Наагатинские и Салейские хроники (СИ) - Гичко Екатерина

– Боги, досада какая, – поспешил посочувствовать Мастюня. Смертельная бледность нехорошего предчувствия слегка разбавилась румянцем, хотя сердце в груди продолжало испуганно биться.

После побега духа появление хайнеса уже казалось предзнаменованием дальнейших неудач, ведь, как известно, и удачи, и неудачи не ходят поодиночке.

– Что ж вы здесь стоите? Брат Иза, быстренько распорядись, чтобы Сильнейшему подготовили комнату в доме младших послушников. Вы уж простите, что не в самом монастыре, – извинился перед господином настоятель, – правила ордена не позволяют.

– Да нам бы с кучером крышу над головой, огня да одежду сухую, – не стал привередничать хайнес. – Можете нам в одной комнате и постелить.

– Слышал? Иди готовь! Господин, проследуйте за моим братом…

– Пусть пока готовит, – отмахнулся господин Узээриш. – Дождусь экипажа, вещи забрать нужно.

Через четверть часа из мокрой темноты показались лошади, тянущие за собой покосившуюся на правый бок карету. Трое братьев поддерживали её и подталкивали, ругаясь не приличествующим столь благому месту образом, а рослый, облепленный мокрым плащом кучер удерживал под уздцы лошадей.

Едва экипаж оказался на подворье, как кучер перебросил вожжи одному из братьев, а сам поспешил открыть дверь и вытащить мягкий куль из нутра кареты. Его принял на руки сам хайнес, после кучер достал второй куль, и повелитель солнечно улыбнулся Мастюне.

– Так где там наша комнатка?

Ливень не унимался всю ночь и затих лишь ближе к утру. Но когда небо окончательно просветлело, стало явно, что тучи исчезли без следа. Будто бы испарились, или же боги опрокинули на них бадейку голубой небесной прозрачности краски. Умытое и слегка подмороженное солнце сияло хрустальной колкой желтизной; от залитой водой земли шёл пар, лужи мутнели тонкими корочками льда, а холодный воздух приятной свежестью схватывал нос и горло.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Узээриш, господин и властитель земли Салейской, сидел под каменным забором между двумя пустыми бочками. Судя по кисловатому, уже не очень приятному запаху, бочки были из-под квашеной капусты, а уголок между ними, облюбованный Ришем, славился среди крыс, чьи чёрные метки-горошинки не вымыл даже дождь.

– Всё понял? – строго прошептал Узээриш.

Между бочками он куковал не в одиночестве. Перед ним стоял Зиш. Бледный, решительный и тепло одетый.

– В бой с колдуном не вступаешь, – повторил старший брат. – Найди маму и скажи ей, что пора домой. Если ты не скажешь ей это, то чары не спадут и она навсегда останется здесь.

– А если мы убьём колдуна? – Зиш широко распахнул свои невероятные синие глазищи.

– Тогда мама сама станет колдуньей.

Зиш испуганно вздрогнул.

– Сперва должны спасть чары, ясно? Поэтому не смей вступать в бой с колдуном.

– Хорошо. А… а… может, ты пойдёшь?

Узээриш прижал братца к груди и ласково потрепал его по шапке. Всю дорогу до монастыря мелкий рвался в бой. Но он всё же ещё очень маленький и, конечно, оробел. Или испугался, что не сможет снять с мамы «чары».

– Мне нельзя. Если тебя поймают, то тебе ничего не будет. Ты же маленький. А вот мне будет.

– Ты врёшь, – пробурчал Зиш. – На меня наругаются и маму спрячут.

– Никто не посмеет на тебя ругаться! Пожалуются мне, а я тебя ругать не буду. Точнее, поругаю, но для виду, чтобы они решили, что я сердит. Но тебя не поймают. Давай, чары можешь снять только ты или Иия.

– А ты? – Зиш действительно боялся, что не справится.

– Ну твоя мама не моя мама, так что я не справлюсь.

– Почему она не твоя мама?

– Я тебе потом объясню, – поморщился Риш. Объяснять Иие и Зишу, почему Риша никак не может быть его матерью, было бесполезно. Они не понимали. – Готов?

Зиш неуверенно кивнул, и Узээриш, выпрямившись, подхватил его на руки и одним махом оседлал каменную ограду. Наклонившись, он опустил по другую её сторону брата и опять скользнул вниз, к бочкам.

Зиш испуганно осмотрелся и прижался к обледенелым кустам. Парк ранней весной представлял собой жалкое голое зрелище, довольно удручающее, несмотря на солнечную погоду. Серые ветви, голая, обледенелая после дождя земля, ни одного яркого пятнышка. И без того испуганный ребёнок оробел окончательно и прижался к стене. Риш по другую её сторону чуял, что брат не сходит с места, но не подгонял.

Раздались голоса. Они звучали ближе к унылой громаде монастыря, но Зишу вдруг почудилось, что он услышал голос матери. Страх мгновенно позабылся, и он поспешил через кусты на звук этого родного голоса.

– Эй, стой! Ты кто?

Зиш похолодел и упал на землю.

Бдительный брат прищурился и двинулся было к кустам, но за каменной стеной раздался душераздирающий хруст и парень поспешил туда.

Маленькое сердечко неистово колотилось в груди, и Зиш не мог поднять от страха головы. Вдруг он почувствовал, что к волосам прикасается чья-то ладонь, и испуганно вскинул голову. И расширившимися от изумления глазами уставился на отца. Папа улыбнулся, прижал палец к губам и, выпрямившись, протянул ему руку. Вскочив на ноги, Зиш схватил его за мизинец, и отец повёл его туда, откуда доносились голоса.

– Папа, – тихо-тихо прошептал Зиш, – а почему ты не спасёшь маму?

– Я могу победить колдуна, но не могу снять чары, – грустно улыбнулся отец. – Я пробовал. Но ты, я уверен, сможешь. Ведь она твоя мама. Не бойся, даже если ты меня не видишь, я всегда рядом.

– Я не боюсь, – теперь Зиш действительно ничего не боялся, он ведь шёл не один. Папа был рядом.

Они шли не к самому монастырю, забрали чуточку правее, к каменным ограждениям пустых клумб и скамейкам, занятым грустными мужчинами и женщинами. Улыбчивый толстячок что-то рассказывал им, показывал на яркое голубое небо, но его почти никто не слушал. А одна женщина, невысокая, с ярко-рыжей головой, вообще отошла к деревьям и что-то выковыривала носком сапога из земли.

Узнавание стеснило грудь Зиша, и он распахнул рот. Это мама, мамочка, это она! Все страхи, все переживания… всё позабылось! На глазах вскипели слёзы, и Зиш даже не почувствовал, что отец отпустил его руку.

Он бросился к маме. Поскальзываясь и падая, вытирая варежками бегущие слёзы.

Мама заметила его и обернулась, удивлённо смотря на него. Её удивление напугало и остановило Зиша. Горло сковало, он не мог выдавить ни звука. Нужно было произнести «заклинание», позвать маму домой, но он только и мог умоляюще смотреть на неё и бояться, что она сейчас прогонит его прочь.

Зиш так давно не видел маму, что начал бояться, что она ушла туда, откуда не возвращаются. Но мамочка стояла перед ним. Стояла и удивлённо смотрела на него. И почему-то это удивление невероятно пугало его.

Вдруг мама поморщилась, взгляд её на миг остекленел, потом в нём мелькнуло что-то сумасшедшее, и она тряхнула головой. Сглотнула, всмотрелась в Зиша пристальнее. Ноздри её раздулись, зрачки испуганно расширились. Покачнувшись, она шагнула вперёд и замерла.

– Зиш? – едва слышно выдохнула она, и мальчик с рёвом бросился к ней.

Погода ночью была столь отвратительна, что в какой-то момент Ишенька даже подумала, что монастырь не устоит и они останутся без крыши. И наутро, когда воцарилась хорошая погода, она даже испытала разочарование. Нет, всё же в прошлом она была плохой женщиной!

После утренней трапезы брат Суза повёл их всех в парк показывать пробуждение природы. На взгляд Ишеньки, природу затопило и заморозило. Слушать благостные речи брата про облагораживающую пользу труда было откровенно скучно, и Иша, пользуясь тем, что до неё никому дела нет, решила прогуляться до парка, но остановилась у самой его кромки, углядев под корочкой льда зелёные волоски травы.

Душу томило неясное предчувствие чего-то нового, такого, что изменит всё, но Иша не понимала этого предчувствия. Помня только жизнь в монастыре, она не представляла, что может измениться, как и даже не очень понимала, что именно должно измениться. И томилась от неизвестности и тоски.