День зимнего солнцестояния - Гойкоэчеа Унаи

Андеру было тринадцать, когда это произошло.

В то время его семья жила в частном доме в Ачондо. Полиция пришла к выводу, что мать ушла из дома добровольно. Она не оставила прощальной записки, но этому не придали особого значения.

О ней больше не слышали.

Но почему?

Этот вопрос терзал его каждый день. Отец, сестра и он сам были вынуждены строить жизнь с нуля. Несмотря на то что прошло уже больше тридцати лет, мать являлась ему каждую ночь. Во сне он хорошо видел каждую черту ее лица. Он цеплялся за этот последний взгляд, полный разрывающей сердце любви, как за самое ценное сокровище. Этот момент навсегда запечатлелся в сознании юного Андера. В тот день часть его души умерла.

Больше всего его терзали апатия и смирение, с которыми отец встретил исчезновение матери. Он принял уход жены без борьбы. Не бросился ее искать. Эта обида застряла в сердце мальчика и не давала покоя. В те редкие моменты, когда он решался упрекнуть отца прямо, тот лишь опускал голову и плакал.

Годы спустя, когда казалось, что жизнь понемногу возвращается в привычное русло, судьба нанесла новый удар – исчезновение сестры, Энары. Невосполнимые утраты продолжали мучить мужчину: и те, которых он не мог предотвратить, и те, в которых был виноват сам. Например, развод.

Андер и Амелия познакомились в начале нового тысячелетия. Они встретились на семинаре по криминологии: он – как полицейский, она – как психолог. Через два года поженились. Креспо называл эту внезапную любовь «эффектом двухтысячных», потому что красота Амелии вывела из строя его волю – так, как, по прогнозам, должно было вывести из строя компьютеры по всему миру в 2000 году. Андер был безумно влюблен в нее и тогда, и сейчас, но изменить уже ничего нельзя – ему не вернуть тех чувств, что были между ними. Он сам их похоронил.

Проблемы начались, когда его повысили до инспектора. Андер проводил на работе целые марафоны по разбору пылившихся у него на столе дел, тогда как семье доставались лишь крохи его времени. Так получилось, что «висяки» раскрывались с той же скоростью, с какой их брак рассыпался на части. В конце концов они решили, что будет лучше, если Амелия и Амайя переедут в Сан-Себастьян.

Звук автомобильного клаксона вернул бесцельно бродившего по улицам мужчину в реальность. Перед ним был студент, который, смущенно подняв руку, извинялся перед водителем за то, что перешел улицу на красный. Парень споткнулся и уронил несколько книг на тротуар. Инспектор улыбнулся: неуклюжесть этого юноши напомнила ему о дочери, которая тоже всегда что-то роняла, когда нервничала.

Андер решил остановиться выпить кофе и заодно позвонить Амайе. Ему нужно было услышать ее голос.

– Привет, пап!

– Привет, малыш, как ты?

– Все хорошо, вся в учебе. У нас квалификационные экзамены в самом разгаре, – ответила Амайя.

Андер слышал приглушенные голоса и скрип стульев на фоне голоса дочери.

– Так удивительно, что ты звонишь. Что-то случилось?

– Разве отцу нужна причина, чтобы позвонить дочери? – нервно усмехнулся он. – Все хорошо, полный порядок, – солгал он, скрывая беспокойство об отце и тревогу, которую всколыхнули в нем воспоминания об Энаре. – Просто хотел тебя услышать.

– Ты забыл добавить «твой сопрано». Надо было сказать: «Хотел услышать твой сопрано». – Девушка залилась смехом. – Ладно, пап, я пошла, мне еще заниматься. Кстати, не забудь, что в этом году я приеду на Рождество к тебе, хорошо? Где-то двадцатого, чтобы отметить Санто Томас [16] с подружками из Бильбао.

– Отлично. На Рождество пойдем к дедушке. Мы еще обсудим меню, подарки и прочее до твоего приезда.

– Договорились.

– Слушай, Амайя… Как там мама? – спросил мужчина, понизив голос.

– Прекрасно, как всегда, не переживай. У нее есть Перу. – Она имела в виду нового мужа Амелии, «сноба-дурака», как любил называть его Андер. – А ты, похоже, все еще один… Насколько я знаю.

– Вовсе не один. Не забывай о Горритчо.

На другом конце линии фыркнули.

– Он не в счет! – возмутилась она. – Ладно, пап. Люблю тебя. До скорого.

– Я тоже тебя люблю, малыш. Пока.

Андер положил трубку и продолжил пить кофе, погруженный в свои мысли. Он наблюдал за прохожими, сновавшими под арками здания: у каждого из них своя жизнь, своя история, свои раны, что нужно залечить, и свои люди, с которыми можно разделить радость, за которых стоит побороться. Он сделал последний глоток, оплатил счет и направился к парковке.

Когда он уже собирался войти в лифт, раздался звонок.

– Слушаю, Альдай.

– Здравствуйте, шеф. Поиски Эктора Веласкеса результатов не принесли. Он растворился, словно призрак.

Андер попросил агента проверить базы данных в поисках информации о заключенном, сбежавшем из психиатрической клиники Ордуньи. Существовала вероятность, что имя Веласкеса всплывет в какой-нибудь транзакции или записях отелей и аэропортов.

– Ты проверил базы других подразделений?

– Да, я разговаривал с ОТП. Они провели поиск, подключив все доступные: государственную полицию, автономную, местную, Интерпол, страховые службы, муниципальный реестр, налоговую, гражданские, коммерческие и имущественные реестры… буквально все. Ни одного совпадения. Он будто испарился.

– Эктор по профессии актер. Он мог сменить имя и остаться в Испании или – кто знает – сразу же после побега покинуть страну, – сказал Андер. – Объяви его в национальный и международный розыск, Альдай. И пусть Торрес отправит Красное уведомление в Интерпол.

Красные уведомления, или Red Notices, – это ордера на розыск и арест преступников, которые отправляются в Международную полицию. Та, в свою очередь, передает их полицейским службам двухсот стран-участниц.

– Есть, шеф. Кстати, как прошла встреча со вдовой Эрмосо? – спросил агент.

Инспектор сел в машину и закрыл дверь.

– Она не сказала мне ничего нового.

Он завел машину и выехал на дорогу. Из-под колес проезжающих автомобилей разлеталась вода. Андер решил просто покататься по городу. Он всегда так делал, когда нужно было подумать и привести мысли в порядок. Иногда он ограничивался короткой поездкой, а порой он мог часами колесить по улицам, меняя уютный свет и асфальт города на пыльные проселочные дороги.

Сейчас ему это было нужнее, чем когда-либо: смесь своей и чужой боли, гнев и тоска сжимали ему грудь; отчаянно хотелось кричать. Он доехал до вершины горы Арчанда и остановился на смотровой площадке, с которой открывался вид на весь Бильбао. Выйдя из машины, мужчина оперся на потрепанную временем деревянную ограду и закричал. Он кричал, пока не остался без голоса.

Роли. Эти чертовы роли, которые пытаются управлять обществом, будто божественное предписание. Роли, связанные с полом, социальным классом, религиозными убеждениями… Роли, роли и снова роли. Стереотипы, сковавшие тех, кто считает, что будущее предопределено заранее и их воля ничего не может изменить. Именно против этих условностей Мирен боролась всю свою жизнь.

С раннего детства она была выдающейся ученицей, способной запомнить любой показанный ей текст. Ее мозг был как губка, легко впитывающая любую информацию. Вскоре как учителя, так и родители стали подталкивать ее к поступлению на престижную специальность – юриспруденцию. Она должна была стать первым адвокатом в семье Сарандона. Но девочка росла, и по мере ее взросления росли и ее амбиции. Она не собиралась быть пассивным наблюдателем. Конечно же нет. Особенно когда речь шла о жизни и будущем, которые по праву принадлежали только ей. Она замечала, как родители поддерживали мальчиков из ее окружения в занятиях контактными видами спорта, например, борьбой, боевыми искусствами или боксом, в то время как ей приходилось довольствоваться плаванием или гимнастикой. Это неравенство ее возмущало.

Когда Мирен исполнилось шестнадцать, она разбила свою копилку и наконец бросила занятия балетом, оплатив накопленными деньгами занятия в школе тхэквондо. Родители пришли в ужас. Мать рыдала, а с отцовского лица несколько дней не сходило разочарование. Но решение было принято, и пути назад не было.