— Чего тут не понять, — я поморщился. — Налить вам ещё?
— Нет, мне больше нельзя, а ты не стесняйся, — ответил он. — Хорошо, что ты понимаешь. Но мне твоя идея понравилась. Она… изящная.
Я мысленно согласился. Эта идея была опробована на полутора миллиардах китайцах и работала без сбоев полвека — до самого переноса моего сознания в прошлое. Наверное, и дальше работала, но этого я знать не мог.
— Но предлагать такое нельзя? — уточнил я.
— Нельзя, — согласился он. — Но если ты будешь настаивать, я вынесу этот вопрос на Политбюро.
Андропов сказал это и внимательно посмотрел на меня. А я грустно подумал, что мы опять играем в непонятные игры вместо того, чтобы заниматься настоящей работой.
Впрочем, на этот раз игра Андропова была вполне прозрачной, а его идея видна как на ладони. Он хотел с моей помощью расшевелить болото Центрального комитета и его Политбюро. Возможно, во время заседания он даже даст моей писанине положительную оценку — мол, так и так, товарищ заблуждается, но идет в правильном направлении, и нам тоже не мешает об этом подумать, потому что диссиденты и всё такое. Если предложение хоть в каком-то виде будет принято, лавры достанутся не мне, а как раз Андропову. Но в случае, если кремлевские старцы упрутся рогом и захотят мою голову, Андропов тут же сдаст назад и предоставит им требуемое. Моя жизнь при этом исходе становится разменной монетой в большой игре башен Кремля, и разрешение на отъезд в Сумы или Лепель можно будет считать настоящим подарком судьбы.
Готов ли я на такие жертвы? У меня есть семья, которая скоро станет чуть больше; Татьяна, возможно, поддержала бы любое мое решение, но я даже не стану пытаться объяснить ей все нюансы того, во что я ввязываюсь, принимая предложение Андропова. Во время этого объяснения не обойтись без упоминания моего настоящего происхождения — «мой» Орехов просто не мог знать ничего из того, чем я собирался руководствоваться. А раскрывать себя как путешественника во времени… Нет, на это я готов не был.
— Пятому управлению это поможет, — тихо сказал я. — И не только ему. Всей стране.
Я всё же плеснул себе ещё вина — оно оказалось неожиданно хорошим, пилось легко. Впрочем, с такими винами надо было соблюдать повышенную осторожность — опьянение обычно подкрадывалось внезапно и сильно било по мозгам.
— Почему ты так уверен в этом? — поинтересовался Андропов.
Я качнул плечом и посмотрел на экран телевизора, где беззвучно грохотали огромные танки, а суровые танкисты смотрели из люков куда-то вдаль.
— История — вещь непрерывная, — сказал я, понимая, что говорю ересь, идущую вразрез с существующей идеологией. — Если вырывать куски из истории, то страна окажется висящей в воздухе, а не стоящей на надежном фундаменте. То, что удалось сделать после 1917-го, сейчас уже не повторить, революционная идея тогда помогла удержать государство. Что поможет нам сейчас?
Я немного помолчал, собираясь с духом.
— И ещё, Юрий Владимирович… Если мы сами не дадим оценку событиям нашей истории, найдутся те, кто сделает это за нас.
— Партия осудила культ личности Сталина, — сказал Андропов. — Ты считаешь, что этого недостаточно?
— Не я, — я помотал головой. — Не я так считаю. Так считает, например, Петр Якир. Проблема в том, что даже если мы выкопаем Сталина из могилы и прямо на Красной площади начнем глумиться над его трупом, Якир всё равно будет уверен, что мы недостаточно осуждаем бывшего Генсека. Ничто из того, что приходит мне в голову не удовлетворит Якира и тех, кто разделяет его мнение. Но должны ли мы оглядываться на них?
Андропов помолчал.
— Налей-ка мне ещё, только немного, — попросил он.
Он подождал, пока я выполню его просьбу — и снова выпил вино, не предлагая мне чокнуться. Это застолье всё ещё напоминало мне поминки, но у меня не было идей, кого мы поминаем таким странным способом. Я не мог исключать, что меня, потому что ступил в какие-то неизведанные земли, где ориентировался очень плохо и не знал, к чему приведет каждый мой шаг.
— Вижу, ты много об этом думал, Виктор… — спросил Андропов.
Я хотел схохмить про пару месяцев и всю жизнь, не раскрывая, что имею в виду, но не стал ничего говорить. Просто смотрел на него и ждал продолжения.
— Другие люди думали об этом ещё больше, смею тебя уверить, — сказал он, так и не дождавшись моей реакции. — Я показал двум проверенным товарищам твои записки. Они интеллигентные люди и были очень аккуратны в выражениях. Но оба сказали, что это явная попытка возвращения сталинизма. А один из них указал, что вслед за Сталиным придется вытаскивать из небытия, как ты выразился, и других деятелей тех времен. Например, Лаврентия Берию. Готов ли ты к этому?
Я хмыкнул, уже не скрываясь.
— Это самый страшный деятель, которого ваш знакомый вспомнил? С Берией проще всего — он как раз остановил массовые репрессии, начатые Ежовым, а потом курировал советский атомный проект, то есть благодаря Берии у СССР есть ядерная бомба. В общем, заслуги есть. Ну а всё остальное можно записать в ошибки. Кажется, его обвинили в работе на какую-то разведку? Вот и оставить всё именно так — под конец жизни бес попутал товарища Берию, на что партия ему и указала… Я больше другого опасаюсь…
Я запнулся, заметив на лице Андропова непонятную мне радость.
— И чего же? — поторопил он.
— Как возвращать из небытия, допустим, Троцкого, — ответил я.
— Ну у него тоже есть ошибки и заслуги? Я правильно понимаю твой подход? — уточнил он.
— Всё есть, как не быть, — согласился я. — Вот только сейчас на Западе троцкизм весьма распространен, и многие движения, которые называют себя коммунистическими, на самом деле ориентируются на труды именно Троцкого. Нам нужно будет очень хорошее идеологические обоснование, если мы начнем его возвращать в нашу историю. А это архисложная задача.
— Ах, вон оно что… да, про троцкистские секты нам известно, — кивнул Андропов. — Но, думаю, Михаил Андреевич со своими сотрудниками смогут с этой задачей справиться.
Я едва заметно поморщился. В таланты Суслова и его подчиненных я не верил абсолютно, но говорить это вслух не собирался.
— Возможно, Юрий Владимирович, мне об этом сложно судить, — деликатно ответил я.
Он снова рассмеялся.
— Виктор, ты не хочешь перейти в Первое главное управление? — вдруг спросил он. — Все твои идеи направлены вовне, а не внутрь нашей страны. Даже те самые иноагенты. Когда мы задумывали создание Пятого управления, то считали, что оно должно сосредоточиться именно на внутренних врагах.
— Нет никаких внутренних врагов, — устало объяснил я. — Есть люди, которые работают на наших противников. А уж сознательно они это делают или по дурости — вопрос даже не десятый.
