Хранители Братства (ЛП) - Уэстлейк Дональд

Некоторые подходили перекинуться парой слов со мной или братом Оливером. Первым был брат Мэллори; он присел на подлокотник соседнего кресла и несколько минут непринужденно болтал о всякой ерунде, прежде чем перейти к сути.

– Брат Бенедикт, – сказал он, – когда мы приедем, не мог бы ты показать мне Фрэнка Флэттери?

Брат Оливер перегнулся через меня и потрясенно воскликнул:

– Брат Мэллори! Уж не собираешься ли ты затеять с ним драку?

– Нет-нет, – быстро ответил Мэллори. – Просто хочу посмотреть на него, ничего больше.

– Мы мирные люди, – напомнил ему брат Оливер.

– Конечно, – согласился Мэллори, но блеск в его глазах показался мне далеко не мирным, поэтому я добавил:

– Брат Мэллори, если мы устроим там потасовку, это только осложнит дело.

– У меня такого и в мыслях не было, – заявил Мэллори и отошел, прежде чем мы могли продолжить наставления.

– Хмм, – протянул я, провожая взглядом его удаляющуюся широкую спину.

Брат Оливер откашлялся.

– Отец Банцолини, будь он здесь, – предположил он, – возможно, согласился бы, что ложь в данных обстоятельствах является весьма незначительным грехом.

– Вряд ли мне удастся найти Фрэнка Флэттери, – сказал я.

Затем явился брат Сайлас, присел на тот же подлокотник и завел разговор об особняке Флэттери. Его, похоже, интересовали архитектурные детали, планировка комнат и тому подобное. Я не мог понять, к чему он клонит, пока брат Сайлас не спросил, как бы между делом:

– Вы не замечали там ничего похожего на стенной сейф, а?

Брат Оливер вновь резко подался через меня; похоже, он бо́льшую часть поездки проведет у меня на коленях.

– Брат Сайлас, – строго сказал аббат, – мы не собираемся красть договор аренды.

Сайлас наградил нас тем возмущенно-виноватым взглядом, который, должно быть, часто видели полицейские, судьи, тюремные надзиратели и прочие представители власти.

– Что значит «красть»? Они украли его у нас. Возвращение своего имущества – не воровство.

– Это софистика, брат Сайлас, – возразил ему брат Оливер.

– Это здравый смысл, вот что это такое, – проворчал Сайлас.

– Мы не видели ничего похожего на сейф, – сказал я. – Кроме того, договор и другие важные документы они, скорее всего, хранят в банковской ячейке. Большинство людей так делают, разве нет?

Сайлас неохотно кивнул.

– Ага. Дома чаще всего держат только ювелирку.

– Надеюсь, следующим шагом ты не предложишь ограбить банк, – произнес брат Оливер.

Сайлас огляделся вокруг.

– Не с этой шайкой, – буркнул он и отошел.

Брат Оливер нахмурился, поглядев ему вслед.

– Что это значило?

– Я не уверен, – ответил я.

Следующим стал брат Флавиан.

– Думаю, нам стоит созвать СМИ.

Пока брат Оливер открывал рот, чтобы сказать: «Что?», я возразил:

– Честно говоря, это не лучшая мысль. Репортеры, камеры и все такое не способствуют разумному диалогу.

– Какому еще разумному диалогу? Речь о давлении. Может, Дворфман и Сноупс не боятся общественного порицания, но Флэттери должны думать о своей репутации в том окружении, где они живут.

Брат Оливер снова перегнулся через меня, очевидно, заинтересовавшись разговором.

– Ни в коем случае, – сказал он. – Мы не пингвины в зоопарке, а монашеский орден, и должны вести себя достойно.

– Даже если в результате потеряем монастырь?

– Кривляние перед камерами, – заявил брат Оливер, – ничего не решит.

– Так закончилась война во Вьетнаме, – сказал нам Флавиан.

– О, едва ли, – ответил я.

– Звучит сомнительно, – сказал брат Оливер. – В любом случае, окончание войны и продление договора аренды – не одно и то же.

– Даже если журналисты появятся, – продолжил я, – что маловероятно; даже если они воспримут нас всерьез, что маловероятно; даже если они встанут на нашу сторону…

– Что вполне вероятно! – настаивал Флавиан, во всеоружии сжимая кулаки.

– Даже в этом случае, – сказал я, – срок истекает сегодня в полночь, а репортаж о нас попадет в СМИ не раньше завтрашнего утра.

– Смысл в угрозе, – заявил нам Флавиан. – Как думаете, что сделает этот Флэттери, если выглянет в окно и увидит телевизионные камеры на своей лужайке?

– Судя по тому, что я о нем знаю, – ответил я, – думаю, он схватится за дробовик.

– Совершенно согласен, – кивнул брат Оливер. – Мы повидали этого человека, брат Флавиан, и, должен сказать, он столь же вспыльчив и упрям, как и ты.

– Я верю в справедливость!

– Конечно, веришь, – согласился брат Оливер.

Флавиан неожиданно сменил тему и обратился ко мне:

– Что ты собираешься сказать этому Флэттери?

– Понятия не имею, – признал я.

– Не возражаешь, еслия с ним поговорю?

При этих словах брат Оливер мгновенно перекатился ко мне на колени.

– Я возражаю, – сказал он. – Категорически запрещаю.

– Брат Оливер, – сказал я, – я прошу позволить мне поговорить с Флэттери первым. Если у меня ничего не выйдет, то пусть с ним разговаривает кто угодно, я не против.

– Хорошо, – сказал брат Оливер.

– Хорошо, – сказал брат Флавиан и ушел.

Дальше подошел мистер Шумахер. На его лице застыла постоянная смущенная блаженная улыбка, и я невольно сравнил это восторженное выражение с тем напряженным и раздраженным обликом, что был у него при первой нашей встрече. Примостившись там же, где сидели остальные, мистер Шумахер перегнулся через проход и обратился к брату Оливеру, минуя меня:

– Аббат, – сказал он, – когда я присоединюсь к вам, позволено ли мне будет выбрать себе новое имя?

– Разумеется, – ответил брат Оливер. – При условии, что это имя святого или в той или иной мере библейское.

– О, оно определенно библейское, – сказал мистер Шумахер.

– Уже определились с выбором?

– Именно так. – Улыбка мистер Шумахера стала совсем уж застенчивой; он пожал плечами и добавил: – Наверное, это следствие многих лет чтения Библии в разных гостиничных номерах, но, если никто не возражает, я хотел бы отныне именоваться братом Гидеоном.

Дом Флэттери, где проходила вечеринка, был единственным очагом оживления в погрузившемся во тьму районе. Подъездную дорожку заполняли припаркованные автомобили, а воздух – звуки аккордеона. Из каждого окна в доме в ночь лился свет, а неистовый шум веселого праздника бурлил и пенился среди музыки.

– О, Боже, – произнес брат Оливер, глядя из окна автобуса.

– Вечеринка, – заметил я.

– Почему у них вечеринка? – капризно спросил брат Оливер. – Именно сегодня, как будто мало других ночей.

– Гм, сегодня канун Нового года, брат, – сказал я.

– Ах да.

Брат Перегрин, пройдя в переднюю часть автобуса, сказал:

– Звуки аккордеона – одна из тех вещей, что когда-то вынудили меня уйти от мира.

– Ты не знаешь, что это за мелодия? – спросил я его.

– Боюсь, это «Дэнни-бой», [95] – ответил он, прежде чем отойти. – В ритме польки.

Шофер вклинился меж рядов припаркованных автомобилей, продвинулся, насколько смог, и остановил автобус, громко чихнув пневматическими тормозами. Выглянув из-за черной занавески, он оповестил:

– Прибыли, мистер Шумахер.

Мистер Шумахер – в скором будущем брат Гидеон – все еще сидел через проход от меня. Развернувшись ко мне, он спросил:

– Итак, что дальше?

– Вряд ли мы сможем вернуться в другой раз, – сказал я, – так что, думаю, остается только отправиться на вечеринку.

Так мы и поступили, и некоторое время все шло гладко. Флэттери, должно быть, пригласили всех своих родственников, друзей, соседей, деловых партнеров и тех, кто не попал в поименованные категории, и все они явились. Так что шестнадцать монахов в рясах с капюшонами (и в придачу одного полумонаха в цивильной одежде) поглотила умопомрачительная толпа людей, словно буйвола, увязшего в зыбучих песках, не вызвав никакой волны возбуждения или даже внимания. А я никак не мог найти хозяина дома.