Скорость. Дарьяльский дрифт (СИ) - Хлебов Адам

Дурит? Хочет, чтобы я выбрался из укрытия? Нюх ищейки не подводит Комиссарова, он знает, что я где-то рядом.

С собакой-то я справлюсь. У меня в сумке молотый перец. А вот сидеть до рассвета нельзя. Вычислят. Я снова приникаю к смотровому отверстию.

Одна из теней уходит в сторону дороги. Значит, реально будет вызывать людей прочёсывать.

Я и не ожидал, что человеческий глаз может так хорошо видеть в темноте в безлунную ночь.

Валяйте, товарищ подполковник.

Второй то хаотично шарит фонарём по округе, то замирает.

Тишина.

Пора выбираться.

Снова нащупываю столбик монет. Они завернуты в бумагу. Перемещаю их в длинный чёрный носок — теперь у меня есть кистень.

Я специально не брал с собой никакого оружия на тот случай, если меня всё же задержат. Про кистень рассказал тот самый каскадёр, друг Серёги. Ещё из столбика монет можно сделать кастет, расположив между ними гвозди. Монеты зажимаешь в кулаке, а гвозди выпирают между пальцами.

Аккуратно приоткрываю крышку. Вылезаю из укрытия с сумкой на плече. В перчатках и тёмной куртке.

Прокрадываюсь мимо Малькова и, улучив момент, бросаю в кусты, в сторону от себя, палку.

Мальков реагирует на шелест и трепетание листвы.

— Кто здесь?

Он лезет за пазуху, но не успевает достать ствол. Тяжёлый кистень влетает ему в колено. Потом снизу и сбоку — в челюсть. Его голова запрокидывается от этого назад. Фонарь дёргается в сторону и падает в траву.

Уж не переборщил ли я? Нет.

У Малькова стоячий нокдаун — он роняет фонарь, но не теряет равновесия. Стоит на ногах, раскачиваясь. Крепкий бес. Наверное, убил бы меня, если смог.

Хрен с тобой — живи. Лезу ему за пазуху, вытаскиваю ствол: магазин — в одну сторону, пистолет — в другую. Удостоверение забираю с собой. Пригодится потом. Его глаза всё ещё не сфокусированы. Удивляюсь своей проворности — на всё про всё ушло секунд пять.

— Знал бы ты, с кем связался, Мальков, — тихо шепчу ему на ухо. — Не провожай меня, я сам дойду.

Толкаю плечом — он теряет равновесие. Я разворачиваюсь и бесшумно ухожу в сторону станции, разбрасывая за собой острый чёрный перец.

Каждый советский школьник знает, что наши разведчики во время войны использовали махорку и перец, чтобы сбить со следа грозных немецких овчарок.

Тропинок тут немерено. Пойди разбери, где я прошёл. Слышу, как ухает сова. Ночной охотник. Интересно, что я тоже в этой роли. Только Комиссаров так не думает. Ему кажется, что я добыча.

Посмотрим, что ты запоешь, товарищ подполковник, когда не обнаружишь икон в багажнике. Они хорошо спрятаны там, где ты их никогда не найдёшь. Наверняка будут искать на соседской даче или на даче у Марго.

Во всём этом непонятно, отчего так засуетился Комиссаров и заспешил везти меня в Москву. Про иконы в багажнике он растолковал весьма грамотно — сказал, что это вещественное доказательство. Пойди докажи обратное. Я, например, точно бы не сумел убедить присутствующих в обратном.

Опустим важную деталь: я должен был откуда-то узнать про иконы. Мне всё равно там никто не поверил.

И тут я вспомнил того самого мужика, похожего на поэта Евтушенко. А ведь его рядом не было, когда мне надевали браслеты на запястья. Каналья, как же я об этом раньше не подумал?

Точно!

Комиссаров очень не хотел, чтобы этот человек видел меня и слышал мои обвинения. Почему? Кто же он такой? Похоже, что он вовсе и не Евтушенко, и совсем не поэт. Более высокое начальство? А может, родственник или друг семьи? Вдруг я всё себе надумываю, ища спасительную соломинку?

Но интуиция упрямо подсказывала, что Комиссаров нервничал не просто так.

Мне нужно было переодеться. Маскировка.

Я использовал простую систему — предстояло смешаться с толпой так, чтобы меня не узнали. Что именно видят преследователи при погоне и слежке? Верно — общие приметы.

Они скорее ориентируются на цветовые пятна и одежду, нежели на черты лица или причёску. Чтобы уследить за объектом в толпе, они ищут сочетание цветов.

Я намеренно атаковал Малькова в тёмной куртке и джинсах. Именно это он должен был запомнить и описать.

Я закрыл глаза и приложился лбом к холодному стеклу окна в вагоне — впервые за ночь.

На голове у меня была выцветшая от солнца армейская панама, рубаха цвета хаки. На ногах — сапоги, в которые были заправлены штаны. В руках — удочка.

Я ехал ранним субботним утром в полупустом вагоне с мужчинами, одетыми примерно так же, как и я. Моя маскировка помогла.

К тому времени, когда я добрался до станции пешком, Комиссаров успел сообразить, куда я мог направиться, и послал Малькова вылавливать меня на перроне. Тот стоял и выискивал в силуэтах мужиков, потянувшихся на рыбалку. Рожа его успела распухнуть, и он заметно прихрамывал на больную ногу.

Меня он совсем не узнал — повезло. Опытный взгляд Комиссарова, как ветерана «семёрки» (управления, отвечающего за наружное наблюдение), выцепил бы меня на раз.

Вообще, мне Мальков не нравился ещё больше, чем его начальник. Ведь он наверняка понимал, что вся эта история пахнет нечистыми делами. Зависим от подполковника? Вполне мог подложить младшего лейтенанта на «криминале». Что же, туда ему и дорога — я не испытывал к нему ни капли сочувствия.

Несмотря на его текущую физическую ослабленность, он всё ещё оставался сотрудником госбезопасности и представлял для меня настоящую опасность.

Я не стал прятаться, когда увидел Малькова в конце перрона. Наоборот, неспеша зашагал в его сторону и остановился примерно посередине платформы. Это возымело свой эффект — он проковылял мимо меня, не обратив на меня никакого внимания.

На самой станции к этому часу было довольно многолюдно. Основная часть людей спешила в направлении Москвы по своим делам. Когда подошла первая электричка, Мальков занервничал — он сновал из стороны в сторону, пытаясь охватить взглядом всех пассажиров, приготовившихся к посадке.

Но по неопытности так и не решился сесть в поезд и остался на платформе дожидаться следующего.

Сложно сказать, что именно уберегло меня в этот раз — провидение или, как говорил Рашпиль, «настоящий фарт», а может, расчёт и подготовка к сегодняшней ночи.

Я подумал, что Рашпиля сгубила страсть к импровизации. О том, что с ним случилось, я начал догадываться по тому, что видел, как его проводник прощался с пограничниками, пожимая руку и улыбаясь.

Я не стал сразу уезжать и, сменив позицию, дождался, пока проводник вернулся в село. Потом я не стал заезжать по указанному Рашпилем адресу для смены машины. Я бросил её, как только понял, что на неё объявлена охота.

Мы с Алисой ходили на рынок, и по возвращении я увидел блатных двух типов — грузин, которые терлись у нашей «Лянчи» с дипломатическими номерами.

Один остался караулить неподалёку, а второй побежал к таксофону звонить. Долго ждать не пришлось — через десять минут примчалась стандартная чёрная «Волга» с номерами грузинского КГБ.

Накануне, послушав «Голоса» в номере гостиницы, мы услышали об инциденте на границе между СССР и Турцией. Сообщалось, что пограничники при попытке бегства из СССР застрелили некоего гражданина О. Они почему-то назвали его правозащитником и носителем важных государственных секретов. Последнее утверждение было справедливым.

Немного поразмыслив, я понял, что на машину могли навести только проводник либо тот, кто ждал с «подменным» транспортом в Рустави. После того как мы бросили машину, мы добирались до Тбилиси электричками. Как и всё местное население, мы ехали зайцами, не появляясь у касс на станциях. А от Тбилиси, как я уже говорил, поездом.

Долго ли я решался на похищение икон из служебной машины Комиссарова? Он просто не оставил мне выбора. Если бы я попробовал затеряться, лечь на дно, то в стране с системой прописки я не смог бы долго скрываться.

Рано или поздно меня бы всё равно схватили. Поэтому я решил сам нанести первый удар. Рискованно? Да. Могло ли всё пойти не так? Конечно.