Наагатинские и Салейские хроники (СИ) - Гичко Екатерина

Раздраконенные родственники начали требовать, чтобы им вернули членов семьи. Доходы монастырей резко упали. Выходить за стены стало опасно. Монастырю у Ваии ещё повезло, что окрест было не так много деревень, можно было ещё хоть в лес за дровами съездить, и то только младшим братьям или послушникам, остальных не пускали. А вот в Новандаше братья оказалась в настоящей осаде…

Тревога витала в воздухе. За какую-то неделю цветущий орден был практически низвержен. Сперва братья были уверены, что всё образуется, но сейчас даже у самых упёртых возникли сомнения. Немало тому способствовали старшие братья. Они начали сторониться младших, беспокойство не покидало их лица, а два дня назад один из них, прикидываясь послушником, пытался покинуть монастырь. Но военные его опознали и никуда не пустили.

А вот ряды младших пустели. Военные даже не пытались за ними следить. Уехал по воду и не вернулся? Экая печаль… А послушников и вовсе выпускали, если те изъявляли желание уйти. Что тоже вызывало некоторые подозрения у смекалистых младших. Уж не известно ли военным что-то, чего не знали они? Ведь старшие действительно ведали больше, только они были посвящены в тайное искусство лечения ордена Типиша.

Настоятель сдался под давлением обстоятельств и дозволил пускать в монастырь родственников больных. Дом ордена начал стремительно пустеть. Настроения среди братьев совсем упали.

Зразый украдкой сунул кусок хлеба за спину, и тонкие пальчики вытянули угощение.

– Собирайся, – велел парню дед Цыбай, и они вдвоём покинули дровяной сарайчик.

За стены монастыря их выпустили беспрепятственно. К лесу они ехали не спеша, правящий Цыбай крепко погрузился в свои мысли, а сидящий позади Зразый косился на видимого только для него Ссеверасса.

Мальчишка – по-другому Зразый его назвать не мог – с вдумчивым удивлением кусал хлеб. Раньше такого угощения он не пробовал. Ему носили только мясо и фрукты раз в неделю. Ему чаще и не требовалось. Печённая в углях картошка и ржаной хлеб стали для него фантастическим открытием. А также то, что смертным бывает холодно при взгляде на других. Зразый просто видеть не мог, как дух босыми ногами ходит по смёрзшейся грязи, и стащил для него сапоги и тулуп у помощника настоятеля. Сапоги пришлись впору, а вот тулуп был широковат в плечах. Да и рукавами обвязаться можно было.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Зразый сперва надеялся, что мальчишка отвяжется от него. Успокоится, разозлится и пойдёт мстить. Или встретит другого духа и уйдёт с ним. Или просто уйдёт. Но Ссеверасс не отставал от него ни на шаг и смотрел большими перепуганными глазищами, когда Зразый сердито предлагал ему хотя бы осмотреться. Мальчишка боялся всего, а Зразый виделся ему мудрым и сильным. И такое восхищение парню ничуть не льстило! Последний раз могучий дух изволил испугаться ягод на кусте шиповника, усохших и уцелевших от птичьей поклёвки. Чего он испугался, Зразый так и не разобрался. Но после на кусте не осталось ни одной ягоды: Ссеверасс сожрал их вместо птиц.

Ел мальчишка что ни попадя! После печёной картошки, сожранной в кожуре вместе со сгоревшим до черноты боком, он с интересом начал тянуть в рот всё. Вреда от съеденного камушка духу не было, но Зразый каждый раз переживал, что мелкий идиот съест что-нибудь, что переварить не сможет. В трапезной невидимый дух с удивлением взирал на других братьев, жующих кашу и пьющих травяной отвар, и лез пробовать. И ладно травяной отвар! Зразый один раз перехватил его в кладовке в винном уголке. И парню же досталось от старшего повара, сунувшегося за мукой!

Зразый всё чаще и чаще задумывался над тем, что будет дальше. Мысли о будущем его посещали нечасто. Лёгкий душой парень жил днём сегодняшним. По жизни он был предоставлен сам себе и ответ держал только за себя. Но что делать с духом?

Сообщить о Ссеверассе учителю Винешу парень так и не осмелился. Господин Винеш – муж государственный. Если сам он и ничего такого духу не сделает, то не попытается ли вытянуть из него выгоду молодой хайнес или иные государственники? Пожив некоторое время во дворце в статусе ученика, Зразый узнал, что ради выгоды некоторые оборотни пойдут на очень многое. Что сделают с Ссеверассом, парень даже не брался предсказывать. И выдать его тоже не мог. Совесть не позволяла. Да и жалко было.

Только что делать с ним дальше? Трус, плакса, неумеха, ничего не знает о мире, в котором прожил столько времени… Ведёт себя как ребёнок! У Зразыя даже как-то голова разболелась от напряжённых размышлений и нервов. И прогнать его решимости не хватало. Парень даже представлял, как он твёрдо велит духу больше не липнуть к нему и уходит, а Ссеверасс стоит на месте и просто плачет от страха и моляще смотрит вслед. От одних фантазий сердце болело!

– Всё, – дед Цыбай решительно потянул поводья на себя, останавливая лошадь.

– Чего случилось? – встрепенулся Зразый.

– Слезай, – мрачно велел дед.

У Зразыя внутри похолодело. Никак прознал…

– Ты тут недавно, – продолжил старик, – терять тебе особо нечего, так что топай. Вон за тем лесочком деревенька Ко̀жжи, а дальше сам решишь, куда податься.

– Дедушка… – ошеломлённо и растроганно протянул Зразый.

– Неладно что-то, – с горечью протянул оборотень. – Неладно… Не обессудь, скажу, что сбёг ты в лесу. А завтра я ещё парочку олухов вывезу.

– Спасибо, дедушка, – растроганный Зразый виновато опустил глаза.

Он и раньше понимал, что в монастыре есть братья, которые искренне верили в устав ордена и не знали, что происходит на самом деле. Но сейчас он особенно остро осознал, сколько потеряют эти обманутые души. И это даже не про деньги.

– Иди. И если что… – Цыбай помолчал и продолжил: – Не творил я плохого. И, надеюсь… – голос его дрогнул, – никто не творил.

– Дедушка, ты если что, тоже в Кожжи подайся, – Зразый сам не ожидал от себя такой горячности. – Я туда наведываться буду. Свидимся…

Дед слабо улыбнулся и подстегнул лошадь.

Зразый ещё долго стоял и смотрел на его сгорбленную на облучке фигуру, пока сани не скрылись в перелеске. Потом вздрогнул, почувствовав на запястье чужие пальцы, и взглянул на испуганного Ссеверасса.

– Пойдём, – парень потянул на себя руку и вцепившегося в неё духа. – По такой хляби до деревни дай боги если к вечеру доберёмся.

Лийриша, распахнув глаза, смотрела, как высокий и крепкий Харид, согнувшись, танцует с Иией под музыку, льющуюся из шкатулки. Тихий размеренный перестук молоточков очень знакомого мотива.

Риша прекрасно помнила, что никогда не любила ридеру – танец отца и дочери. Она боялась танцевать с собственным отцом. Но сейчас ей почему-то очень хотелось оказаться на месте маленькой дочери, которая заливисто смеялась, когда отец подхватывал её на руки и кружился вместе с ней.

Лийриша не любила ридеру, но почему-то сейчас она начала в этом сомневаться.

Поймав лукавый взгляд синих глаз, женщина вздрогнула и метнулась прочь, обругав себя уже в коридоре. И чего она испугалась? Харида?

Нет, она его не испугалась. Щёки опалил жар. Он её смутил.

Харид смущал её постоянно, одним своим присутствием. Рише было достаточно просто на него посмотреть, и в голове сразу начинало вертеться: он её муж, у них есть дети, а значит… Дальше воображение распалялось. Что удивительно досадно, Лийриша прекрасно представляла, что могло происходить между ними под покровом ночи в спальне, но совершенно не помнила, откуда почерпнула столь… волнующие знания. А Харид ещё так смотрел, одним взглядом обещая напомнить всё-всё-всё! И если бы он только взглядами ограничивался! Риша досадливо закусила губу.

До дворца они добирались четыре дня. Ехали не спеша, ночевали только под крышей, в тепле и мягкой постели. Поганец Риш бросил их почти сразу. Сказал: «Дела государственные не ждут», – и улетел. А Рише было неловко в компании мужа-незнакомца, который так неприкрыто радовался ей, что становилось ещё неудобнее. Ведь Риша его не помнила, но помнила, как он плакал в их первую встречу, прижавшись лицом к её животу.