Двадцать невымышленных историй - Глазов Григорий Соломонович

Крюков отвечал несмело, скованно, будто не понимая, чего от него требуют и для чего всё это. Лейтенант неожиданно возвращался к предыдущим вопросам, но противоречий в ответах Крюкова не было. Тот рассказал, что встретил случайно Чмира возле «Интуриста». Знакомы они давно, но за последний год не встречались. Чмир затащил его в ресторан, а там, когда хорошо выпили, начал ругать, кричал: «Всех продаёшь! Меня думаешь продать, сволочь!» С этого началась ссора. Но потом Чмир свёл все в шутку, они помирились. Оставаться дольше Крюков не хотел – оба ушли из ресторана.

– Чмир сел в свою машину и уехал. Больше я его не видел, – закончил Крюков.

– Одевайтесь, Александр Степанович. Поедем в управление, там напишете всё, что рассказали мне здесь.

Крюков побледнел. Руки его дрожали, и это не укрылось от взгляда лейтенанта.

– Даша! – позвал он жену, – Я вот с товарищем должен пойти. Дело есть...

Крюков начал натягивать на себя пиджак, но жена остановила его.

– Взял бы ты, Саша, свой старый пиджак. На этом пятна от крови остались. Я сама ничего не могла сделать. Надо в химчистку отнести.

Слова Крюковой подействовали на Щупака так, будто ему на голову вылили ведро холодной воды. «Вот так новость. Неужели он?!» – подумал лейтенант, с интересом рассматривая пиджак, на лацкане и рукаве которого расплывались тёмные пятна.

– Значит, кровь, Александр Степанович? Откуда?

– Да всё это, товарищ начальник, с той проклятой ночи. Когда домой шёл, поднимался по лестнице и упал. Кровь из носа пошла...

– Из носа, значит. Как неосторожно. И часто это с вами случается? – в голосе Щупака чувствовалась нескрываемая ирония.

– Да нет. Раньше не бывало такого. Я же говорю...

– Ну, хорошо, пошли. Там всё расскажете. И пиджак возьмите с собой...

В управлении Щупак снова допрашивал Валета и старательно записал его показания. Но ничего нового допрос не дал. Щупак приказал Крюкову выйти и подождать в коридоре.

Лейтенант был недоволен собой. Доказательства, собранные против Крюкова, казались неопровержимыми (если не считаться с показаниями самого Валета), и в то же время Щупак интуитивно чувствовал их несостоятельность. Лейтенант вспомнил, с какой любовью Крюков колыхал своего ребёнка, вспомнил приветливое, весёлое лицо Даши и задумался.

– Знаешь, Ваня, – обратился он к Стецюку, – не верю я. Вот не знаю почему, но не верю. Нравится мне этот парень.

– Да вроде да, – капитан поморщился, – И почему мы прицепились к ресторану? Ну, были они там. Да после того Джага за полтора часа, да ещё и на машине, мог где угодно побывать. И, кроме того, надо показать Крюкова дежурной из аптеки. Узнает или нет?

– Точно! Так и сделаем, – открыв дверь, Щупак позвал: – Зайдите, Крюков. Поедете сейчас с капитаном.

– Куда?

– Недалеко, в аптеку.

– Что там ещё за аптека? За каким чёртом она мне нужна?! – Крюков с яростью сжал кулаки, лицо его покраснело. – Хотя бы знать, из-за чего вся эта волокита?

– Джагу убили. Через час, как вы покинули ресторан. Понятно?

– Убили?.. – Крюков весь как-то съёжился, побледнел. Ничего не сказав, он, пошатываясь, вышел вслед за Стецюком.

Не прошло и получаса, как Стецюк позвонил Щупаку и сообщил, что в аптеку заходил совсем другой человек. Это категорически утверждает фармацевт, которой он показал Крюкова.

Она хорошо запомнила внешность ночного посетителя. Лучшим доказательством она считает отсутствие у Крюкова на голове следов раны, которая не могла зажить за три дня, не оставив рубца.

– С Крюковым что делать, везти в управление? – спросил Стецюк.

– Пусть идёт домой. Зря мучили парня... Ты там как-нибудь попроси у него прощения.

Щупак снова начал просматривать протокол допроса Крюкова. Как отнесётся подполковник к принятому им решению? Ведь он отпустил Крюкова, по сути, опираясь лишь на своё и Стецюка чутьё. Заявление дежурной в аптеке очень важно, но не может быть решающим в вопросе – виноват или не виноват Крюков. Может, она и ошибается. Тем не менее и данные о виновности Крюкова очень незначительны, их явно недостаточно для обвинения в убийстве.

Лейтенант собирался позвонить Кондакову, когда в кабинет вбежал Крюков.

– Товарищ начальник, я вспомнил! – уже с порога воскликнул Крюков. – Вы у меня спрашивали, куда мог поехать Джага? Когда он сел в машину, предложил ехать с ним на танцы. Не знаю только, куда он собирался ехать. Он так и говорил: «Поедем потанцуем. Рано ещё, двенадцати нет. Я тебя с девушками познакомлю.»

От неожиданности Щупак даже подскочил на стуле.

– Вы это хорошо помните?

– Всё точно, можете мне поверить, товарищ начальник.

– Что же ты, чудак, молчал полдня, когда я тебя столько раз об этом спрашивал?

– Да простите, товарищ начальник, растерялся я.

– Ну спасибо, Крюков. Молодец, что вспомнил.

Через полчаса на столе лейтенанта лежал список адресов всех танцевальных площадок, существующих во Львове. Пять из них, которые функционировали в тот памятный вечер, были подчёркнуты красным карандашом. А ещё через час вызванные Щупаком пятеро участковых уполномоченных, постовые милиционеры, которые дежурили в ту ночь вблизи указанных адресов, и комсомольцы-дружинники уже собрались в коридоре управления милиции.

По очереди они заходили к лейтенанту и через минуту-две выходили оттуда. Настала очередь высокого офицера с двумя звёздочками на погонах. Прошло уже много времени, а лейтенант всё не выходил.

– Чего-то Мардян там засиделся, – заметил кто–то из присутствующих.

В это время дверь кабинета открылась и на пороге появился Щупак.

– Можете быть свободными, товарищи. До свидания. Руководителей комсомольского штаба прошу зайти ко мне сегодня в пять вечера.

Отпустив людей, Щупак вернулся в кабинет и, вытащив из ящика фотографию Чмира, показал её участковому.

– Он?

– Он, товарищ лейтенант, я его хорошо помню.

Щупак сел за стол, подсунул к себе чистую бумагу.

– Теперь, товарищ Мардян, расскажите всё подробно, ничего не пропуская.

После танцев в клубе.

Это случилось второго июня. Перед двенадцатью часами ночи участковый уполномоченный лейтенант Мардян миновал площадь Бугрова и, пройдя под железнодорожным мостом, свернул влево, к клубу трамвайщиков. У него уже стало привычкой завершать этим объектом обход своего участка. Здесь, в танцевальном зале, ежедневно собиралось много людей. А среди любителей пройтись в вальсе или протанцевать модный фокстрот были и такие, за которыми надо было пристально следить. Неудивительно, что многих постоянных посетителей танцевальной площадки участковый уполномоченный хорошо знал в лицо. Знал он и Чмира.

– Ну, как дела, Бойчун, всё спокойно? – обратился Мардян к сержанту милиции, который сегодня дежурил возле клуба.

– Полный порядок, товарищ лейтенант!

– Внутри были?

– Заходил. И не надоест же людям целый вечер одно и то же крутить... Вон, слышите?

Из ярко освещенного окна клуба доносились звуки эстрадного оркестра. Вкрадчивый, усиленный репродуктором голос старательно выводил: «Мишка, Мишка, где твоя улыбка?..»

– Над чем смеётесь, сержант? – спросил Мардян, увидев на лице последнего ироническую улыбку.

– Да как вам сказать? Не могу спокойно смотреть, как эти стиляги, простите за слово, своими задницами вертят.

Неожиданно в воздухе раздался паровозный гудок, и по мосту с грохотом промчался пассажирский поезд. За его шумом работники милиции не услышали, как в нескольких метрах от них остановился светло-зелёный «Москвич». Услышав стук дверцы за собой, Мардян обернулся и увидел Чмира, который только что вышел из машины. Тот был подвыпивший.

– Привет начальству!.. Службу несёшь? – развязно бросил Чмир участковому.

Проходя мимо сержанта, он попросил его поглядывать за машиной и скрылся за дверью клуба.

Прошёл час.

– Вы бы, товарищ лейтенант, отдыхать шли, – обратился к участковому сержант. – Если что, я и сам здесь управлюсь. Сейчас уже и танцы закончатся.