Кавалер Ордена Золотого Руна - Акопян Альберт

— Но ведь приходит же весна когда-нибудь! — воскликнул Сеня.

— Да, — кротко согласился Остап.

Наконец грачи начинают тяжело реять над городом и по оттаявшим железным водосточным трубам с грохотом катятся куски льда. Наконец граждане получают реванш за свою долготерпеливость. С удовольствием и сладострастием они читают в отделе происшествий за 22 апреля:

Несчастный случай. Упавшей с дома № 18, по Кузнецкому мосту, громадной сосулькой тяжело изувечен гражданин М.Б. Мемфисов Туманский, ведший в вечерней газете отдел "Какая завтра будет погода". Несчастный отправлен в больницу.

Повеселевшие граждане с нежностью озирают ручейки, которые, вихляясь, бегут вдоль тротуарных бордюров, и даже начинают с симпатией думать о Мемфисове-Туманском, хотя этот порочный человек с февраля месяца не переставал долбить о том, что весна будет ранняя и дружная. И граждане убеждаются в том, что весна действительно не только наступила, но уже и прошла. Впрочем, найдется дурак-редактор, который в конце весны запальчиво проинформирует читателя о том, что Москва надежно обеспечена дровами и калошами, — Остап швырнул шарф на кровать, но тот долетел только до печки. Сеня попытался спасти его.

— Черт с ним! — воскликнул великий комбинатор. — Зиме конец!

Вдруг дверь распахнулась. Снежный вихрь ворвался в сторожку. На пороге, переминаясь с ноги на ногу, стоял Афанасий.

— Дозвольте погреться, Остап Ибрагимович, уж больно холодно.

Дверь он не закрывал на тот случай, если не дозволят.

— Да входи ты, ч-черт! — прикрикнул управдом. — Дверь закрой!

— Вот вы все ругаетесь, — умиротворенно пробормотал Афанасий, прилаживаясь к печи, а давеча мне, как в старопрежние времена, душу обогрели. Не иначе как кто-то из жильцов из бывших будет.

Остап встрепенулся.

— Что-о? Кто?!

— Кто — не знаю, а только из бывших — это точно.

— Да с чего ты взял-то?

— Не знаю, с чего, да только из образованных.

После долгого перекрестного допроса Остап и Сеня выяснили следующее: вчера, у парадного подъезда жалился Афанасий знакомой бабе на тяжкую болезнь матушки и нехватку денег на неизбежные похороны. В эти полчаса мимо прошли почти все жильцы. Кто-то останавливался и выспрашивал подробности. Другие, спросив, сколько лет старушке, солидно заключали: "Ну, пожила". Большинство молча проходило мимо…

— С чего ж ты взял-то, что кто-то из них дворянин? — раздраженно перебил дворника управдом.

— Дворянин ли, из купеческих ли, из духовных, — не знаю, а только когда жилтоварищество на червонец помощи оказывало, замучился в ведомостях крестики ставить.

— Да причем тут ведомости!!! — заорал Остап.

Афанасий достал два смятых червонца.

— Вот, кто-то в карман подсунул и без единого словечка. Сразу видно, образованный человек. И верующий. Истинно сказано в святом писании, "…когда творишь милостыню, пусть даже левая рука твоя не ведает, что творит правая".

— Не пойму, — спросил Сеня, когда за Афанасием закрылась дверь, — почему он решил, что деньги ему подсунул непременно кто-то из бывших. Почему этого не мог сделать обычный советский человек?

— Советский?! — Остап бросился к шкафу, разворошил стопку газет и пихнул Сене два номера. На первых полосах обеих красовались статьи с одинаковым названием: "Левая рука не ведает, что творит правая". Одна из них клеймила нехватку в розничной торговле черных брючных пуговиц, другая обсуждала работу котельных.

— Афанасий прав! Прав, прав, — бормотал Бендер, меряя сторожку шагами. — Лед тронулся, господа присяжные заседатели! Лед тронулся!

— Остап Ибрагимович, почему это вас так взволновало? — удивленно спросил Сеня.

— Меня? Что? Нисколько.

— Остап Ибрагимович, кем вы были раньше? — вдруг спросил Арсений.

— Я? Кем я был… Концессионером треста "Остап и Киса" по добыче бриллиантов из стульев. Командором крейсера "Антилопа-Гну". Можете иногда называть меня командором, мне это нравится… Потом объехал всю страну, от Кандалакши до Кушки, давая концерты граммофонных пластинок. В общем, графа Монте-Кристо из меня не вышло — пришлось переквалифицироваться в управдомы.

— А что впереди?

— Впереди? Впереди роман моей жизни.

— О чем?

— О мальчике, украденном из знатной семьи. Он вырос и, желая разбогатеть, взялся разыскивать пропавшего лет тридцать назад ребенка богатых родителей, — Остап вздохнул. — Оказалось, самого себя… Ну а вы, баловень судьбы… найдется ли в вашей безоблачной биографии хотя бы один факт, способный развеселить публику?

— Развеселить — пожалуй, — ответил Сеня.

Глава 7.

Синий дьявол

— Ну что ж, командор, откровенность за откровенность. В 17 лет я уехал из дома на одну из первых "великих" строек. По причине "шибкой грамотности и хилого здоровья", как говорил наш комиссар, работал кладовщиком, счетоводом, бухгалтером. Заочно закончил ТПРУ…

— Что-нибудь из области социалистического коневодства? — весело перебил Остап.

— Нет, технический пролетарский университет… Писал статьи о стройке и быте рабочих. Организовал губернский штаб Осоавиахима. Членский билет № 96. Грамоты в сундучке. В двенадцатую годовщину революции летал на воздушном шаре докладывать о завершении строительства третьей очереди завода. В середине маршрута штурмана сняли по болезни, так что доставил делегацию и собственноручно посадил шар на Красной площади.

Через пару лет отправили на повышение в Москву в трест цветных металлов. Намечалась славная карьера управленца. Но… совслужа и поэта в одну телегу впрячь не можно.

— Ну, и на чем же прокололся поэт?

— На стройке, в стенгазете, я, так сказать, в процессе разоблачения, обличения и срывания всяческих масок с мещанства писал рассказы о некоем воображаемом провинциальном городке. А в Москве самые безобидные из них доработал и опубликовал.

Сеня порылся в сундучке и достал старый номер юмористического журнала.

— Вот они, рассказы. О городе и тот самый, злополучный. "Синий дьявол".

Не спросив разрешения, Сеня начал читать. Читал он быстро, сбивчиво, поминутно поднимая глаза на Остапа.

Город и его окрестности

Не находя нужным облекать таинственностью историю Колоколамска, довожу до сведения читателей, что:

а) Колоколамск действительно существует;

б) ничего общего с Волоколамском не имеет и

в) находится он как раз между двумя дружественными и союзными республиками, так что из-за взаимной вежливости не нанесен на географические карты ни одной из них.

Но автору, после долгого путешествия, включавшего несколько пересадок с поезда на телегу и снова на поезд, удалось добраться до Колоколамска, пожить там в отеле "Ряжск" и даже снять генеральный план с этого удивительного города.

Как видно из плана, славный город Колоколамск привольно и живописно раскинулся на левом берегу мелководной реки Збруи. В XIV веке конюх Колоколамского князя Андрея Себялюбского, напившись византийской водки, уронил в речку сбрую княжеского мерина. Упряжь утонула, и с тех пор река получила название Збруи.

Со времени этого события прошли века, Себялюбская площадь давно переименована в Членскую, и легенду о потоплении сбруи знает только гражданин Псов, который и рассказал ее автору за бутылкой в пивной "Жаре навстречу".

В реку Збрую впадает ничтожная речушка Вожжа. О ней ничего не удалось узнать, ибо гражданин Псов соглашался продлить свои воспоминания только после угощения во всех пивных, расположенных на Большой Месткомовской улице. Однако, не пройдя и половины пути, гражданин Псов потерял дар речи, не оправдав возложенных на него надежд.

Упомянутая Большая Месткомовская улица является главной артерией города. Она соединяет железнодорожную станцию с Членской площадью, а затем спускается к реке.