День зимнего солнцестояния - Гойкоэчеа Унаи

Гардеасабаль и Арреги шли в сторону площади Фуэрос в Гернике. Мать Ханире Артолы работала продавщицей в модном бутике. Сотрудники участка связались с ней, и она согласилась встретиться, но не дома и не в магазине, а на скамейке в центре площади.

– Это должна быть она, – сказал Гардеасабаль, кивком указав на единственную женщину, сидящую на скамейке на площади. – Эмма Хауреги.

Выпрямившись, женщина сидела на краю скамьи с отрешенным взглядом, скрестив руки и ноги, рассеянно выпуская клубы дыма в воздух. Заметив присутствие полицейских, она кивком головы пригласила их подойти.

– Сеньора Хауреги, я инспектор Педро Гардеасабаль, а это мой коллега агент Иван Арреги, – сказал мужчина, присаживаясь рядом. – Спасибо, что нашли время встретиться с нами. Мы понимаем, как вам тяжело вспоминать о дочери.

Эмма посмотрела на него и, едва сдерживая усмешку, выпустила очередную струю дыма в серое небо.

– Почему мы здесь, инспектор?

– Мы расследуем дело, в котором фигурирует имя Ханире. Возможно, между этими событиями нет никакой связи и это всего лишь совпадение, но мы хотели бы задать вам несколько вопросов о ней.

При упоминании имени дочери тело женщины сотрясла дрожь, и она еще крепче прижала руки к груди.

– Ханире мертва, – сказала она со слезами на глазах. – Если вы не смогли найти ее тогда, что, черт возьми, вам надо от меня сейчас?

– Мы хотели узнать, была ли ваша дочь знакома с этими людьми. – Гардеасабаль показал ей фотографии. – Это Глория Редондо и Виктор Эрмосо.

Эмма достала из сумочки узкие очки в черной пластиковой оправе, надела и принялась внимательно разглядывать снимки. После долгого осмотра она убрала их обратно в сумочку и закурила новую сигарету.

– Их имена мне ни о чем не говорят, а фото тем более. – Она выдохнула дым, на этот раз прямо в лицо Гардеасабалю. – Кто они?

– Ваша дочь ходила гулять по выходным? – продолжил Педро, проигнорировав вопрос. – Может, она бывала в Португалете или Аморебьете?

– Моя дочь была примерной ученицей, – сказала Эмма, глядя в небо. – Настоящая прелесть, прилежная, заботливая. Она никогда не гуляла по вечерам. Первый и единственный раз это случилось в декабре тысяча девятьсот девяносто пятого года. Подруги уговорили пойти отпраздновать окончание экзаменов. Больше я ее не видела.

В парке воцарилась тишина. Слышался только шелест голых ветвей, вздрагивающих под порывами холодного северо-западного ветра.

– Я знаю, кто ее убил, – выпалила женщина. – Я говорила вам тогда, и повторяю сейчас: Анарц Итурриондо.

Арреги неловко заерзал на скамейке. Когда он изучал дело о пропаже Ханире, он читал заявление, которое Эмма подала против Анарца. Обвинения женщины не подтвердились: у юноши было алиби. Однако сеньора Хауреги продолжала настаивать, утверждая, что ранее ее дочь подвергалась травле в школе и нападениям на улице. Ни одно из этих обвинений также не было доказано.

– Анарц не мог этого сделать, его даже в Стране Басков тогда не было. Он отдыхал во Франции с друзьями, – заметил Арреги.

– И вы ему поверили? – презрительно фыркнула Эмма. – Наивные! Я знаю, что это был он. Годами я терпела его присутствие в городе. Меня тошнит от одной мысли, что мне приходилось дышать тем же воздухом, ходить по тем же улицам, что и он.

– Сеньора Хауреги… – попытался перебить ее Гардеасабаль.

Женщина подняла руку, прерывая его на полуслове. Ей нужно было выговориться, и она твердо решила это сделать.

– Мне вся семья твердила, что надо поговорить с Хосе Мигелем, местным священником, что он мне поможет; что Бог поможет нам с мужем пережить это испытание, научит нас жить с этой болью. Но я не верю в Бога. Если я в него не верила до того, как потеряла дочь, то как могла начать после?

Арреги с трудом сдерживал слезы. Гардеасабаль, борясь с неловкостью, старался изобразить на лице как можно больше сочувствия. Сейчас точно не время для равнодушия.

Эмма сделала еще две затяжки и продолжила:

– Я не верю в Бога и не верю в Божественное Провидение, но я верю в карму. Спустя два года после смерти моей дочери Анарц погиб в автокатострофе – возвращался с одной из своих ночных оргий. С тех пор я кладу букет цветов на том месте, где произошла авария. Но не для того, чтобы помянуть его, а чтобы поблагодарить высшую силу, которая отомстила за гибель моей Ханире.

Женщина встала, и агенты последовали ее примеру.

– Простите, что заставили вас снова пережить эту боль, сеньора Хауреги, – сказал Гардеасабаль.

– «Снова пережить»? – переспросила она с сарказмом. – Эта боль никогда не утихала. Моему мужу повезло больше – смерть забрала его через два года после исчезновения нашей дочери. Просто жизнь потеряла для него всякий смысл. – По ее лицу потекли слезы. – Он говорил, что так снова увидит свою малышку, своего ангела. Он ушел с улыбкой. А я сжигаю дни так же, как сигареты, в ожидании момента, когда смогу воссоединиться с ними.

Женщина вытерла лицо платком, расправила платье и ушла, не попрощавшись. Гардеасабаль и Арреги стояли на месте, пока Эмма не исчезла из вида.

Возвращались к машине они опустив головы.

– Послушай, – обратился к напарнику Педро, – как бы ты ни старался, к этому невозможно привыкнуть. Никакая броня не защитит – истинная боль все равно просочится в душу.

6

Движение на кольцевой развязке площади Эускади в полдень было хаотичным и плотным. Серое небо изредка прорезали легкие мазки голубого. Всего лишь мираж. В этом бесконечном потоке машин Андер двигался рывками, подчиняясь мерцанию светофоров, меняющих цвета с зеленого на красный и обратно. Сначала идея поискать парковку на соседних улицах показалась ему удачной. Но не тут-то было: задача оказалась просто невыполнимой – не нашлось бы места даже для велосипеда. Устав наматывать круги, он решил больше не терять времени и поехал прямиком на подземный паркинг площади.

Спустя некоторое время, возвращаясь от дома Виктора Эрмосо, Андер мысленно перебирал в голове ту скудную информацию, которую удалось собрать о второй жертве. Сначала он отправился в психиатрическое отделение больницы Басурто, где работал мужчина, но визит оказался практически бесполезным. Коллеги погибшего были потрясены новостью и не могли найти объяснения случившемуся. Они не знали никого, кто мог бы желать ему зла, ни одного явного врага. Однако некоторые признали, что за годы работы в больнице у Виктора случались небольшие конфликты с пациентами, несогласными с его диагнозами. Но эти инциденты никогда не выходили за рамки допустимого. Эрмосо был уважаемым специалистом, прошел длинный карьерный путь и пользовался большим авторитетом в Коллегии психиатров Бискайи, которая регулярно привлекала его в качестве судебного эксперта для проведения психиатрических экспертиз.

Инспектор показал им фотографию Экторa Веласкеса, но никто его не узнал. Мысль о том, что Эктор может оказаться тем самым Н9, начала приобретать четкие очертания. Сейчас он был первым по-настоящему серьезным подозреваемым, которого дало следствию это запутанное дело, – несмотря на упрямство Гардеасабаля, настаивавшего на причастности Эухенио Ларрасабаля.

Разговор с вдовой Виктора также не принес новых зацепок. Женщина была убита горем; ее взгляд, полный непонимания и ярости, произвел на инспектора сильное впечатление. Она была в полном шоке, у нее просто не укладывалось в голове, что кто-то мог убить ее мужа. Ошеломление и беспомощность, которые она испытывала, – вот и все, что Андер смог вынести из этой беседы.

Он направился обратно к машине, позволяя городскому шуму поглотить себя. В этом хаотичном, но ритмичном водовороте голосов, машин, огней, дождя и фонового гула Андер еще острее почувствовал боль пытавшейся осознать утрату супруга вдовы. Словно полуночный поезд, через его сознание пронеслись воспоминания о потерях, оставивших в его жизни неизгладимый след.

Он постоянно видел во сне мать. Причем сон этот всегда был один и тот же. Она была одета в платье с синими цветами, а спину ей согревала черная шерстяная шаль. Женщина шла в сторону леса, но, прежде чем скрыться среди деревьев, неизменно оборачивалась и смотрела в окно его комнаты. Их взгляды на несколько секунд пересекались. Затем она вытирала слезы и растворялась в густой зелени.