Пако Аррайя. Рам-Рам - Костин Сергей Васильевич "Николай Еремеев-Высочин"

– Ну хорошо! Тогда что мы знаем без Лины? – спросил я.

– Для меня самое интересное не это. Не что! – Лешка улегся на диване, подоткнув под голову пару подушек и вытянув ноги в туфлях на дальний подлокотник. В нем, как и в Ромке, тоже было под метр девяносто. – Почему мы об этом знаем? Можно ли предположить, что какой-то наш агент в делийской полиции знает, что скромный – судя по категории гостиницы – израильский адвокат, убитый в своем номере, может заинтересовать Контору? А ведь он ее почему-то до сих пор интересует. Вот что самое странное.

– И какое этому объяснение?

– Ты меня спрашиваешь?

– Но это-то ты мог бы выяснить в Москве?

Лешка пожал плечами.

– Если бы мне захотели сказать.

– А ты пробовал?

– Друг мой, – устало прервал меня Кудинов.

– И вы не знаете? – повернулся я к Маше.

– «Ты не знаешь», – поправила меня она. – Нет. Я знаю еще меньше.

Согласен, это было странно. Хотя источник мог быть слишком важным, чтобы давать о нем любые дополнительные сведения. Однако, действительно, самое примечательное было то, что Контору Ромкина смерть заинтересовала. И что вообще она, можно предположить, не выпускала Ляхова из своего поля зрения все эти двенадцать лет со времени его отставки.

– Так что все-таки мы об этом знаем? – вернулся я к своему первому вопросу.

Кудинов, не меняя шаляпинской позы, сделал свободной от стакана рукой неопределенный жест в сторону Маши. Мол, доложите, младший прапорщик!

Маша же от такой чести смешалась. Со звоном поставила чашку с кофе на блюдце, вытерла руку салфеткой, прочистила горло. Я понял вдруг, что она Лешкина подчиненная. Отвык я от их конторских игр! В сущности, я к ним и не привыкал.

– Факты такие. – Маша закинула ногу на ногу. Я готов был поспорить, она сделала это, чтобы у нее не было искушения встать для доклада начальству. – Интересующий нас человек был найден в гостевом доме «Аджай» на Мейн Базаре…

– Минуточку, – прервал ее я. – Что такое гостевой дом и что такое Мейн Базар?

– Гостевой дом – это guest house. От гостиницы его отличает более низкая цена и соответствующий уровень обслуживания. Чтобы тебе, – она как будущая жена не сбивалась со мной на «вы», – было понятно, тот злополучный номер с четырьмя кроватями стоил шесть долларов в сутки. Независимо от количества проживающих – их может быть хоть десять!

– А есть ли тогда разница между таким guest house и просто ночлежкой? – справился я.

Маша окинула меня взглядом. Не знаю, насколько она разбирается в таких вещах, но на мне была тенниска от «Ланвена», джинсы от «Гуччи», разумеется не из Гонконга, а на руке мой «Патек Филипп» 1952 года ориентировочной стоимостью шестьсот тысяч долларов. Я не сумасшедший миллионер. Эти часы я получил, можно сказать, по наследству и опять забыл, хотя и собирался, положить их перед отъездом в банковскую ячейку. Надо оставить их здесь – все равно обратно лететь через Тель-Авив, а в Индии мне вряд ли предстоит играть роль американского махараджи.

– Для тебя – никакой.

Это Маша мне ответила, впрочем, вполне миролюбиво. Похоже, в таких вещах она все же разбиралась.

– А Мейн Базар?

– Это одна из главных торговых улиц Старого Дели. – Маша посмотрела на меня, как бы размышляя, стоит ли пытаться выразить словами то, что описанию не поддается. – Увидишь сам.

– Ну я вообще-то в Дели бывал.

– Если был в том районе, ты бы запомнил.

– Хорошо, поверю на слово. Так что в этом номере за шесть долларов в сутки?

– Ваш друг, – «ваш» относилось к нам с Лешкой, – был обнаружен, потому что он утром должен был выписываться. В таких заведениях постояльцев по пустякам – типа уборки – не беспокоят. Им, предположительно, просто нужен был номер, и туда поднялся какой-то служка. Который и обнаружил труп. Предположительно.

– Где, в какой позе, одетый, раздетый? Мы что-нибудь знаем с большей степенью определенности?

Маша обратила немой призыв о помощи к Лешке. Но тот только цыкнул зубом в знак полной неосведомленности и сделал очередной глоток.

– Понятно.

Если бы мои коллеги знали о происшествии больше, кто-то неглупый из них мог бы и сообразить, кто такие сведения теоретически мог бы предоставить. В Конторе такое не приветствовалось.

– И что у нас есть, кроме названия гостиницы?

Коллеги переглянулись – слов не последовало.

– Снова понятно.

– Дата! – встрепенулся Кудинов, как дремлющий на последней парте двоечник, который услышал вопрос про дважды два. – Тело обнаружили 10 ноября. Да, и еще известно, что Ромка въехал в страну 26 октября.

– То есть он пробыл в Индии две недели, – размышляя, произнес я.

– Я же говорил, вам предстоит работать с блестящим интеллектуалом, – заметил Лешка, обращаясь к Маше.

Мы расправились с деловой частью только к вечеру. Узнавать про убийство Ромки мне, в сущности, было нечего, так что мы сосредоточились на легенде. Отныне меня звали Юрий Фельдман, что удостоверялось уже слегка потрепанным израильским паспортом с единственной шенгенской визой. Сделать это, как я подозреваю, было непросто, но путешествовать с паспортом без виз вообще так же неприлично, как выйти к гостям в шляпе, но без трусов. Хм, ну ладно – Фельдман так Фельдман! Как и следовало предположить, посмотрев на полуиспанца и славянскую блондинку Машу, евреем в нашей новообразованной семье предстояло быть мне.

Вообще, в качестве транзитной страны Израиль одна из самых неудачных. При ежедневных терактах и перестрелках контроль документов, особенно в аэропорту, здесь драконовский. Однако по каким-то своим соображениям Контора на этот риск пошла, следовательно, наши документы были безупречными. В них даже стояли отметки о том, что мы с женой по той визе посетили Грецию.

– А как давно мы живем в Израиле?

– Меньше года, – ответил Лешка. – Потому и язык еще толком не смогли выучить.

– Толком – это как? Мои познания в иврите ограничиваются словом «шалом» и «лехаим». Ну если не считать слов, которые стали международными, типа «кошер» или «поц».

– «Поц» – это на идише, – грустно сказала Маша. Видимо, она не так давно столкнулась с той же проблемой.

– Как известно, государственным языком Израиля скоро будет русский, – успокоил нас Кудинов. – Так что вам, как выходцам из бывшего СССР, загромождать свою память не пристало. А тем двадцати словам, которые я выучил здесь за два года, я вас научу. Больше вам и не понадобится.

Забегая вперед, знаете, какому выражению научил нас этот эстет? «Хэвель хаволим, кулой хэвель!» «Суета сует и всяческая суета». Вы бы стали учить это раньше, чем слово «спасибо» или «хлеб»? Кудинов стал и заставил нас!

К шести вечера мы с Машей про нашу вымышленную жизнь, включая совместную, знали больше, чем нормальный человек вспомнит с ходу про настоящую. Мы жили в Москве, потом в Штатах (это на случай, если мой английский покажется слишком хорошим). А потом перебрались в Тель-Авив, чтобы быть ближе к моей матери. Я был специалистом по компьютерам и работал в рекламном агентстве, а Маша пока сидела дома со старой больной свекровью.

– Я не понял только одного, – сказал я, когда мы сошлись на том, что всё про себя уже знаем. – А что мы должны сделать? И зачем? И как?

Кудинов издал долгий мучительный стон. Так, должно быть, кричали истребленные в XVIII веке морские коровы.

– Из трех твоих глупейших вопросов ответ у меня есть только такой. Вы должны выяснить, кто, как, зачем и почему убил Ромку. Зачем все это нужно установить, не знаю – дело темное. И уж тем более, как это сделать. Но тебе ведь не впервой? У тебя ведь иногда и этого не было для начала.

– Это называется «ловля на живца», – нарушила вдруг молчание Маша.

И когда она это произнесла, я понял, что и сам это уже сообразил. Ну что мы сможем выведать про Ромку сами по себе? Без связей в местной полиции, без контактов с нашими агентами – да и времени столько прошло. Наш главный шанс именно в этом: люди, убившие Ляхова, должны будут заинтересоваться и нами. Поэтому у каждого из нас такой же, как у Ромки, израильский паспорт. И мы в принципе должны попытаться побывать везде, где побывал он, наводя о нем справки и засовывая свой нос всюду, куда засовывал он. То есть, если Ромка наверняка старался быть как можно менее заметным, наша задача состояла в том, чтобы засветиться.