— Вот как… — он задумался, но потом вскинулся. — Недавно в донесении одного нашего источника я прочитал о его беседе с сотрудником американской разведки. Этот сотрудник признал, что они не в состоянии сами захватить Кремль, но собираются воспитать людей, которые смогут это сделать, и готовы помочь этим людям. Ты это имеешь в виду? [4]
— Да, Юрий Владимирович, — я посмотрел ему прямо в глаза. — Я уверен, что ваш источник прав, американцы и их союзники действуют именно так. И деятельность людей, которых они воспитывают, надо всячески ограничивать. Объявлять иноагентами, сажать за малейшие нарушения законодательства, выбивать у них почву из-под ног. Но нам нужны инструменты, которые позволят справиться со всем этим диссидентским кагалом без потери времени. Мы должны работать быстрее, чем они нам вредят.
— Как с Якиром, за пару месяцев? — Андропов нехорошо прищурился, словно потратив на Якира столь мало времени, я нарушил какую-то священную клятву офицера КГБ.
— Именно, — твердо сказал я. — Два месяца — и переход к другим делам. А Якир пусть сидит.
— А если он снова вернется к своей борьбе после освобождения?
— Пусть возвращается, — я пожал плечами. — К тому времени у нас будут собраны показания и будет накоплена доказательная база ещё по нескольким пунктам обвинения в его отношении. И если он снова возьмется за старое — всё это тут же отправится в суд, и он сядет уже не на год, на который мы с ним договорились лишь ради ускорения процесса осуждения, а лет на пять-семь.
— Конвейер… — прошептал Андропов. — Это же тот самый конвейер, который придумал в тридцать седьмом Ежов… Ты что задумал⁈
Последние слова он почти прокричал, вскочив на ноги и едва не опрокинув стол. Я остался сидеть и спокойно смотрел на него снизу вверх.
— Да ты… — он явно забыл все подходящие слова. — Ты — сталинист! Хуже Ежова! Хуже Берии! Правильно мне сказали, что ты задумал реабилитацию Сталина, чтобы открыто почитать своего кумира! Таким не место в Комитете!.. Сосунок… ты жизни не видел ещё…
— Юрий Владимирович, — громко сказал я.
Он замер и посмотрел на меня глазами, в которых пылала благородная ненависть.
— Что?
— Успокойтесь, — попросил я. — Что ж вы все так любите навешивать ярлыки… наверное, вам так проще. Как в магазине — повесил ярлык и сразу понятно, что это за фрукт. А я не сталинист. И не троцкист, предупреждая ваши дальнейшие догадки.
— А кто ты?
— Что вы имеете в виду? — холодно спросил я.
В конце концов, гость не должен оскорблять хозяев, кем бы он ни был.
— Кем ты себя считаешь? — этот вопрос он задал уже спокойнее.
Даже сел обратно на стул и отправил в рот кусок ветчины.
— Да никем я себя не считаю, — я пожал плечами. — Сотрудник Комитета государственной безопасности, которому поручен определенный участок работы против врагов нашей страны. Стараюсь выполнять эту работу как можно лучше. Если вижу недочеты в нашем законодательстве — не молчу, а сразу докладываю.
— И начал ты это делать с января текущего года… — как-то невнятно напомнил Андропов.
— Количество переходит в качество, — я снова пожал плечами. — У меня это случилось в конце декабря прошлого года. После этого стало проще. Работа в Сумах под руководством полковника… он сейчас генерал… Чепака тоже помогла. Этим летом я столкнулся с настоящими диссидентами и антисоветчиками, ещё были разговоры с Молотовым и Маленковым. Люди меняются, Юрий Владимирович. Но цель у меня не изменилась. Мне хочется, чтобы тот американский разведчик так и продолжал мечтать о том, что воспитанные им советские люди однажды возьмут Кремль. Пусть воспитывает. А мы будем перевоспитывать. А для этого нужен закон об иноагентах и… пусть будет по-вашему — реабилитация Сталина. Без этого нам придется тяжко. Возможно, мы даже не справимся. И всё-таки увидим выкормышей того разведчика в Кремле.
— А с реабилитацией, выходит, справимся? — он поморщился и сдался окончательно. — Ладно, шут с тобой. Пиши свой рапорт и отдавай Филиппу. Буду выносить вопрос на Политбюро. Оба вопроса.
Я видел, что ему очень не хотелось проигрывать, поэтому не стал добивать начальника.
— Спасибо, Юрий Владимирович, — просто сказал я. — Я не подведу.
[1] Андропов был кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС с 1967 года — его избрали почти одновременно с назначением главой КГБ. Полноправным членом Политбюро он стал в 1973-м, где вместе с ним в Политбюро были введены Гречко и Громыко. Чуть раньше из кандидатов исключили проворовавшегося Мжаванадзе (в декабре 1972-го), а на том же Пленуме в апреле 1973-го из ПБ вывели Григория Воронова и Петра Шелеста. Через два года из Политбюро уберут и Шелепина, и в целом формирование контура власти в позднебрежневском СССР завершится.
[2] 9-е управление — это охрана первых лиц государства, к которым, в принципе, относился и Андропов. Но есть тонкость — это управление как раз в 1967-м (за пару месяцев до прихода Андропова) было переведено в Кремль и как бы выведено из оперативного подчинения председателя Комитета. Поэтому эти парни вряд ли из «девятки», но иметь своих людей внутри вверенной организации должен каждый уважающий себя начальник.
[3] Военный, младший лейтенант Ильин в 1969 году стрелял в кортеж, в котором, как он считал, ехал Брежнев. Убил водителя, ранил мотоциклиста сопровождения и двух космонавтов, которые направлялись в Кремль на встречу с главой государства. Его не расстреляли, но следующие 20 лет он провел в отдельной палате психиатрической больницы в Казани. В 1990-м выпущен на свободу, сейчас живет в Петербурге. Во время следствия он, кстати, встречался с Андроповым и заявил тогда, что его целью было устранить Брежнева, чтобы Генсеком стал Суслов.
[4] Этот факт — из доклада Андропова на Пленуме ЦК в апреле 1973 года — том самом, на котором он был избран членом Политбюро.
Глава 20
«Полный круг завершен»
Наверное, мне надо было воспользоваться оказией и изложить Андропову все свои соображения о том, что нужно делать, чтобы сохранить Союз. Например, напомнить, что свою статью «О праве наций на самоопределение» Ленин написал ещё до революции и даже до начала Первой мировой войны, совсем в других условиях, когда большевики были готовы идти на союз с кем угодно, поскольку им это было очень нужно в силу исторических обстоятельств. И указать, что нынешняя форма организации СССР появилась с прицелом на будущее — мол, к этому Союзу будут присоединяться всё новые и новые национальные образования, пока советским и социалистическим не станет весь мир.
Даже в 1972 году было понятно, что эта идея была прекраснодушным мечтанием, реализовать которое на практике было очень сложно, если не невозможно. В принципе, это должен был понять уже Сталин в тридцатые — и, наверное, предпринять какие-то меры. Но то ли уже тогда наследие Ленина было нельзя подвергать ревизии, то ли помешала война, но по этому направлению не было сделано буквально ничего. Вернее, одну вещь власти смогли изобразить — придумать некий «советский народ».
