Скорость. Дарьяльский дрифт (СИ) - Хлебов Адам

— Ты… — начал я.

Не успел договорить. Сначала мы плавно взмыли в воздух, как на американских горках. Лёня успел схватиться за поручень, я — за руль, хотя толку от этого было ноль.

— Вот… сучьи потроха! — заорал Лёня, и его голос растянулся в странной вибрации, пока машина медленно, почти грациозно, плыла над дорогой.

Капот нырнул вниз. Удар. Дуремар приземлился на все четыре, подпрыгнул, как мячик, и плюхнулся в мелкий кустарник. Двигатель заглох. В салоне повисла тишина, нарушаемая только шипением радиатора.

— Ты… живой? — спросил я, ожидая, пока вокруг машины осядет пыль.

— Живой. Если не считать того, что я сейчас чуть не влетел переносицей в косяк… да, — Лёня потер лоб.

— Тогда вылезай.

Мы выбрались наружу. Дуремар стоял, гордо задрав задницу вверх — передние колёса в кювете, задние едва касались земли.

— Ну что, — Лёня отчаянно пнул колесо, — застряли? Опять придём в хвосте на следующую контрольку?

— Всё будет хорошо, нагоним. Сейчас попробуем поднять домкратом, под колёса камней натаскаем.

Каким-то чудом машина осталась цела — только брюхо село на валуны, крепко зацепив днище камнями.

Я уже полез за домкратом, когда Лёня вдруг замер и указал вдаль:

— Смотри-ка… — прошептал он.

На гребне холма впереди чёрный УАЗ №10 резко затормозил, развернулся и понёсся обратно — прямо к нам.

— Откуда они нас увидели? — удивился я.

Не успели глазом моргнуть, как сзади подкатил ещё один знакомый ГАЗ-69 с номером «17» — те самые Виктор с Саней, которых мы вытаскивали ранее.

— Ну что, орлы, помощь нужна? — высунулся Виктор, его усы шевелились от усмешки.

— Да мы сами… — начал я, но Лёня тут же перебил:

— Да чёрта с два мы сами! Камни под днищем. Мы встряли, — воскликнул мой штурман.

Ребята рассмеялись и вылезли из машины. В тот же момент подъехал Артём с Левой.

— Ну и дела, — Артём осмотрел нашу посадку, — красиво устроились.

Пока они организовывали спасательную операцию — Виктор с тросом, Саня подкладывал камни под колёса, Артём руководил процессом, — Лёня не выдержал:

— Спасибо, ребят. Даже не знаю, как вам отплатить? — спросил он.

— Кодекс ралли Кавказ, — Артём хлопнул его по плечу, — первый пункт: всегда помогать другим экипажам. Второй пункт: будь бдителен, проверяй, что пишут судьи в протокол. Победитель получает бидон араки домашней. Третий: победитель получает бидон араки домашней, — пояснил он.

С грохотом и скрежетом Дуремар наконец съехал с валунов. Виктор отряхнул руки:

— В следующий раз вас из кратера вытащим, — пообещал Лёня.

Чёрный УАЗ и ГАЗ рванули дальше, а мы остались у своей машины, осматривая свежие царапины.

— Заводи Дуремара, — Лёня разложил в салон на коленях карту, — теперь мы знаем про кодекс, и у нас в любом случае есть четвертак.

— Ни хрена, у нас есть бидон араки на финише, а двадцать пять рублей тебе придётся вернуть Джанаеву, — усмехнулся я, — дежься, давай.

УАЗ снова ринулся в гонку. Горная погода, как капризная невеста, могла сменить настроение десять раз за день.

И теперь она диктовала новые условия. Когда мы подъехали к перевалу, увидели стоящие машины участников.

У перевала нас встретил экипаж Десятки. Артём и Лева вышли из своей машины и махнули нам рукой:

— Туман! Лучше переждать! — крикнули они, когда я притормозил рядом с ними и высунулся из окна:

— Официальный запрет есть? — спросил я.

— Нет, но ехать — чистое безумие! — ответил Артём.

Мы отставали на пятнадцать минут от графика и, скорее всего, шли предпоследними. Теперь у меня есть шанс.

Я рассмеялся и хлопнул по рулю:

— Безумие? Меня часто называют сумасшедшим! — воскликнул я.

Мы с Лёней переглянулись. Без слов поняли друг друга, двигатель взревел — Дуремар рванул в молочную пелену.

Глава 26

Туман сгущался с каждой секундой. Видимость упала до нуля. Только стрелка спидометра, подрагивая, напоминала, что мы ещё движемся.

Лёня сидел, вцепившись в стенограмму так, что бумага хрустела под его пальцами.

Его дыхание было частым, прерывистым — будто он бежал, а не сидел на месте.

— Через пятьдесят метров резкий левый поворот, сразу после — сужение. Внешний борт — обрыв, помнишь? — его голос почти дрожал, хотя он пытался говорить ровно.

Я не отвечал. Мои руки сами помнили этот участок. Каждый камень, каждый выступ скалы, каждый коварный изгиб дороги, где грунт внезапно становился рыхлым, как песок.

— Саня, ты вообще что-нибудь видишь? — Лёня резко повернулся ко мне, и я почувствовал, как его колено дёргается в такт сердцу.

— Нет.

— Тогда какого чёрта мы сюда полезли⁈

Машина накренилась — правое колесо провалилось в промоину, и Дуремар на секунду замер, будто задумавшись: «А стоит ли?»

Но я чувствовал дорогу.

Не видел — чувствовал.

Сейчас будет поворот.

Руль влево, сброс газа, лёгкий подхват — и колёса цепляются за грунт, скользят, но держат.

— Ты с ума сошёл! — Лёня вжался в сиденье, когда мы прошли в сантиметрах от края.

Я не сводил глаз с белой пелены перед капотом.

— Сейчас будет резкий подъём, камни под колёсами — скользкие! — Лёня почти прошептал это сдавленным голосом.

Дуремар взревел, взбираясь вверх. Камни выскакивали из-под колёс, с грохотом улетая в пропасть. Лёня зажмурился.

— Мы сейчас перевернёмся…

Но я уже знал это место.

— Спокойно, Лёнь, не перевернёмся.

Мой уверенный голос немного успокаивает его.

Снова работают физика, математика и точный расчёт.

Газ — ровно столько, чтобы не сорваться в пробуксовку.

Руль — чуть левее, чтобы компенсировать занос.

И…

— Мы на вершине, — я сказал это тихо, но Лёня услышал.

Он открыл глаза.

Туман вдруг стал редеть.

Сначала показались контуры скал, потом — кусочек неба.

Мы прошли самый опасный участок вслепую!

Я с напарником улыбались.

А потом…

Мир вокруг будто вырвался из молочной пелены тумана, и вдруг — тень.

Огромная, расплывчатая, но чётко очерченная — фигура всадника, отражённая на облачной дымке, будто призрак, проступивший из самого воздуха. Сердце ёкнуло.

Мозг лихорадочно искал объяснение. Суеверие? Мираж? Галлюцинация?

Я остановился и начал осматривать окрестности. Повернул голову — и увидел его.

На вершине ближайшего склона, чёткий, как вырезанный из камня, всадник. Пастух верхом на лошади.

Я сразу узнал его. Мой спутник. Тот самый — с круглой папахой, сдвинутой набекрень, и длинным кнутом, свободно свисающим с запястья.

Он не двигался, лишь следил за нами — словно ждал, когда мы выедем из тумана.

Солнце било ему в спину, и лучи, преломляясь в кристаллах влажного воздуха, растягивали его силуэт в гигантскую тень — ту самую, что колыхалась на облаках.

Сам он казался не человеком, а духом гор, на мгновение явившимся из легенд. Я хотел было помахать ему рукой и крикнуть.

Но в этот момент лошадь встряхнула гривой, развернулась и неспешно унесла всадника прочь.

Мы с Лёней молчали. Тишина звенела в ушах. Через пару секунд я стал слышать своё дыхание, хриплое, как у загнанного зверя.

А потом ощутил боль в руках.

Пальцы.

Они всё ещё сжимали руль с такой силой, что суставы побелели, будто вросли в руль. Я попытался разжать их — но они не слушались, застыв в мёртвой хватке.

Лёня перевёл взгляд с места, где только что стоял всадник, на меня и на руки на руле.

Потом медленно опустил стенограмму на колени.

Лёня, не говоря ни слова, схватил мою кисть и начал методично разгибать один палец за другим. Суставы медленно поддавались.

— Вот чёрт… — я скривился, но уже чувствовал, как кровь возвращается в онемевшие руки.

— Думаешь, это был чёрт?

Я покачал головой.

— Наоборот.

— Что это было?

— Насколько я понимаю, пастух. Такое явление называется гало, хотя я в этом не уверен.