Сошествие в Аид (ЛП) - Райли Хейзел

— У меня проблемы с тем, как ты обращаешься с моей сестрой, — отвечает он твёрдо. Все уставились на него. — С тем, как ты её вчера оскорблял в кафе. И, если уж говоришь, постарайся хотя бы мимику подогнать под слова. Потому что смотришь ты на неё, как похотливый придурок.

Хайдес шумно выдыхает и делает движение, будто хочет подняться, но Афродита останавливает его тоном строгой матери, отчитывающей ребёнка. Когда все взгляды устремляются на неё, она опускается на колени в центре комнаты. В руках у неё резная деревянная шкатулка тёмного цвета, украшенная золотыми вставками.

— Это игра Тринадцати Предметов. Что-то вроде «Правды или Действия». Мы все её знаем, но эта версия… куда интереснее, — говорит Афродита. Она приоткрывает крышку, но я не вижу содержимого. — Внутри тринадцать предметов. Некоторые означают «отвечай на вопрос». Другие — «сделай что-то». Мы с братьями знаем, какие из них какие, а вы нет. Всё решает случай. Обычно играют тринадцать человек, как тринадцать богов Олимпа, но сегодня вас шестеро. Значит, будет только веселее.

— Мне это не нравится, — бормочет Ньют. — Обычно в «Правде или Действии» выбираешь сам. Почему здесь — случайно?

Афродита вздыхает. Локон падает ей на лицо.

— Потому что выбор делает судьба. Она знает, кого заставить говорить правду, а кого — рискнуть. — Она поднимает голову и улыбается. — А ещё, потому что это моя игра и правила устанавливаю я.

Гермес садится, осушая бокал до дна.

— Ну давайте начнём. Я надеюсь, мне выпадет Хейвен.

Афродита всё ещё смотрит на Ньюта. Протягивает ему шкатулку, чтобы он заглянул внутрь.

— Делай выбор.

Внутри — тринадцать стеклянных флакончиков, закупоренных пробками. Каждый наполнен до краёв жидкостью разного цвета: прозрачной, жёлтой, зелёной, красной, фиолетовой, розовой… Совсем не то, что я ожидала. Услышав про «предметы», я думала, что каждый будет сам по себе намекать на «правду» или «действие». А это настоящий прыжок в неизвестность.

Рука Ньюта зависает над рядами флаконов, затем он вытаскивает один с красной жидкостью. На горлышке прикреплён сложенный листочек. Афродита снимает его, разворачивает и читает:

— «Зелье Пейто. Это греческая богиня, олицетворяющая убеждение и соблазн».

Ничего хорошего. А по злой улыбке Афины становится ясно: всё может быть ещё хуже, чем я думаю.

— Правда, — объявляет Афродита. — Сердце хрупко. И самая страшная его болезнь — это нежелание признать, кому ты на самом деле хочешь быть верным.

Она складывает листок и возвращает его в шкатулку. Потом откупоривает флакон и протягивает Ньюту. Тот выпивает залпом, не моргнув. Афродита ждёт спокойно, переплетает пальцы на коленях, облизывает губы:

— Что ты делал в субботу ночью, Ньют?

Суббота. Когда я была на Зимнем балу у Лайвли. Я не слышала брата — он не отвечал ни на звонки, ни на сообщения. Я думала, он злится. И наверняка злился. Но сейчас, видя, как его тело каменеет и лицо теряет краску, я начинаю бояться ответа.

— Я был с Лиззи, — шепчет он.

— И?.. — подталкивает Афродита.

— Я ответил на твой вопрос.

Черты лица Афродиты каменеют, и от этого её красота становится опасной:

— Я спросила, что ты делал, а не с кем был. Твой ответ неполный, Ньют.

Брат косится на Джек у себя под боком. Я и не заметила, что у неё лицо ещё более печальное, чем у него.

— Мы занимались сексом.

Слова висят в воздухе над нашими головами — кажется, я даже слышу противное эхо. Не знаю, у остальных та же мысль или нет, но у меня — да: почему вопрос Афродиты был таким прицельным? Будто она и так знала ответ, просто хотела, чтобы мы тоже узнали.

Стоит мне встретиться взглядом с одной-единственной парой глаз — и я понимаю, что ошиблась. Она не для нас это вытягивала. Для одной конкретной персоны.

— Я просила тебя провести время вместе, — произносит Джек без интонаций. — А ты ответил, что переживаешь за сестру и пойдёшь спать. А сам был с Лиззи?

— Интересненько, — комментирует Лиам.

Я пихаю его локтем. Гермес кивает на него, мол, согласен.

Никто не решается издать ни звука — лишь бы не пропустить, что скажет Ньют. Брат теребит пальцы, не в силах смотреть ни на кого в комнате.

— Я соврал, да, — признаётся он.

Джек отползает от него, перебирается ближе к Гермесу. Сворачивается клубком, прижимая колени к груди.

Афродита не знает жалости — по крайней мере, до сегодняшнего дня я думала иначе. Она протягивает шкатулку Джек, вынуждая её выбрать ампулу. Джек мнётся, будто уже не хочет играть, но поздно: подписалась — значит, играешь. Не раздумывая, вытаскивает зелёный флакончик. Там тоже записка. Она откупоривает, осушает, не скрывая маленькой гримасы.

— Зелье Эдилого. Бога сладких шёпотов и лести, — объявляет Афродита, устраиваясь поудобнее. — Правда. Забавно, что сердце нельзя сломать, и всё же «ты разбил мне сердце» — один из самых частых оборотов. Стоит замешкаться — и ты падаешь, ломаешь кость. Но сердце в безопасности. Пока не встретишь того, кто вырвет его из груди и швырнёт на пол. — Она складывает листок, подвязывает обратно к горлышку и бережно убирает к остальным. — Расскажи нам о последнем человеке, которому ты сказала «я тебя люблю», Джек.

Джек застывает, как статуя. Я даже слежу за её грудной клеткой — дышит ли. Шевелится еле заметно. Глаза округлились, хотя куда выигрышнее было бы сыграть привычное «мне всё равно». А она в этом мастер.

— Джек, отвечай, — приказывает Афродита.

Гермес уставился на мою соседку по комнате с неожиданным азартом — будто почуял там что-то очень забавное.

Джек глубоко вдыхает:

— Это был последний день первого курса. Мы с Ньютом, Лиамом и Перси сидели в саду. Народу — тьма. Почти все уезжали в тот день. Мы с ребятами не виделись бы до сентября: у меня французские корни, лето я провожу у отца в Париже. Мы попрощались. Ньют уходил первым, и, когда я его обняла, я сказала, что люблю его. Но он уже отвернулся, а в общем гуле студентов и на фоне того, как Лиам орал свои обычные глупости, меня никто не услышал. Никто.

У меня отвисает челюсть. И, судя по виду, у Перси с Ньютом тоже. А вот Лиам поднимает палец:

— Что значит «обычные глупости»?

— Джей-Джей…

— Нет, Ньют. — Она поворачивается к Гермесу. — Правда, добавлять нечего.

Он тянется к ней, но я перехватываю его за локоть и тяну к себе. Брат смотрит на меня растерянно и зло.

— Оставь её.

Не то чтобы его вина в том, что он предпочёл переспать с Лиззи вместо вечера с Джек. Но мог бы сказать правду. И не вести себя влюблённым школьником рядом с ней, если не собирается идти дальше дружбы и при этом спит с другими. Может, когда-то Джек ему нравилась… да кто разберёт, что творится в голове моего брата?

Афродиту не интересуют все эти бесполезные мелодрамы. Вернее — интересовало их устроить. А вот как они дальше пойдут и чем кончатся — не её забота. Она подаёт шкатулку Лиззи, замыкая треугольник.

Лиззи вытаскивает ампулу с чёрной жидкостью. Даже страшно представить вкус, но она выпивает, не морщась. Облизывает губы дочиста и ждёт, пока Афродита прочтёт записку.

— Зелье Имера, бога похоти и неудержимого желания, — сообщает Афродита. Ничего хорошего. — Действие. Число семь часто встречается в нашей культуре и символизирует, среди прочего, полноту. Им управляет Венера. Мы встречаем его в повседневности: семь дней недели, семь цветов радуги, семь чакр, семь нот…

— Семь гномов, — вставляет Лиам.

Афродита испепеляет его взглядом и продолжает, как ни в чём не бывало. Складывает листок, прикусывает губу, выбирая задание для Лиззи:

— Семь минут в раю, Лиззи. Выбери кого-то из присутствующих и иди с ним в ванную. Делать можно всё, что угодно — при взаимном согласии.

Мои руки сами собой сжимаются в кулаки. Тут и думать не о чем, понятно, кого она выберет. И правда — без всякой наигранной паузы Лиззи встаёт и протягивает руку Хайдесу. Его губы выгибаются в хищную, голодную улыбку — и я сомневаюсь, что они ограничатся парой невинных поцелуев. Они уходят молча, и хлопок двери в ванную ещё несколько секунд отдаётся эхом.