— Зовите меня просто Хоги, — бросил я, переступив порог дома. — Знакомьтесь — это Лулу.
— Ух ты! Здравствуйте, мисс Лулу.
Лулу тут же с готовностью растянулась на мраморном полу фойе и задрала все четыре лапы, чтобы ей почесали пузико. Она всегда удивительно тонко чувствовала людей, из которых можно вить веревки.
Памела, умиленно глядя на собаку, наклонилась, чуть слышно деликатно закряхтев, и погладила Лулу.
— Ты моя красавица, — протянула экономка и повернулась ко мне. — Знаете, у нее из пасти так странно пахнет…
— У нее достаточно своеобразные кулинарные пристрастия, — пояснил я. — Вскоре вы о них узнаете.
Гэдпоул впечатлял. Стены фойе, украшенные лепниной, вздымались на высоту двух этажей. На второй этаж, изгибаясь, вела мраморная лестница достаточно широкая для того, чтобы на нее въехал «рейндж-ровер». За высоким дверным проемом, обрамленным колоннами и треугольным фронтоном, открывалась огромная гостиная, также украшенная лепниной, навевавшей ассоциации с кремовыми украшениями на свадебном торте. На потолочном плафоне плясали нимфы и плыли лебеди. Покрытая тускло поблескивающим лаком мебель застала эпоху Людовика XV. Столы покрывал золоченый лиственный узор, а обитые красным шелком стулья украшала причудливая резьба. Все это в стиле рококо и, по всей видимости, подлинное. На стенах висели многочисленные парадные портреты покойных англичан. Пол покрывали яркие персидские ковры. Для меня оказалось достаточно неожиданным, что именно этот дом избрал себе для жилья человек, который некогда спустил с себя кожаные штаны перед восемнадцатью тысячами вопящих поклонников в Мэдисон-сквер-гарден и крикнул полиции: «Рискните, арестуйте меня!» (Полиция рискнула.) Я бы сказал, что такой дом больше бы подошел Трумэну Капоте, родись он лордом. Как знать, может, он им и родился.
Лулу чихнула. Она дрожала как, собственно, и ее хозяин.
Теплом и уютом дом вполне мог составить конкуренцию рефрижератору.
— Я распорядилась подготовить покои для гостей в западном крыле — все строго по вашим инструкциям, — промолвила Памела. — Надеюсь, вам понравится.
— Нисколько в этом не сомневаюсь, главное, чтобы отопление работало.
— Американским гостям вроде вас у нас всегда холодно, — усмехнулась экономка.
— А мистеру Скарру?
На лице Памелы промелькнула тень тревоги, она прикусила губу:
— Боюсь, мистер Скарр вообще мало что сейчас чувствует.
Покои для гостей в западном крыле располагались на втором этаже — в самом конце устланного ковром коридора — настолько длинного, что, мне показалось, я шел по нему целую вечность. Гостиная оказалась выдержанной в стиле английских клубов, вплоть до репродукций картин со сценами охоты, уютно потертого кожаного дивана и кресел, расставленных у камина, в котором — о чудо! — горел огонь. Пишущая машинка, наличие которой я оговорил особо, стояла на массивном столе из орехового дерева, возле окна, выходившего на парк и лабиринт из живой изгороди. Не вызывало никаких сомнений, что человек, разместивший подобным образом стол с пишущей машинкой, никогда, в отличие от меня, не пытался написать второй роман. Памела открыла дверцы шкафа, продемонстрировав мне телевизор, видеомагнитофон, стереосистему и маленький холодильник. Имелся в гостиной и шкаф, заставленный книгами, выглядевшими, по крайней мере со стороны, весьма занимательно, и сервант, за стеклянными дверцами которого виднелись не менее занимательно выглядевшие бутылки.
В спальне обнаружилась широкая кровать с балдахином. Там же стоял еще один шкаф — на этот раз для одежды. Кто-то уже успел принести сюда мой багаж.
— Если желаете позавтракать, я буду на кухне, — промолвила Памела.
— Благодарю. Лулу отыщет кухню в один миг.
Лулу, о которой шла речь, залезла в кожаное кресло — то что стояло поближе к камину, и всем своим видом показывала, что не собирается никуда идти. Да и вообще, судя по тому, как она выглядела, ей тут нравилось гораздо больше, чем в нашей маленькой грязной квартирке на пятом этаже в доме без лифта на Девяносто третьей улице. И, надо сказать, не одной ей.
— Уборка у вас будет проводиться ежедневно, — бодро продолжала Памела. — Если вам нужно что-то почистить или постирать — положите у двери, я обо всем позабочусь. Надеюсь, Хоги, вам у нас понравится.
— Думаю, лет двадцать-тридцать я протяну здесь без особых проблем.
В серванте отыскалась бутылка односолодового виски «Макаллан». Скотч был почти моим ровесником, разве что куда как мягче норовом. Смакуя его, я достал из сумки вязаный шерстяной костюмчик, который заказал для Лулу, когда она однажды зимой подхватила бронхит. Мне не хотелось, чтобы у нее снова начались проблемы с дыханием, потому что она от этого начинает храпеть. Я это знаю, потому что она любит устраиваться у меня на голове. С признательностью на меня посмотрев, Лулу втиснулась в костюмчик. Затем я поставил ее миски для еды и воды в ванную комнату. Туда же я отнес единственные в мире консервы, которые она ест: скумбрию марки «Девять жизней» для кошек. И для собак с большими странностями. Потом, развесив свою одежду, я решил отправиться на разведку.
В западном крыле помимо запертых дверей ничего интересного не нашлось. Восточное крыло оказалось полностью под замком. Лестница, что вела на третий этаж под купол, привела меня на маленькую площадку, где я уперся в массивные двухстворчатые двери. Закрытые. Возле них сидел еще один охранник, читавший газету «Ю-эс-эй тудей». Он поднял взгляд и без всякой улыбки посмотрел на меня.
— Комната мистера Скарра? — спросил я, кивнув на двери.
— А также студия звукозаписи. И кухня. И хранилище его работ. Все тут. А вы, значит, Хог.
Я кивнул.
— Он сейчас спит. Или просто не хочет, чтоб его беспокоили. Приходите позже.
На первом этаже я отыскал библиотеку, парадную столовую, отделанную панелями бильярдную и бальный зал, который размерами превосходил даже гостиную. Здесь можно было бы незаметно провести баскетбольный матч. Как я и ожидал, кухню отыскала именно Лулу. Памела мыла ягоды, что-то напевая себе под нос. Кухня оказалась современной и тоже далеко не маленькой. В ней имелось аж три холодильника и вытяжка таких размеров, словно тут готовили на целую армию.
— Вы уже ели?
— Нет, мэм.
— Тогда плесните себе кофе и присаживайтесь, — распорядилась она, показав на простой сосновый стол, — вам его еще долго ждать. Видите ли, днем он спит, а ночью — бодрствует.
Как граф Дракула?
— Так вы с ним знакомы?
— Лично? Нет.
Но я его знал. Знал, как и вся Америка с 1964 года, когда он впервые появился в программе «Шоу Эда Салливана» [150]. Страна увидела его хмурое рябое лицо, наглые бесстыжие глаза, глядящие в камеру, раздувающиеся ноздри, услышала резкий надрывный голос, напоминающий крик дикого зверя. В тот вечер он исполнил хит своей группы — песню Литл Ричарда [151] «Ух ты, Боже, ну и ну!». Сколько таких хитов еще будет! «Иди ко мне, крошка», «Мне нужно больше», «Может, это любовь?», «Новая эра», «Мисс Элоиз», «Двойное лихо»… Ну как мне его не знать? Это же Ти-Эс — такой талантливый! Преисполненный гнева. Напыщенный. Самодовольный. Заводящий толпу. Глумящийся над толпой. Тогда, на шоу у Салливана, он был с Рори Ло, который, тряся нечесаной гривой золотых волос и прикусив кривыми зубами нижнюю губу, безжалостно терзал гитару, вытряхивая из нее надрывное соло, ставшее визитной карточкой группы. Ти-Эс и Рори. Друзья с детства. Они вместе основали группу «Мы». Их называли «Двойное лихо». За их спинами, истекая потом и скалясь, Паппи Джонсон лупцевал ударную установку. Паппи, уроженец Луизианы, стал первой чернокожей рок-звездой Британии. За его образ жизни и неистовство на барабанах журналисты дали ему прозвище «дикарь с Борнео». Рядом с ним с бас-гитарой стоял Дерек Грегг — высокий красавчик с ангельским голосом и лицом мальчика из церковного хора.
