Селия подъехала к муниципалитету, но полицейской машины там не оказалось. Она подъехала к строительному магазину, но полицейской машины не оказалось и там. Тогда она поехала к кафе, вбежала внутрь и спросила, не знает ли кто, где Майер, но никто не знал. Позвоните ему и скажите, чтобы ехал ко мне домой, и поторопился. Она выскочила, села в машину и поехала обратно домой, сама не зная, сколько прошло времени. Пятнадцать минут. Двадцать. Достаточно.
Когда она приехала, входная дверь была открыта нараспашку. Москитные сетки на окнах разорваны и вырваны. Керамические горшочки, стоявшие на крыльце, разбиты о ствол пекана, земля усеяна осколками. Она ступила на крыльцо и вошла в дом.
– Колберн, – позвала она.
Она прошла по коридору, прислушиваясь. Заглянула в кабинет и увидела опрокинутый сундук и разбросанные по полу бумаги. Дверь в спальню матери напротив была открыта. Снова позвала. Тишина. Вошла в спальню, где на полу валялся разбитый граммофон. Пятясь, вышла из спальни, прошла через дом и вышла на задний двор. Со стены сарая были сорваны два листа металла, открывая его нутро: разбитые полки, осколки стеклянных банок, у двери помятая канистра для бензина.
Она нашла его на краю долины. Он стоял и смотрел на солнце, тень тянется за спиной, рука обмотана полотенцем, неподвижный, словно отлитый из бетона. Она представила, как он только что хватал, швырял, ломал, думая, что больше ничего не происходило.
Но она не видела, что в своей ярости он говорил не переставая. Спорил с самим собой, кто же он такой и что делает здесь, орал на свою мать, орал на отца и того ублюдка, чья собака убила его брата. Орал на себя и на граммофон, когда разбил его об пол, в точности как когда-то его мать, орал на стены, на потолок, на полы, и его тело и язык работали как слаженный злобный разрушительный механизм, пока не закончились люди и вещи, которых он мог обвинить, и тогда он выбежал из дома во двор и начал орать на долину. Кричать на голоса призраков, или что еще, черт бы их драл, говорят, там есть. Он зашел в заросли кудзу, и рвал листья с лиан, и держал их в кровоточащих руках, и поднимал над головой, крича, плача и укоряя, а потом рухнул в лианы и остался лежать, обессиленный, в их объятиях.
* * *
Она подошла к нему сзади. Он размотал полотенце на руке, и оно упало на землю. С костяшек пальцев капала кровь.
– Мне больше нравится, когда нет ответов, – сказал он.
Он отошел, взял монтировку, бросил ее на платформу грузовика и двинулся к кабине.
– Что ты собираешься делать?
– Загружу все, что смогу найти в этой долине и окрестностях, и уеду.
– Я могу объяснить, что сказал Диксон.
– Раньше надо было, до того, как он сказал.
– И куда поедешь?
– Это уже не столь важно.
– Наверное, – сказала она. – Куда поедешь, туда и поедешь.
– Да, я буду там. А эти сказки и тайны пусть остаются здесь.
И тут к дому подъехал Майер. Он проехал через двор и остановился рядом с грузовиком. Вышел и посмотрел по сторонам. На валяющиеся во дворе москитные сетки, на разбитый сарай, на кровь из костяшек пальцев Колберна, капающую с кончиков пальцев.
– Что здесь происходит?
– Все нормально, – ответила Селия.
– Не похоже. Это ты все это устроил? – спросил он Колберна.
Колберн открыл дверцу кабины.
– Я говорю: это ты сделал?
– Да.
– Все хорошо, – вставила Селия.
– А как ты? С тобой все нормально? Когда ты прибежала в кафе, было непохоже, что все хорошо. По крайней мере, так мне сказали.
Колберн забрался в грузовик и завел мотор.
– Задержись, – сказал Майер, подойдя к грузовику и хлопнув по двери.
Колберн газанул на холостом ходу.
– Глуши и выходи.
Колберн включил заднюю передачу, передние колеса показались из гущи кудзу, и грузовик стал сдавать назад во двор. Майер хлопнул по капоту и ткнул в Колберна пальцем, а потом вытащил пистолет. Колберн свесил руку из открытого окна и покачал головой, глядя на шерифа.
– Держу пари, эта штука даже не стреляет.
– Глуши мотор, – сказал Майер. – Ни дюйма дальше.
Колберн включил переднюю передачу и снял ногу с тормоза. Грузовик пополз вперед, и Майер снова закричал, чтобы он немедленно остановился, но Колберн надавил на газ, из выхлопной трубы вырвалось облачко черного дыма, и, обогнув угол дома, он поехал к дороге. Майер сунул пистолет в кобуру, подбежал к своей машине, схватил радио и, вызвав подмогу, рванул вдогонку за грузовиком.
Селия немного постояла, а потом вошла через заднюю дверь в кухню. Достала из-под раковины мешок для мусора, пошла в спальню матери и принялась собирать обломки граммофона.
Но потом остановилась и посмотрела в окно на ясный солнечный день и затянутое дымкой синее небо, на вишнево-красных ос, бьющихся о стекло, встала и снова вышла во двор. Она подумала о том ручье под пологом кудзу. О том, как ее друзья приезжали сюда на велосипедах, как мать доставала из кладовки стеклянную банку и давала им по маринованному огурцу, и как они выбегали на улицу, и как кривились от кислятины, и как швыряли недоеденные огурцы в лес, а потом ныряли в зелень. Пробираясь по склону холма, им иногда приходилось нагибаться, иногда ползти, по мере того как покров лиан поднимался и опускался между деревьями и кустами. Наконец, ручей: тихое, как колыбельная, журчание, и они складывали ладони лодочкой и пили, снимали обувь и опускали ноги в холодную чистую воду. Как же здорово тогда было.
Она посмотрела вниз на свои босые ноги и подумала, как хорошо было бы посидеть там сейчас, вытянуться, опустить ноги в ручей. Колберн сказал, что нашел его и прорубил проход. Она пошла в кладовку, нашла теннисные туфли, надела их и пошла через двор, мимо сарая, туда, где начинался задушенный лианами лес. Увидела обрубки веток, где он работал мачете, и пошла по коридору, вырубленному в ветвях, сквозь кусты и колючки.
Тропа петляла, потому что он не знал дороги, и Селия представила себе звук ударов мачете. Представила, как любопытно ему было, как он хотел сделать что-то для нее, и вот сделал. Тропа в ее детство, совсем не похожая на его тропу. Она обходила деревья и приседала под низкими ветвями, углубляясь все дальше. А потом увидела груду камней, блестящих и скользких от бьющей из-под земли воды. Родник все еще бил, и вода лизала камни и бежала вниз, в долину, по плоским скалам, среди глины и плотной твердой земли. Все та же нежная песенка.
Она опустилась на колени на камнях, окунула пальцы в воду и коснулась ими лица. Потом села и коснулась воды пальцами ног. От холода вверх по лодыжкам побежали мурашки, и она улыбнулась, вспомнив это прикосновение, и погрузила ноги в родник.
* * *
Колберн не гнал. Он не спеша ехал обратно в город. Майер пристроился сзади, мигнул фарами и помахал рукой в окно. Колберн помахал в ответ.
Он заехал за свою мастерскую и остановился в переулке. Майер тут же подъехал и выскочил из машины, прежде чем Колберн успел заглушить двигатель. С другой стороны в переулок въехал помощник шерифа и перегородил выезд.
– Руки вверх, – сказал Майер.
– Зачем?
– Сам знаешь зачем.
– Можно я сначала выйду?
Майер сделал шаг назад. Колберн открыл дверцу и вышел. Он поднял руки и сказал: давайте быстрее все закончим, чтобы я мог свалить отсюда ко всем чертям. Майер схватил его за запястье, развернул и надел наручники. С другого конца переулка подошел помощник. Майер развернул Колберна и сказал помощнику, чтобы тот держал его.
– Что у тебя с руками? – сказал Майер.
– Мы уже об этом говорили, – сказал Колберн. – Когда вы вызвали меня и спрашивали о близнецах.
– Расскажи снова.
– Я работаю с металлом. Сталь. Огонь. Инструмент. Иногда руки страдают.
– Это свежая кровь. Я не видел, чтобы ты там работал. Там и Селии кровь тоже?
– Боже упаси.
– Смотри у меня.
– Послушайте, – сказал Колберн. – Я вышел из себя. Поломал кое-что, но ее в это время там не было. Я вернусь и все починю.
