Пако Аррайя. Рам-Рам - Костин Сергей Васильевич "Николай Еремеев-Высочин"

Один из пейзажей Пэгги как раз висел у меня перед глазами, когда я ей позвонил. Заросли какого-то речного растения – типа камыша, с метелками. Все эти сочные, ярко-зеленые мясистые стебли шевелятся, колышутся кто куда. Но не под дуновением ветра – тогда бы они отклонялись в одну сторону, – а потому что в темной воде смутно угадывается косяк больших рыбин, которые проплывают сквозь тесно растущие камыши и задевают стебли своими толстыми боками с крупной зеркальной чешуей. Картина называется просто, «Штиль», но на самом деле это образ нашего подсознания, из-за которого и при отсутствии ветра мы находимся в постоянном движении.

– Маргарет Фергюсон!

– Франсиско Аррайя!

Это наша игра. Пэгги, как и все, зовет меня Пако, но не во время традиционного телефонного приветствия.

– Как погода на море? Что нового выкинули соседи?

Пэгги живет в Хайаннис-Порте, на берегу океана. Ее соседи слева – семейство Кеннеди, которые регулярно приезжают в свое имение, занимающее огромный участок с несколькими особняками. Кеннеди, конечно, ничего не выкидывают – их заботит в основном, как остаться незамеченными.

– Представь себе, – рассказывает Пэгги, зная, как я обожаю ее наблюдения за повседневной жизнью, – пару дней назад я у пляжа видела Арни. Еду я на своем «остине», а впереди стоит огромный черный джип. Я поравнялась с ним – за рулем Шварценеггер собственной персоной.

Мы с Кеннеди, разумеется, не общаемся, но, как и многие, знаем, что Шварценеггер женат на тележурналистке Марии Шрайвер, племяннице президента Джона Кеннеди. Так что его появление в Хайаннис-Порте не удивительно.

– И что он делал в джипе?

– Он, как мне кажется, заметил на берегу папарацци и размышлял, двигаться ли ему дальше или вернуться домой.

– Тебе надо было самой его щелкнуть, чтобы жизнь не казалась ему малиной.

– У меня не было фотоаппарата. Но я ему помахала рукой, и он помахал мне в ответ. Как ты думаешь, это засчитывается за автограф?

– При двух нотариально заверенных свидетельствах, – авторитетно заявил я и сразу перешел к делу. – Я тут еду на землю наших всеобщих праотцов. Тебе ничего конкретного там не может понадобиться?

– Хм. Надо подумать. Да нет! Все полезные вещи у меня есть, а про остальные ты всегда знаешь лучше. И потом, я люблю сюрпризы. Но все равно, спасибо, что спросил.

– Это тебе спасибо, что ты обо мне такого хорошего мнения.

Мы, если никто из нас не торопится, можем болтать так ни о чем полчаса, пока Пэгги не спросит наконец о своей дочери и внуке. Странно? Ничуть! Мы с Пэгги интересны друг другу независимо от других людей, даже самых близких – ну, по крайней мере, для меня это так.

Но тут я оторвался от своих приятных воспоминаний и посмотрел на Машу, сидящую у иллюминатора с ворохом русскоязычных израильских газет. И что, она полагает, что я в этой жизни обделен женским вниманием и участием? Да за кого она себя принимает?!

В тель-авивский аэропорт Бен-Гуриона я прилетел накануне рано утром. Элис заказала мне отель «Карлтон» с трансфером, и на выходе из таможни меня с табличкой у груди ждал пожилой человечек лет пятидесяти, у которого под распахнутой рубашкой виднелась белая майка на бретельках, в каких в Советском Союзе играли в волейбол в шестидесятые годы. Еще один штрих, утвердивший меня в мысли, что это мой бывший соотечественник – бывший и с его, и с моей стороны, – по-английски водитель не знал ни слова. Я же раскрываться не мог: кем бы я ни стал на следующий день, пока я был гражданином США с латиноамериканской фамилией. В общем, я просто махнул ему рукой – и это убедило водителя, что я и есть тот, кого ему надо было встретить. Заговорить со мной он не пытался и только пару раз пробормотал по-русски, отвечая своим мыслям: «А мне-то все это зачем?»

В гостинице я принял душ, выпил кофе на балконе своего номера с видом на десятки белоснежных яхт, покачивающихся у причалов прямо подо мною, позвонил Джессике, а на часах все еще было без двадцати семь. Утра, разумеется. Да черт с ним! Не спать же сюда Лешка приехал.

Телефон для связи в Тель-Авиве отвечает как «Лимузин-сервис». То есть я набираю номер, и приятный женский голос говорит мне по-английски: «"Лимузин-сервис". Чем могу вам помочь?» Но эта служба существует для меня одного. По крайней мере, на этот период, а дальше, не знаю, меняют ли они этот номер для других агентов или нет. Если по этому телефону совершенно случайно позвонит человек, который действительно хочет заказать машину, у него ничего не получится: свободной машины на нужное ему время не окажется. Потому что он не знает, как надо заказывать. Первая фраза должна звучать так: «Вашу службу очень нахваливал мой партнер из Бангладеш, который уехал отсюда в прошлый вторник». А дальше вы говорите, где вас забрать и когда. Поскольку фирма эта на самом деле никаких заказов не выполняет, независимо от того, приезжают ли в Израиль предприниматели из Бангладеш или нет, на том конце провода знают, что я-то номером не ошибся.

Через сорок минут – им же еще провериться надо сто раз – я спустился в пустынный холл. Раздвижные стеклянные двери выпустили меня из царства кондиционера в набирающее силу ноябрьское утро. Табло у входа предупредительно показало мне время: 07:26, и тут же температуру: + 19.

Из белого «фиата» с тонированными стеклами, стоящего поодаль, вылез высокий мужчина в белой рубашке с короткими рукавами и черным галстуком. Он обошел машину и открыл мне заднюю дверь, все это время не переставая сладко улыбаться. Меня такая приторная любезность не обманула – это был Лешка Кудинов. Это я его фамильярно называю Лешка. Сам он представляется на французский манер: Алекси.

Мы не стали показывать, что знакомы. Я сел в машину, Лешка аккуратно прихлопнул за мной дверь и, семеня, побежал к своему месту. Его, конечно, ничто не принуждает играть роль водителя – он сам обожает такие вещи. Я вспомнил: Кудинов пару лет работал в Израиле, так что город он знает.

Я не был уверен, можем ли мы спокойно говорить в машине. Но Лешка подмигнул мне в зеркальце:

– Предполагаю, что маршрут выбираю я, – заговорил он по-русски.

– Ты, главное, продумал, где мы ужинаем?

– Полагаю, сэр, что все события будут происходить в одном месте.

– Я ночую здесь?

Лешка кивнул, лихо вырулил с загогулины, ведущей от дверей отеля к улице, и, не тормозя, влился в уличный поток.

– Это хорошо.

Я откинулся на сиденье и застыл с блаженной улыбкой. Остаток дня был не только предсказуем, но и богат обещаниями. Хотя таким, как мы с Кудиновым, было бы лучше думать не о том, как мы сядем за стол сегодня вечером, а о том, как мы проснемся завтра утром.

Мы продолжали перебрасываться ничего не значащими репликами, как происходит всегда, когда мы видимся с Лешкой. Мы знаем друг друга слишком хорошо, чтобы через пару лет нужно было заново налаживать контакт, и, в сущности, знаем про жизнь каждого слишком мало, чтобы справляться о здоровье близких или об успехах детей. О работе – помимо того, что требуется в ходе общей операции, – мы не говорим никогда. Разве что отпустим пару шуток в адрес Эсквайра, он же Бородавочник. Только для меня он лишь куратор, а для Кудинова, который теперь служит в Лесу, он непосредственный начальник. Поэтому Лешка здесь не усердствует – он не любит говорить о людях вещи, которые он не мог бы повторить в лицо.

Мы минут пятнадцать покружили по городу, сплошь состоящему из серых многоэтажных зданий в столь любимом застройщиками Тель-Авива стиле баухаус. Потом Кудинов свернул на боковую улочку и припарковался.

– Ну, как тебе кажется?

Я пожал плечами.

– За нами долгое время ехало одно такси…

– Желтый «мерседес», – уточнил Лешка.

– Но последние минут десять я никого не замечал, – договорил я.

– Так и будем считать. Под твою ответственность.

Это была шутка: за безопасность контактов наверняка должен был отвечать он.

Лешка вслед за мной вышел из машины и пикнул сигнализацией. Для очистки совести он все же зашел в магазинчик купить сигарет. Некурящий житель Нью-Йорка, только что прилетевший из ноябрьских дождей, остался на солнышке, сонно потягиваясь. Да нет, похоже, всё чисто! Вот со мной поравнялся высокий хасид с ранней сединой в бороде, ведущий за руку двух мальчиков с аккуратными, в четыре кольца, завитками пейсов. За ним – две матроны, соревнующиеся с витриной ювелирного магазина, мирно беседовали, что со стороны выглядело как ссора на всю жизнь. И на другой стороне улицы никто не остановился, не зашел в подъезд, не раскрыл газету.