Двадцать невымышленных историй - Глазов Григорий Соломонович

Говорила девушка просто и даже равнодушно. Щупак пытался запутать её разными вопросами, но в ответах Храповой всё было просто и ясно: с Максимкой знакома недавно, к сожалению, даже не знает его фамилии. Встречались несколько раз на танцах в клубе, потом он проводил её домой. Говорил, что она ему нравится. Работает он токарем, но где – не знает, не интересовалась. В тот субботний вечер Чмир тоже был в клубе, подвёз их к кинотеатру имени Богдана Хмельницкого. Там и высадил.

Щупаку казалось, что девушка искренняя и отвечает на вопросы правдиво. Тем более, что, встревоженная вопросами лейтенанта, она наконец разволновалась, сама начала расспрашивать, что случилось, чем она может помочь. Щупак успокоил её, – да, мол, не очень значительное дело, но говорить о нём он ещё не может. Всё буквально через день-два выяснится, вот тогда можно будет рассказать...

– Кстати, вы, кажется, в отпуске? – спросил Щупак. – Уезжать куда-то собираетесь?

– Да, как раз сегодня хотела ехать. Недалеко, правда, до бабки, поездом несколько часов...

– Придётся вам, товарищ Храпова, на пару дней отложить свою поездку.

– Что ж, – девушка внимательно посмотрела на лейтенанта, – если это так нужно, придётся подождать.

Попрощались. Щупак поехал в управление. По дороге всё думал о Зое. В голову лезли разные мысли. Ничего конкретного против неё лейтенант не находил. Но раздражала её привычка кокетливо прищуривать глаза и слишком часто показывать колени. Неприятно было смотреть на резко очерченные модной лиловой помадой губы. Однако лейтенант вынужден был признать, что всё это – его субъективные впечатления, которые ничего не имеют общего с делом и могут завести его в тупик.

– Кажется, что к убийству она никакого отношения не имеет, – заявил Щупак Стецюку, встретив того в управлении. – Не везёт нам, Иван. Не знаю, что и делать, с какого конца тянуть эту нить.

В Парке культуры и отдыха.

Когда Щупак подробно рассказывал о своём разговоре с Храповой, Стецюк курил и чертил пером на бумаге какие-то загадочные узоры. Щупак уже закончил, молча ходил по кабинету, а капитан всё ещё продолжал рисовать.

– Возможно, что девушка говорит правду, – наконец нарушил молчание, – Это, безусловно, было бы хорошо... Попробуем проверить... Вот что я надумал...

Вечером того же дня запоздалые прохожие удивлённо оглядывались на двух пассажиров «Москвича», выделывавших возле клуба трамвайщиков какие-то странные фокусы.

– Пьяные, наверное, – пробормотала пожилая женщина, осмотрительно перейдя на другую сторону улицы, – И надо же так насосаться!

Действительно, с точки зрения нормального и трезвого человека, оба пассажира «Москвича» вели себя довольно странно. Когда стрелка часов показывала три минуты второго, «Москвич» с одним из этих двоих отъехал от клуба и остановился через пятьдесят метров, где машину ждал второй пассажир. Открылась дверца, мужчина, сидевший за рулём, перекинулся несколькими словами со своим товарищем, тот сел на заднее сиденье, «Москвич», тут же набрав скорость, скрылся за углом.

Через минут тридцать машина эта снова подъехала к клубу. Вся предыдущая процедура повторилась сначала. Только теперь, если бы кто-то следил за путём, по которому ехал «Москвич», увидел бы, что, доехав до кинотеатра Богдана Хмельницкого, машина свернула на другую улицу.

– Хм, кажется, обкрутила тебя, друг, эта Храпова, – сказал Стецюк, обращаясь к Щупаку, когда машина в третий раз прошла расстояние от клуба до четвёртого отделения милиции, – Хитрая! И как ты её не раскусил? Никогда бы не поверил, чтобы тебя обманули... Да ещё кто – девушка...

– Видно, бывала уже в бывальщинах, – мрачно ответил Щупак. – Теперь времени терять нельзя, надо установить надзор. А то уедет из города – ищи потом... Да и Максимку предупредить может...

Дело в том, что Стецюку пришла в голову простая, но интересная идея, чтобы проверить правдивость показаний Храповой: ему было известно время, когда Чмир отъехал от клуба трамвайщиков, и время, когда он упал в коридоре отделения милиции. Взяв такую же машину, Щупак и Стецюк решили повторить путь, которым ехал Чмир, использовав известные им данные. Включили секундомер и тронулись. Через пятнадцать метров затормозили. Здесь, как засвидетельствовал участковый уполномоченный, Чмир посадил в машину Зою с Максимкой. Постояли несколько секунд, необходимых для этого. Снова остановились возле кинотеатра, «высадили» пассажиров. Наконец поехали к четвёртому отделению милиции. «Москвич» шёл на самой большой скорости (ночью для этого нет препятствий) и тремя возможными путями. Результат был один – как бы ни мчался «Москвич», как бы ни спешил Чмир высадить Максимку с Зоей, всё равно раньше часа тринадцати минут машина не успела бы доехать до милиции. Чмир же умер в час шестнадцать минут. Получалось, если Храпова говорила правду и Чмир высадил их возле кинотеатра, то в течение трёх минут, остававшихся ему, он должен был встретить остальных пассажиров, посадить их в машину, успеть поссориться с ними, вместе с ними выйти из машины, получить удар ножом и примчаться в отделение милиции. Это невероятно.

Однако ни Щупак, ни Стецюк ни секунды уже не колебались в своих выводах. Для убийства Чмира ни у кого, кроме Максимки и Зои, не хватило бы времени. Правда, для привлечения преступников к уголовной ответственности одной уверенности работников розыска было слишком мало – суд требует существенных доказательств. Главное теперь – найти Максимку!

За Храповой был установлен надзор.

...Через день вечером лейтенанту позвонил один из работников розыска. Сообщил, что Зоя – в Парке культуры, купила билет на концерт в Зелёный театр. Сотрудник просил подкрепления, он подозревал, что Храповой, возможно, назначено свидание в театре, и боялся потерять её в толпе. Щупак решил уехать сам.

Концерт начинался поздно, и, когда лейтенант приехал в парк, уже вечерело. Кое-где зажглись фонари. Играл духовой оркестр. Публики было много: почти все скамейки заняты, аллеи переполнены.

Лейтенант вышел на главную аллею, где заметил работника розыска. Тот глазами показал ему на тропинку, которая вела к Зелёному театру. На скамейке, спрятанной в густых кустах, сидела Зоя Храпова.

В театре раздался звонок, и девушка поднялась. Она была ярко разрисована, рыжеватые волосы уложены в слишком модную прическу. Размахивая сумочкой, Зоя сделала несколько шагов, поправила платье. И тут Щупак вспомнил, где он видел её, вспомнил совершенно точно и так чётко, будто это было только что. Вспомнил платье в мелкие цветочки, рыжеватые кудряшки и разрисованное лицо женщины, проходившей в ту памятную ночь мимо отделения милиции, когда выносили носилки с телом Джаги. «Она тогда», – вспомнил Щупак, – «прошла с таким равнодушным видом, словно никогда не знала и не видела покойника.» Значит, то тягостное чувство, которое в течение всех дней розыска мучило лейтенанта, было вполне закономерно.

Начался концерт. Выступал эстрадный оркестр. Лейтенант слушал, не сводя глаз с рыжеватой причёски в первых рядах. Всё думал, как действовать дальше, как заставить Храпову рассказать правду...

Решение пришло как-то сразу. Сделал знак товарищу дальше присматривать за Храповой, а сам медленно выбрался из театра. «Может, Зоина мама наведёт на след Максимки?»

На звонок в квартире некоторое время не отвечали. Потом, не снимая цепочки, Зоина мать долго рассматривала Щупака и впустила, только вполне убедившись, что это именно тот знакомый её дочери, который приходил несколько дней назад.

– Вы простите меня, – говорила, старательно запирая дверь, – Может быть, я слишком недоверчива... И дочь это говорит... Но я боюсь. Много развелось хулиганов, воров разных... Вот недавно прибежал один Зоечкин знакомый... Ночь на улице... Стучит в дверь... Открыли, о боже! Он весь в крови...

Щупак почувствовал, что у него от волнения похолодели кончики пальцев. Лейтенант сжал спинку стула, чтобы не потерять самообладания.