— Здравствуйте, товарищ генерал!
Чепак поднял голову, сделал удивленные глаза, словно только узнал о моём прибытии, но быстро поднялся, обежал два стола, стоявшие буквой «Т», и схватил меня за руку.
— Здравствуй, Виктор! — он говорил с такой искренностью, что я едва не поверил. — Рад снова тебя видеть, хотя и расстались мы не так давно! Как жизнь, как служба?
— Благодаря вам — хорошо, — я позволил себе легкую улыбку. — Спасибо за лестную характеристику, нынешнее звание я получил, как только мой начальник прочитал, какой я замечательный.
Он расхохотался.
— Они мне все звонили, по кругу! — сказал он. — Твой Денисов, потом этот, с Пятого управления…
— Бобков? Филипп Денисович?
— Да, он, — кивнул Чепак. — Напоследок и Юрий Владимирович почтил, но я и ему то же самое повторил. Да и тебе в лицо скажу — понравился ты мне, я бы с тобой в войну в разведку пошел.
Он хлопнул меня по плечу так, что я чуть пошатнулся и отправился обратно к своему столу. Я остался стоять на месте.
— Чего застыл, иди сюда, — он так и не сел.
Я повиновался.
— Папка у тебя? Открывай, — приказал Чепак. — Вот, смотри — лист о прекращении уголовного дела номер такой-то, обоснование, заключение… вот тут нужна твоя подпись.
Я просмотрел верхний документ в папке и понял, что игра Чепака ещё даже не начиналась — этот документ был полным фуфлом. Я залез чуть вглубь, и мои подозрения лишь подтвердились: дело уже было закрыто в связи со смертью обвиняемого, который изобличен благодаря признанию и имеющимся уликам. Закрывал дело один из следователей Сумского правления, я его помнил, он был готов на всё, что потребует начальство.
Я мысленно пожал плечами и поставил свои закорючки в нужных местах. Мне от этого дела было ни холодно, ни жарко — есть оно, нет его, моя жизнь от этого не менялась. В принципе, нам это надо было проделать ещё в мае, но я тогда зачем-то уперся из-за пропажи Антонины; сейчас я свои мотивы внятно объяснить не мог. Конечно, она призналась, что именно она убила того лесника, но это тоже ничего не меняло — разве только её мужа следовало звать в официальных документах не убийцей, а сообщником. Но на мой нынешний взгляд, закрытие дела Виктора Гинзбурга просто будет актом справедливости. Да и его дочерям будет проще вступать в наследство, хотя там неясная ситуация с матерью. Впрочем, всё это к моему визиту в Киев имело опосредованное отношение.
— Вот, Трофим Павлович, — сказал я. — Всё подписал.
— Подписал? — как-то растерянно переспросил он. — Хорошо, отдай Володе. Ты во сколько сегодня обратно?
— Самолет в восемь, — ответил я.
— В восемь… хорошо, успеешь город посмотреть, — радостно сказал Чепак. — Что ж, был рад тебя видеть. Давай пять.
И протянул мне сложенный пополам листок бумаги.
Я его осторожно взял, развернул и прочитал: «Крещатик, 38, остановка ЦУМ, 12.30». Молча убрал этот листок в карман пиджака и пожал всё ещё протянутую руку бывшего начальника.
— И я рад был вас повидать, Трофим Павлович, — я говорил достаточно искренне. — И рад, что смог помочь.
Уже на улице я остановился в некотором замешательстве. Судя по всему, Чепак всё ещё играл в диверсантов, и я каким-то образом стал главным действующим лицом очередной его игры. Причем лицом такого калибра, что меня не постеснялись вытащить из Москвы под странным предлогом, обведя вокруг пальца весьма грозного начальника Пятого управления. И кто я такой, чтобы ломать этим ребятам их планы? Придется за оставшиеся четыре часа найти этот Крещатик и эту остановку под названием «ЦУМ». Надеюсь, это будет не сложно.
Я закурил и отправился к видневшимся неподалеку такси — изучать общественный транспорт незнакомого города в условиях цейтнота мне не хотелось, а вот повидаться с Савой — хотелось. Сейчас он должен был находиться в своем общежитии.
* * *
Сава выглядел всё тем же модником, но одежку он сменил на что-то более дорогое, о чем говорили фирменные неброские логотипы. Скорее всего, это были турецкие реплики, но могли быть и оригиналы — советская Украина хорошо снабжалась командами торговых и грузовых судов, что приходили в Николаев и Одессу, да и Венгрия была по местным меркам буквально рядом. Ну и деньги у Савы теперь водились в количестве, так что «мальборо» он курил не только по праздникам.
Правда, жил он по-прежнему в крохотной комнатке театрального общежития с удобствами на этаже, куда его каким-то чудом засунул Дутковский — артисты не слишком любили делиться своей жилплощадью. Но «Смеричка» пока ещё была в фаворе у украинских властей, так что худрук, наверное, чувствовал себя — и был — немного всемогущим, во всяком случае — на республиканском уровне. Но на союзном он благоразумно права не качал и показывал себя скромником.
Мы с Савой устроились в местной курилке, в закутке у общей кухни, где стоял большой бак с мокрыми бычками, испускавшими непередаваемый запах. Меня эта атмосфера не смущала, Саву тоже — он вообще, кажется, был уверен, что добился от жизни всего, чего только можно.
— Поговорил я с этим твоим Юрием, — сказал я, когда мы обменялись дежурными сообщениями о жизни. — Странная там ситуация. Группы по факту нет, но может появиться. В принципе, это осколки «Сокола», одной из самой известной московской групп недавнего прошлого. По моей линии там всё тихо, но, думаю, ребята эти так и останутся в любителях примерно навсегда. Есть ещё маза устроить тебя в какой-нибудь кабак, набор песен там тот же, что и ты в Сумах играл — с поправкой на Москву, понятное дело. В общем, смотри сам, но я бы на твоем месте пока не дергался.
Сава грустно кивнул.
— Я что-то такое и предполагал, — согласился он. — Но Левко уж слишком сильно осторожничает, боится… Ты же знаешь, что нашему ансамблю сейчас эта певичка на пятки наступает?
— Да, ты рассказывал, — кивнул я.
История с Софией Ротару и «Червоной Рутой» была для коллектива Дутковского больным местом, причем таким, что очень сильно чесалось, особенно у самого худрука — но, кажется, и музыкантам что-то передавалось, раз даже такой неофит как Сава тоже об этом заговорил. На мой взгляд Дутковскому надо было отпустить эту «Руту», тем более что «Смеричке» никто не запрещал её исполнять и дальше, а авторские получал вовсе не он. [2]
С моими же подгонами Дутковский мог бы составить очень неплохую и востребованную по всей стране концертную программу, после чего даже не возвращаться в УССР, катаясь с гастролями из города в город. Но он почему-то уперся в псевдонародные украинские мотивы, без которых явно не мыслил существование своего ансамбля.
— Вот, Левко очень её боится… он как-то говорил нашему директору, что эта Ротару отнимет у «Смерички» весь хлеб, у неё лапа на самом верху, и если ей понравится какая песня — пиши пропало, всё заберет себе. Левко переживает…
