Сошествие в Аид (ЛП) - Райли Хейзел

Аполлон радуется сильнее всех, вместе с Афродитой — она показывает большой палец и сверкает белозубой улыбкой. Афина держится в стороне — вид у неё такой, словно ей бы хотелось увидеть меня летящей вниз с крыши.

— Освободи площадку, — машет Гермес. — Мне круг надо сделать.

Я охотно киваю. И, пока Гермес уходит к противоположной стороне карниза, я собираюсь спрыгнуть и освободить путь. Но в миг, когда отрываю подошву от поверхности, меня накрывает внезапная дурнота. Я щурюсь — пол под ногами поплыл и раздвоился. Вдруг нет никаких уверенных точек. Я не понимаю, куда ставить ногу, — она повисла в воздухе. Где начинается твёрдое, безопасное?

Слышу глухой звук. Наверно, моё имя.

Его зовут раз, два, три. В третий — громче всего, и тут я понимаю точно. Это Хайдес.

Моё тело заваливается назад. Я пытаюсь вернуть равновесие, но поздно. Ледяной ветер бьёт в волосы — жаль, что я сняла худи.

Я тяну руку вперёд — прошу помочь. Фигур становится больше, чем Лайвли, — надеюсь, хоть одна меня поймает. И как только к горлу подступает крик, что-то хватает меня за запястье и дёргает с такой силой, что дух захватывает.

Я падаю на кого-то, уткнувшись лицом в тёплую, пахнущую грудь. Пальцы всё ещё цепко сжимают запястье — больно. Наверно, останется след.

— Хейвен? — шепчет Хайдес.

Я не хочу поднимать глаза. Хочу полежать лбом у него на груди ещё секунду. Стоит оторваться — он снова натянет маску равнодушия и злости.

— Ты в порядке? — его голос ласкает, как прикосновение.

— Да, — нахожу силы сказать. Чуть отстраняюсь, чтобы увидеть его лицо. — Спасибо.

Он хочет улыбнуться, я уверена, но выпрямляется, и лицо снова каменеет.

Гермес и остальные оказываются рядом в ту же секунду. Гермес первый сгребает меня в объятия и прижимает — это наши первые объятия.

— Боже, Хейвен, у меня сердце остановилось!

Стиснутая в его удушающих объятиях, я нахожу взглядом Аполлона. Он бледный, до ужаса, и гладит меня по волосам.

К нам подступает и Афина. Её обычная «сучья» маска отложена, огромные глаза внимательно меня изучают.

— Со мной всё нормально, — повторяю. — У меня закружилась голова, и я не понимала, куда ставить ноги. Всё вокруг двоилось. — С трудом сглатываю. Если раньше я просто не любила высоту, то теперь, кажется, у меня официальный диагноз — фобия.

Кто-то что-то мне говорит. Гермес продолжает держать меня, покачивая, словно убаюкивает младенца.

А я ищу глазами Хайдеса. Потому что его с нами нет. Он уходит. Я вижу его за хрупкой фигурой Афродиты. Он уже на полпути между нами и дверью аварийного выхода. Я зову его, не успев подумать. И все замолкают.

Кладу ладонь на предплечье Гермеса, которое обхватывает мне грудь, — чтобы отвлечься, чтобы было за что уцепиться.

— Ты мне помог. Тебе не всё равно.

Хайдес замирает, стоя к нам спиной.

— Я помог, потому что иначе меня обвинили бы в убийстве, — поправляет. — Мне не плевать на…

— Ещё как не плевать! — перебиваю. Гермес сжимает хватку, возможно, чтобы не дать мне рвануть к брату. Не знаю, почему никто из них не вмешивается и не помогает. Будто нас сознательно не хотят видеть вместе. — И можешь дальше врать, но я не сдамся, Хайдес.

— Тебе будет лучше без меня.

Я скрежещу зубами на эту банальную и тупую фразу.

— Мне было бы лучше, если бы я с тобой не познакомилась, — переворачиваю его слова. — Потому что я бы никогда не узнала, чего лишаюсь. Мне не станет лучше, Хайдес. — Такие признания тяжело давать вслух, да ещё при его семье. Не хватает только Кроноса и Реи по видеосвязи.

— Хочешь, докажу, что не вру? Что мне правда неинтересно? Хочешь настоящее доказательство, без этих опасных сценок на крышах?

Он резко разворачивается. И я замечаю, что смотрит не на меня. У них с Афродитой идёт беззвучный разговор на уровне братьев и сестёр. Она начинает мотать головой:

— Хайдес…

Но, похоже, он уже всё решил.

— В эту пятницу ты участвуешь в играх Афродиты. И всё поймёшь.

Я ведь никогда не бывала на её вечерах, кстати. Понятия не имею, что это за игры. Но Афродита — самая мягкая из них. Та, что дарит тёплые улыбки и гладит братьев по голове. Что может быть хуже Афины и Хайдеса, которые бьют людей? Или Гермеса, который пьяным ходит по карнизу?

— Прости, — шепчет Афродита мне.

— Прости? — эхом переспрашиваю, не понимая.

— Мои игры не опасны, как у Гермеса, и не требуют физической подготовки, как у Хайдеса и Афины, — объясняет она. — Но они самые жестокие. И ты выйдешь разбитой, Хейвен.

Глава 33

Зелье эроса

Бессмертная Афродита, владычица пёстрого трона, дочь Зевса, ткачиха обманов, я умоляю тебя: не низвергай в тревоги и муки, о великая богиня, мою душу […] Явись ко мне и теперь, освободи меня от терзаний, и всё, о чём жаждет моё сердце, пусть сбудется по твоей воле, и ты сама стань моей союзницей.

Гимн Афродите — Сапфо

Первое, что привлекает моё внимание, когда я выхожу из комнаты в шесть утра, — это что-то красное, лежащее на полу перед дверью. Наклоняюсь и поднимаю в руки красную розу. Подношу её к лицу и вдыхаю аромат, закрыв глаза на пару мгновений. Потом провожу пальцами по стеблю и с удивлением замечаю, что на нём нет ни единой шипа. Будто тот, кто оставил этот цветок, специально постарался срезать их все.

Улыбка обрывается на полпути — я вижу бумажку, прикреплённую к стеблю. Цветок падает из рук, словно вдруг обжёг. За последний месяц я усвоила: если мне подсовывают записку, добра в этом нет. А теперь к этому добавились ещё и цветы. Это тревожно до тошноты.

— Хейвен?

Я вздрагиваю и оборачиваюсь. Надежда умирает последней: хотя я прекрасно понимаю, что это не голос Хайдеса, всё равно жду увидеть его. Но это Аполлон. Волосы распущены, на нём тренировочная форма.

— Ты сегодня меня тренируешь? — Глупый вопрос, знаю. После всего, что произошло вчера с Хайдесом, я не могла рассчитывать увидеть его здесь. И всё же разочарование душит меня.

Аполлон опускает взгляд.

— Я буду тренировать тебя до самого боя.

— Ах вот как.

Наши глаза встречаются — редкий случай, когда Аполлон способен выдержать прямой контакт.

— Я знаю, это не то, что ты хотела, но…

Я сглатываю и иду к нему, натянуто улыбаясь. Размахиваю руками — жесты слишком нервные, хотя должны показывать лёгкость.

— Ты хороший тренер, — перебиваю его. — Мне нравится заниматься с тобой. И быть рядом с тобой.

Его брови взлетают вверх в искреннем изумлении, словно я только что призналась, что мечтаю лизать ему пальцы на ногах. Он хватает ртом воздух, подыскивая слова.

— Ну… спасибо, мне приятно, — заикается он.

Мы замираем друг напротив друга, не зная, что добавить. Я узнаю в нём того Аполлона, каким он был на Зимнем балу у его семьи. Того, кто признался, что ревнует к людям, способным смотреть мне в глаза и не желать меня. Менее застенчивого, более дерзкого Аполлона.

— Идём? — возвращает он меня к реальности.

Я киваю, и мы направляемся к спортзалам Йеля. В здании тишина, и мы не спешим нарушать её пустыми разговорами. Нам и правда нечего сказать друг другу. По крайней мере мне. Я бы с удовольствием вслух перечислила ему все оскорбительные прозвища, которыми наградила бы его брата Хайдеса. Но удерживаюсь. Я взрослая девочка, учусь справляться со своим упрямством и злобой.

Последняя искорка надежды тухнет, как пламя на дне Атлантического океана, когда я переступаю порог и вижу: Хайдеса здесь нет. Он меня теперь настолько ненавидит, что не может даже тренироваться в одной комнате, где я жалко машу кулаками по мешку?

Я роняю сумку на пол и молча начинаю бинтовать руки. Каждое движение выходит резким, пропитанным злостью, неуклюжим. Я чувствую взгляд Аполлона: руки на бёдрах, его привычное сосредоточенное выражение. Он всегда выглядит так, будто в уме решает задачу по квантовой физике. Смотрит на людей с вниманием, которому редко что ускользает.