Скорость. Дарьяльский дрифт (СИ) - Хлебов Адам

Мразь! Так я и думал. Всё это время Мальков морочил мне голову и подбирался поближе, чтобы занять выгодную ударную позицию.

Удар был коварным и неожиданным. От неминуемого нокаута меня спасло лишь то, что я на автомате дёрнулся и ушёл с линии атаки.

Кулак, направленный в мою челюсть, рассек воздух в сантиметре.

Дикая боль сдавила грудную клетку и сбила дыхание. Ощущение такое, будто я проглотил булыжник, и он застрял у меня в области желудка.

Я оступал. Мне хотелось сложиться пополам. Только чудовищное усилие над собой не позволило мне так поступить.

В ринге в такой ситуации я непременно опустился бы на одно колено, чтобы дать организму возможность хоть чуть-чуть прийти в себя.

Но здесь это было смертельно.

Он смеялся, видя мои мучения. Самодовольный ублюдок. Наверное, отличник боевой и политической подготовки.

Обычно это у них — высокомерие начинает переть через край при первых признаках успеха.

Младший лейтенант был доволен своим ударом и не торопился меня добивать.

А зря. С каждым шагом назад мне становилось легче.

Я выставил вперёд открытую левую ладонь, пытаясь таким образом не подпускать противника ближе.

Наконец, Мальков, попеременно опуская то левое, то правое плечо, двинулся вразвалку в мою сторону. На счёт три он нанесёт боковой.

Зря ты меня не добил, уродец. Теперь твоя очередь огребать. Сайд-степ, два прямых ему в профиль. Первый в ухо, второй в нос. А вот третий — по-американски, туда же, в солнышко.

Оказывается, у Малькова нет такой железной воли, как у меня. Первый удар в ухо оглушает и отбрасывает его голову в противоположную сторону.

Второй разбивает нос в кровь. Третий складывает его пополам, как раскладушку. Он падает на колени и пытается глотать воздух.

Но спазм сдавил ему лёгкие, он может только пытаться всасывать кислород со звуком «ы-ы-ы-ы-ы» на вздохе.

Я мщу специально. Знаю, что сейчас все сбегутся. Мне нужно, чтобы он выглядел избитым.

Мол, смотри, Комиссаров, у Каменева тоже есть порох в пороховницах. Твой отличник вон кровью заливается.

Мне рано радоваться. Всё-таки передо мной самбист, они умеют в партере бороться.

Мальков бросается с колен в мои ноги, пытаясь обхватить их.

Но я тоже не лыком шит. Снова отскакиваю в сторону и встречаю его острым коленом в скулу.

Он заваливается набок, но всё ещё не в нокауте. Голова у младшего лейтенанта крепкая, как шар в кегельбане.

Будто он советский десантник, а не сотрудник госбезопасности.

Теперь ему не до дешёвых ухмылок. Он встаёт на четвереньки и пытается лезть за пузо за табельным.

Пинком опрокидываю его на грунт на бок, замахиваюсь, чтобы вырубить, и тут же слышу голос Комиссарова:

— Стоять, Каменев! Ещё на сантиметр двинешься — прострелю башку.

Раздаётся щелчок. На этот раз никто не шутит. Это не зажигалка. Это пистолет. Мельком бросаю взгляд на тень, отбрасываемую соснами за забором.

— Я сказал стоять! Далеко ли ты с простреленной головушкой добежишь? Я тебе не раздумывая прикончу, только дай мне повод. Руки вверх!

Стою. Пожалуй, такого шанса стрелять в себя я ему не дам.

— Саша! — послышался встревоженный голос Марго. — Что здесь происходит? Что случилось?

Она подошла и помогла Малькову встать на ноги.

— С днём рождения, Марго. Хотел показать младшему лейтенанту украденные иконы в багажнике твоего многоуважаемого гостя, из-за которых он поубивал кучу людей. Но оказалось, что лейтенант в курсе, и он не против убийств. А ты?

— Саша, что ты такое говоришь? — она с беспокойством вглядывалась в мои глаза.

— Спроси у него, откуда иконы в багажнике, если он осмелится их показать всей «вашей» честной компании.

Я смотрел в сторону Малькова.

Теперь я сделал акцент на слове «вашей» в противовес его «нашим».

Молчавший до этого Комиссаров вдруг заговорил:

— Шесть трупов… — он подошёл ко мне почти вплотную и оглядел с ног до головы, — нет, я такого от тебя не ожидал. Шесть трупов в Горьком.

— Во-первых, не шесть, а четыре. Их кровь на тебе, Комиссаров. Всего на тебе восемь трупов, включая антиквара и Рашпиля. А во-вторых, что же ты не объясняешь, что если бы ты не приказал Рашпилю ликвидировать антиквара, а затем не выкрал вместе с ростовскими ворами иконы, то все эти люди были бы живы?

— Заткнись, щенок! На Лубянке поговорим, там разберёмся и с иконами, и с трупами. Руки вытянул перед собой!

Мне пришлось подчиниться. На моих запястьях защёлкнулись браслеты. Но молчать я не собирался.

— У него в багажнике ворованные иконы, — обратился я к присутствующим.

Марго, бывший посол и его супруга с опаской заглядывали в приоткрытый багажник. Впрочем, они ничего увидеть не могли, лишь догадывались.

Комиссаров резко захлопнул багажник, бросив на присутствующих ледяной взгляд:

— Иконы эти являются вещдоками. Вчера накрыли банду контрабандистов и изъяли. Не успел сдать под роспись.

— Вчера? — удивилась Марго. — Но вчера был выходной и…

Она запнулась от строгого взгляда подполковника. Марго что-то знала, что заставляло её сомневаться в его словах.

— Вы арестованы, гражданин Каменев.

Он открыл передо мной заднюю дверцу Волги.

Мы ехали втроём: Комиссаров, Мальков и я на заднем сиденье чёрной «догонялки» из Горок в Москву в полном молчании.

С одной стороны, я отчётливо понимал, в чьих руках нахожусь. С другой — продолжал верить в справедливость советского правосудия. Что могут мне инкриминировать?

Убийства в Горьком? Для этого нужны веские доказательства. А их у следствия нет и не может быть. Пистолета ТТ, из которого я стрелял в тех двоих в засаде, когда бежал от конторы до бункера, им не найти.

Он давно плавает на дне Куры. А там берега так однообразны и похожи друг на друга, что я не смогу найти место, где выбрасывал оружие в воду.

Да, ствол, наверняка, смыло из-за мощных дождей, обрушившихся в те дни на Грузию. Бурные волны приводили в движение огромные валуны.

Уровень воды постоянно дышал, то поднимаясь, то опускаясь. Поток с грохотом нёс коряги и известковые булыжники.

Ружьё, из которого я стрелял в Ростове, примерно там же.

К тому же я не был уверен, что те двое получили смертельные ранения. Когда мы с Рашпилем бросились на поиски похищенной Алисы от склада к конторе, я не увидел тел.

Следов пороха на руках у меня нет — прошло больше двух недель после той перестрелки. А от одежды я избавился при первой возможности. Так что они могут провести хоть тысячу экспертиз.

К остальным смертям я не имел отношения. Ещё меня могли бы обвинить в избиении блатных в Ростове-на-Дону, но вряд ли те стали бы давать на меня показания.

По любым меркам это очень постыдно для уголовника.

Итальянец? Этот точно не пойдёт в КГБ или милицию.

Комиссарова бесило, что я раз за разом уходил от расставленных им ловушек.

Сначала на гонках на ипподроме, потом я избежал заказного убийства на подъезде к Горькому.

Потом ослушался и не стал ждать подосланных мордоворотов из числа коллег Комиссарова на переговорном пункте в Горьком.

Не пошёл с Рашпилем в Турцию пешком. И, наконец, я не стал заезжать на обратном пути к знакомому Рашпиля в Рустави, чтобы обменять машину.

Как выяснилось позже, там меня уже поджидали грузинские чекисты.

Вместо этого я бросил машину в пригороде Тбилиси и купил билет на поезд для себя и Алисы.

Мы вместе нашли её сына у бабки в подмосковном Подольске и расстались друзьями — к моему великому облегчению.

Алиса предпочла спокойную жизнь приключениям.

Мы ехали в чёрной Волге, и я высматривал пейзаж за стеклом. Пора. Всё произошло почти так, как я планировал.

Почти — потому что я не собирался получать от кого-либо в солнечное сплетение. Я ещё думал, что Комиссаров будет один и застегнёт мне наручники за спиной, а он поступил наоборот.

Сейчас же я без труда достал маленький ключ от наручников из заднего кармана брюк.