Двадцать невымышленных историй - Глазов Григорий Соломонович

Своим сообщникам я рассказал, что дома, мол, никого нет, а ломать дверь в отсутствие хозяев в наш план не входило. Мы пошли назад, отложив это «дело» до более удобного времени.

Вот, пожалуй, и всё, о чём я хотел рассказать, – закончил Прокуда, вставая со стула, – Для вас – ничего необычного в данном случае нет, но для меня необычно, что я впервые переступил порог уголовного розыска своей волей и впервые в непринуждённом разговоре сказал правду о себе и о других. Признаюсь, что на этот шаг мне нелегко было решиться. Пришёл для того, чтобы вы помогли мне стать на правильный путь жизни. Позвольте мне проживать в городе Львове. Я не подведу вас, прошу поверить.

И после небольшой паузы Прокуда добавил:

– Возможно, вам уже не один такой, как я, обещал исправиться, просил помощи, а потом обманул, но я не такой человек. Долго не принимаю решения, но раз решил, слово обязательно сдержу...

– Нет, почему же, – ответил Кудрявцев. – Для нас ваш рассказ тоже не совсем обычный, хоть и не первый. К большому сожалению, далеко ещё не все преступники приходят с повинной, но число их растёт. Даже из мест заключения нам пишут письма и раскаиваются в своих прошлых преступлениях. Вот письмо, которое прислал один осуждённый. Прочитайте его сами.

Прокуда взял письмо и начал читать.

«Добрый день! Долго думал, что вам написать, и наконец решил. Теперь я нахожусь в исправительно-трудовой колонии, работаю на шпалозаводе. Хорошо уже понял, что такое жизнь на воле и в колонии.

Я отошёл от всего прошлого и забыл обо всех тех, кто существует в «законе». Написал это обращение для тех, кого ещё тянет к водке, к картам и воровству.

Когда мне было четырнадцать лет, я оставил школу, начал воровать – сначала по садам и бахчам, потом на рынке. Сначала воровал на конфеты, потом на вино. Подрос, увеличились потребности, начал прибегать к большим кражам. Казалось мне, что всё сойдет с рук. Мать, обливаясь слезами, из года в год чахла, но ничего со мной сделать не могла: не слушался...

В 1952 году меня осудили на четыре года заключения в исправительно-трудовую колонию. Освободили досрочно, как несовершеннолетнего, и снова я начал воровать и грабить.

Со временем был осуждён уже на двадцать лет. Сижу восемь лет, потерял лучшую пору – юность.

Почему я не стал на правильный путь жизни? Отвечу коротко: не нашёл в себе мужества, не приучил себя к труду. Говорили добрые люди, соседи, школьные товарищи: «Брось, опомнись!». Но я на них смотрел с презрением.

Воры любят проповедовать прелесть лёгкой жизни. А лёгкая ли она? Конечно, потерять человеческую совесть, украсть бывает легко, особенно когда умеешь, но проходит время, и вор получает наказание. И снова годы ожидания желанной свободы и блатная песня: «Приди, воля дорогая!». Эх, не ценим мы эту волю, барахтаемся в вонючем болоте, не понимаем смысла жизни, заливаем его водкой.

Не один из вас может упрекать меня, что я поздно опомнился. Да, в этом моя вина, в этом моё несчастье, но лучше поздно, чем никогда. Пусть моя «шикарная» жизнь будет для других уроком, пусть предостережёт вас. Я очень хочу, чтобы вам не пришлось сожалеть об утраченном в жизни, об убитых горем матерях. Всё можно иметь: деньги, товарищей, жену, но родную мать, которая вскормила тебя, не досыпая ночей, – не вернуть. Мы же сами безжалостно и преждевременно сводим своих матерей в могилу.

Пора жить по-человечески. Ещё раз повторяю: это не призыв, а боль измученного сердца. Пора порвать с преступным миром раз и навсегда, пора начать честную трудовую жизнь. Отечество-мать в этом поможет.

Пишет ваш знакомый Шакал, а проще и лучше – Андрей Григорьевич Корнеев.»

Возвращая письмо подполковнику, Прокуда взглянул на дату внизу: 10 апреля 1959 года.

– Вот видите, Прокуда, – сказал Кудрявцев, – как смело осуждает Корнеев себя и других преступников, обращаясь к ним с открытым письмом. Так что вы не один решили порвать с преступным прошлым. Много есть таких, кто не только решил, но и прочно занял своё место в рядах рабочего класса. Если хотите послушать, об одном из них я вам расскажу...

Бони был главарём карманников, его знали не только все оперативные работники уголовного розыска, но и продавцы магазинов, кондукторы трамваев и троллейбусов. Когда он появлялся в людных местах даже один, сразу же кто-нибудь из тех, кто знал его, толкал локтём своего соседа и говорил: «Будь осторожен, появилась банда Бони!».

Сам он перед последним арестом воровал уже мало, а больше учил воровать подростков и получал от них определённую долю краденого.

Когда Бони арестовали, он и в колонии первые месяцы вёл себя вызывающе, на работу не выходил и пытался сплотить дезорганизаторов производства.

Администрация колонии потратила немало сил, но наконец убедила его в необходимости работать и учиться. Бони взялся за учёбу и успешно окончил десять классов школы. Начал добросовестно работать, получил квалификацию никелировщика.

После увольнения Бони мы сделали для него исключение и прописали во Львове, а на работу он сам устроился, без нашей помощи. Теперь он передовик и новатор производства, норму выполняет на 200 процентов. Женился и, как нам известно, живёт хорошо с женой. Готовится поступать в университет. С преступниками уже ничего общего не имеет. Разве вы не могли бы быть таким, как Бони?

– Могу, – ответил Прокуда, – за тем и пришеёл. Я тоже нашёл настоящую подругу жизни, которая живёт во Львове и для меня сделала очень много хорошего. Пока я отбывал наказание, она разыскала мою родную сестру, о которой я ничего не знал. Это дало мне возможность узнать свою настоящую фамилию. Она несколько раз приезжала ко мне, привозила мне передачи. Требует от меня только одного: жить честным трудом. Я обещал ей и сдержу своё слово.

– Ну что ж, Прокуда, решение вы приняли правильное, хоть немного и поздно. Но лучше поздно, чем никогда, как пишет в своём письме Корнеев. Держите слово. Случатся трудности – не пасуйте перед ними, а старайтесь преодолеть их. С пропиской уладим, а если потребуется, то позаботимся и об устройстве вас на работу. Ещё один совет: будьте как можно дальше от таких, как Яша.

Прокуда поблагодарил за совет и прописку, не торопясь, снял с вешалки плащ, оделся и ушёл.

Кудрявцев задумался, будто подытоживал только что законченный разговор. Вспомнились разговоры прошлых лет с преступниками-рецидивистами, которые на допросах вели себя вызывающе, грубо и вопреки доказательствам отказывались от предъявленного им обвинения. А теперь положение несколько изменилось. Одни из них, подобно Корнееву, раскаиваются в своём прошлом, пишут из тюрьмы письма работникам уголовного розыска, просят советов и помощи в исправлении своих ошибок. Вторые, такие, как Бони, давно нашли своё место на трудовом фронте и, видимо, забыли о том, что когда-то воровали. А вот третьи, подобно Яше, которого упоминал Прокуда, ещё продолжают свою преступную деятельность. И бороться с ними надо решительно, ибо они не только сами совершают опасные преступления, но и разлагают других.

Подполковник вышел из-за стола и прошёлся по кабинету. Он вспомнил две попытки вооружённого ограбления квартир Будаковой и Клименко полмесяца назад. Полагая, что это могли сделать участники группы Яши, Кудрявцев вытащил из сейфа дело о грабежах и начал изучать его.

В заявлении потерпевшей гражданки Будаковой было записано:

«...Сегодня под вечер, когда я была дома одна, в дверь постучали и на мой вопрос: «Кто?» – ответили: «Откройте, повестка Будакову из военкомата.» Через глазок в двери я увидела военного человека с погонами сержанта. Не поняв сразу, что мой муж по возрасту уже снят с воинского учёта и его не могут вызвать, я открыла дверь. Вместо того, чтобы вручать повестку, «сержант» нацелился в меня пистолетом и потребовал денег. В это время в квартиру вбежал второй грабитель и, схватив меня за горло, начал душить. Не знаю, откуда у меня взялась смелость и сила: ударом ноги отбросила одного из них, подняла крик, звала на помощь соседей. Бандиты убежали, не совершив ограбления.