Современный зарубежный детектив-13. Компиляция (СИ) - Коннелли Майкл

Он подался вперед. Посмотрел налево, направо, указал подбородком вперед и сказал повернуть налево на следующем перекрестке. Она смотрела на него несколько секунд, ожидая, что он скажет что-то еще. Но он молчал, и она поехала дальше, как он сказал. На следующем знаке «стоп» она повернула налево, и он попросил ехать медленно.

– Медленнее только пешком, – сказала она.

– Здесь, – сказал он. – Остановись здесь.

Она повернула на короткую дорожку и выключила передачу. Двигатель тихо работал, оба смотрели на заброшенный дом. Как бельмо на глазу улицы.

– Что мы здесь забыли, Майер?

Двор заполонили сорняки и муравьиные гнезда. Кусты разрослись бесформенными кучами зелени. Лианы сумаха оплели колонну террасы и взбирались на крышу. С навеса над террасой свисали ржавые цепи отсутствующих качелей. Окна и входная дверь забиты листами фанеры, весь дом являл собой картину убожества и запустения.

– Бенни так и не смог найти постоянных жильцов, – заговорил Майер, не обратив внимания на вопрос. – Когда кто-нибудь заезжал, соседи или еще кто-нибудь в городе рассказывали, что произошло там, в мастерской. И после этого они начинали прислушиваться к каждому ночному шороху. Звонили мне. Говорили, что что-то слышали.

– Я помню.

Он взял шляпу и повертел ее в руках.

– Приходилось вставать, приезжать, осматривать все вокруг, чтобы они успокоились, но я ни разу так ничего и не увидел, и не услышал. Скоро дом снова освобождался, Бенни находил новых жильцов, и все повторялось сызнова. Снова и снова. В конце концов он плюнул и перестал искать жильцов. И знал, что шансов продать нет никаких. Сказал, пусть стоит себе, пока порча отсюда не выветрится. Похоже, так и не дождался.

– А как сделать, чтобы порча выветрилась из дома? – спросила она.

– Не знаю.

– А кто начал называть его домом дураков?

– Тоже не знаю. Наверное, народное творчество. Повод, чтобы приходить сюда валять дурака. Тогда уже соседи стали названивать. Говорили, что видели во дворе детей. Ошиваются у мастерской, заходят туда, закрываются там, а потом выскакивают и разбегаются с воплями и криками. Какая-то игра в страшилки. Скоро и подростки подключились. Только эти еще вдобавок пиво с собой притаскивали. Веселились так – прятались там, пока кто-нибудь не напьется и не сбежит. Это даже стало забавно: приедешь, подкрадешься, зная, что они сидят там в темноте, и как шарахнешь рукой по стене – они завизжат, как резаные, и полезут оттуда, спотыкаясь и падая.

Он положил шляпу на сиденье, потянулся к ручке дверцы, но так ее и не открыл. Перевел глаза туда, где за домом скрывалась мастерская. Представил себе, что найдет там, если зайдет внутрь. Потом скрестил руки на груди и сказал, что веселье закончилось, когда какая-то парочка впервые решила залезть в дом. Взломали заднюю дверь. Бог знает сколько это еще потом продолжалось, но, когда я наконец поймал там двоих, полураздетых, весь пол был засыпан пустыми пивными банками, окурками и обертками от презервативов.

Бенни едва удар не хватил, когда я сказал ему про презервативы. Приехал, топал ногами, причитал про блуд и дьявольщину и клялся, что все грехи, что совершились в этих стенах, – это наследство того полоумного удавленника. Я же сдавал этот дом семейным, говорит. Семьям с милыми малютками. А теперь это бордель с привидениями. Я засмеялся. Это уж слишком, говорю. Но он уже все для себя решил, и не прошло и недели, как забил окна и двери фанерой. На дверь мастерской навесил замок, таблички «вход воспрещен» со всех сторон. Правда, чего-то я их не вижу. Наверное, разобрали на сувениры.

Хэтти взяла его шляпу и посудину с макаронами и положила их на приборную доску, а потом придвинулась к нему на сиденье. Коснулась стрелки у него на брюках.

– Когда ты последний раз сюда приезжал? – спросила она.

Он потер чисто выбритый подбородок. Задумчиво наморщил лоб и сказал: хотел проверить, верно ли помню фамилию Колберна, и нашел дело. Все правильно. Но я продолжал искать, хотел найти что-то еще, чтобы сказать ему, когда буду готов к разговору. Что-то кроме «ты, должно быть, и есть тот мальчик». Что-то кроме «я тогда приезжал, когда это случилось с твоим папой». Хотел найти что-нибудь еще интересное про эту семью, но ничего не нашел. Тогда я решил поинтересоваться, как он жил, ну, с точки зрения закона и порядка, по крайней мере. Лучше бы не интересовался. Он бросил школу незадолго до ареста за мелкую кражу. Там целый список. Грабежи, нападения с причинением телесных повреждений, сопротивление аресту, пьянство в общественном месте, нарушение общественного порядка. И почти все по несколько раз. География тоже обширная. Аресты в Мобиле, Мемфисе, Геттисберге, Джексоне. Лет десять очень насыщенные, но последние пять лет вел себя тихо, только одна драка в каком-то баре в Виксбурге. Теперь он мужчина, можно пойти и поговорить с ним. Но когда я читал его послужной список, передо мной был тот мальчик, что сидел вон там, на террасе, где раньше висели качели. Сидел, старательно избегая меня взглядом.

Майер достал пачку сигарет из кармана рубашки. Вытряс одну и зажал в уголке рта.

– Не кури у меня в машине, – сказала она.

– Я правила знаю.

– Можно задать вопрос?

– Всегда.

– Колберн. Он что-нибудь нарушил, пока был здесь?

– Если и да, то я об этом не знаю.

– Может, ему просто хочется посмотреть. Как и тебе.

– Может.

Она отодвинулась обратно и устроилась за рулем.

– Мы опоздали, – сказал он.

– Угу.

– Из-за меня.

– Угу.

– Сожжем весь твой бензин, пока стоим здесь с включенным двигателем.

– Я знаю одного мужика, у которого можно раздобыть денег.

– Тогда поехали. А то, может, у него их не так много, как тебе кажется.

Хэтти включила заднюю передачу и отъехала от дома.

Выехав на улицу, она остановилась, и оба долго смотрели на дом дураков. Потом Хэтти сказала, что он может выкурить свою сигарету, но в первый и последний раз. Майер вытащил сигарету изо рта и сказал, что не осмеливается нарушить такую заповедь. Тем более в день Господень.

В церкви из красного кирпича пели гимны о воскресении. Во гробе лежал Иисус, мой спаситель. Церковь была полна. Женщины в белых платьях, мужчины в свежеотглаженных рубашках. Мальчики в пиджачках и галстуках-бабочках на тесемке, девочки в начищенных белых туфельках с лентами в волосах. Матери и отцы, сестры и братья, кузены и кузины теснились в одном ряду. Открытые сборники гимнов и открытые в славословии рты. Ждал дня грядущего Иисус, мой Господь. В дальней комнате за крестильней в кладовке хористов прятался мальчик. Прислушиваясь. Их голоса звучали как райские звуки, насколько он мог представить себе рай.

Он сидел на корточках за висящими облачениями, прислонив голову к стене. Умиротворенный песнопениями и непривычно нежными прикосновениями мягкой пурпурной ткани облачений хористов. Он начал мурлыкать про себя, пытаясь подпевать. Из гроба Он восстал, и врагов Своих попрал.

Внутри пели о воскресении, а снаружи оно произошло. Мужчина, восставший из туннеля, рыскал в ночи. Без сна. Всю ночь он бродил по долине, временами просовывая голову между лианами, чтобы выть на луну. Вой разносился над долиной, пока ему не вторил какой-то четвероногий хищник, думая, что отвечает на зов другого покрытого шерстью зубастого создания, но его испускало создание голокожее и беззубое. Мужчина слонялся всю ночь до зари, а теперь сидел на дереве у церковной лужайки, ломая руки и протирая глаза в непрестанном беспокойстве. Встал победителем из царства тьмы.

На лужайке поставили длинный тент, под которым выстроились в ряд столы с судками, тарелками с булочками и фаршированными яйцами, мисками подливы и подносами с жареной курицей. Тент окружали столы и стулья, в землю вбили деревянные кресты. Открылась боковая дверь, и показался мальчик. Он пошел вдоль ряда столов. Взял кусок кукурузного хлеба. Засунул в рот яйцо. Положил в карман куриную ногу. В конце стола он взял миску картофельного салата и быстро обернулся через плечо, проверяя, не видит ли кто. И царствует вечно среди святых. Потом зажал миску под мышкой и пошел прочь с лужайки мимо дерева, и тут мужчина с криком отпустил ветку и прыгнул сверху. Миска с картофельным салатом полетела на землю, а мужчина повис у мальчика на спине, сдавливая ему рукой шею и кусая за ухо слюнявыми деснами. Мальчик завертелся, пытаясь оторвать руку мужчины от шеи, чтобы вдохнуть. Мужчина обхватил мальчика ногами и не отпускал, и тогда тот сделал несколько нетвердых шагов к дереву. С красным лицом, задыхаясь, он начал биться о ствол, и мужчина крякал при каждом ударе, стукаясь спиной о дерево, а мальчик все бил и бил, пока тот не отпустил его и не повалился на землю. Он воскрес, Он воскрес, аллилуйя, Христос воскрес [527]. Мальчик упал на колени, судорожно хватая ртом воздух. Картофельный салат лежал на земле рядом. Он протянул руку к стеклянной миске. Мужчина поднялся и сел на корточки: длинные грязные когти, безумные глаза, и, когда он прыгнул на мальчика, тот ударил его по всклокоченной голове миской. Удар прозвучал гулко, как гонг. Мужчина повалился в траву и затих. Мальчик сгреб две горсти салата с земли, бросил в миску и побежал. В церкви люди возносили молитвы, взявшись за руки.