Жизнь в белых перчатках - Махер Керри

Горло перехватило от страха. Форди пытался отвлечь Дона, но ее так просто не проведешь.

— Конечно, — согласилась она, выпустив руку Дона и сказав ему: — Увидимся буквально через несколько минут.

По передней расхаживал — нет, скорее, даже вышагивал — отец, а мать при виде дочери вскочила с обитого ситцем диванчика и бросилась к ней, размахивая каким-то листом бумаги:

— Разведенный, Грейс? Нет, даже не разведенный! А до сих пор женатый!

Девушка остолбенела. Она вырвала листок из рук матери и увидела, что это документ из нью-йоркского суда.

— Где ты это взяла? — спросила она тем тонким дрожащим голоском, который был у нее до Академии.

— Тебя не касается где! — тихо и мрачно отрезала мать. — Ты знала?

Никакие занятия по актерскому мастерству не помогли бы Грейс сейчас убедительно соврать, тем более отцу с матерью.

— Да, — признала она. — Но, мама, они много лет живут врозь. Развод — просто формальность.

— Для суда — может быть, но не для Бога! — выплюнула Маргарет.

Грейс никогда не видела мать настолько рассерженной. А отец прекратил расхаживать по комнате и жег дочь взглядом, остановившись на расстоянии нескольких шагов.

— И это еще не упоминая о тех донжуанских принадлежностях, которые припрятаны у него в сумке, — закончила мать.

На глаза Грейс навернулись слезы. «Боже милостивый, она нашла еще и французские штучки — хоть я и говорила, что незачем их брать, потому что я не собираюсь спать с ним под родительской крышей». Чтобы не расплакаться, она крепко стиснула зубы.

— Обратно в Нью-Йорк ты не вернешься, — выдала мать, отчетливо выговаривая каждое слово.

Это было уже слишком.

— Но, мама, Академия! Мне всего ничего до выпуска! — воскликнула Грейс. — И работа! У меня вот-вот должен начаться цикл модельных съемок!

— Пегги на несколько дней съездит с тобой в Нью-Йорк, чтобы ты закончила с оставшимися репетициями и выступлениями, но ночевать ты всегда будешь здесь. Если бы твой отец настоял на своем, ты вообще не вернулась бы в это логово разврата. А с модельными агентствами придется покончить.

— Ты всю жизнь живешь в мирке своих фантазий, хватит уже, — добавил отец неожиданно высоким голосом. — Куколки, игры! — прорычал он, качая головой. — Мы слишком долго тебе потакали. Спустись уже с небес на землю, Грейс. Одно дело — мечтать о сцене, и совсем другое — притащить сцену к себе домой. Актерство, девочка моя, это не настоящая жизнь. Если ты хочешь и дальше им заниматься, тебе придется доказать, что у тебя есть голова на плечах и ты обеими ногами стоишь на земле.

Грейс не могла больше этого выносить. Рыдания прорвали плотину, она закрыла руками лицо, побежала к себе в комнату, бросилась на кровать и рыдала так отчаянно, что ее чуть не стошнило. Несколько часов в доме стояла тишина, если не считать тех звуков, которые издавал Дон, вместе с кем-то (Грейс надеялась, что с Форди, а не с Келлом) поднявшийся в гостевую спальню. От рыданий кровь болезненно и громко пульсировала в голове.

Встав и как можно тише приоткрыв дверь, Грейс увидела в щелку коридор, ведущий в комнату для гостей. На ее пороге, сложив руки на груди, стоял брат и, судя по всему, наблюдал, как Дон укладывает свои вещи в сумку. Почувствовав унижение за себя и за Дона, Грейс подавила новое рыдание и бесшумно прикрыла дверь, а потом без сил съехала на пол. Когда шаги двух человек простучали по коридору, вниз по лестнице и стихли за входной дверью, ей почудилось, что сердце на самом деле раскололось пополам. Грейс смотрела, как из гаража задним ходом выехала на подъездную дорожку машина, как она вырулила на пустынную Генри-авеню и поехала по ней прочь.

Она гадала, взглянул ли Дон вверх, чтобы увидеть ее, потому что из-за потемок разобрать, что он там делает, было невозможно. «Даже если сцена — действительно не так называемый реальный мир, — мысленно вскричала она, и к глазам снова подступили слезы, — это единственный мир, в котором я хочу жить!»

И как могло быть иначе, если жизнь, которой она жила, привела ее прямиком в театр и тот принял ее с распростертыми объятиями?

Глава 4

— Грейс, милая, — заговорщицки проворковал дядя Джордж, крепко обнимая племянницу, — расскажи мне обо всем.

Стоял жаркий майский денек, и она читала драму Артура Миллера «Все мои сыновья» в тени громадного зонтика перед сверкающим синевой бассейном клуба. Ее измученным глазам радостно было видеть дядю Джорджа.

— Не могу представить, что бывает и хуже, — прошептала Грейс, отложив пьесу и подтянув колени к подбородку.

— Я могу, — изрек дядя.

Не люби и не уважай она его так сильно, его жизнерадостный и несколько покровительственный тон взбесил бы ее. Однако вместо этого Грейс удивленно вопросила:

— Ты ведь это не серьезно?

Джордж поднял глаза к куполу зонтика, очевидно собираясь с мыслями. Он был для нее как оазис в пустыне. В его приятной внешности отчасти проглядывали черты отца Грейс, однако дядина безупречная кожа не была испорчена долгими годами на стройплощадках под палящим летним солнцем, где папа рявкал на работяг, раздавая распоряжения. Темные волосы Джорджа отросли достаточно, чтобы было видно, как они слегка вьются, и он аккуратно зачесывал их назад. В белой льняной рубашке с короткими рукавами и наутюженных хлопчатобумажных брюках Джордж Келли выглядел эталоном летней элегантности.

— Не забывай, — сказал он, — ты все-таки окончила Академию. И, могу добавить, с необыкновенным успехом.

— Но не смогла появиться на выпускной церемо-нии, — заметила она.

— В твоем резюме не будет указано, присутствовала ты на церемонии или нет, — возразил дядя Джордж. — И ни один режиссер не спросит тебя об этом.

— И ни один из них не пригласил меня на кастинг для своей следующей пьесы.

— Бывает, таких предложений приходится подождать, — сказал он. — И ты молода. Тебе нужно учиться и заслужить уважение.

— Разве я не сделала это в Академии?! — возмущенно взвыла Грейс, снова теряя надежду и обижаясь.

Дядя Джордж хохотнул:

— Ну-ну, притормози! Кое-кто из известных мне лучших актеров начинал с маленьких ролей в крохотных театрах. Они трудом прокладывали себе путь наверх. Поумерь свои ожидания.

Грейс стиснула зубы. Раздражало не только понимание дядиной правоты, но и осознание, что виноват в ее нетерпении отец, требовавший «победы любой ценой». Как раз сейчас, когда она зализывала раны, он находился с Келлом на реке Шуйлкилл, в хвост и в гриву погоняя брата в процессе подготовки ко второй победе у Хенли.

— Проклятье, дядя Джордж! Если бы ты вытащил меня отсюда, я согласилась бы даже полы в театре подметать! — Еще хоть один званый обед или прием в саду, который ей придется посетить вместе с матерью, — и она просто сойдет с ума.

— Так уж вышло, что я могу оказаться твоим билетом отсюда, — сказал Джордж и ухмыльнулся, когда она, подавшись вперед, с надеждой схватила его за руку. — Обратно в Нью-Йорк мне тебя пока не перетащить, но, вероятно, удастся пристроить на лето в театр округа Бакс. Там собираются ставить «Факелоносцев», и раз уж я думаю, что из тебя выйдет замечательная Флоренс Мак-Крикет, то готов замолвить за тебя словечко. Но, конечно, тебе придется пройти прослушивание.

— О! — воскликнула Грейс, сжимая его руку. — Правда, дядя? Думаешь, мама с папой меня отпустят?

Он с преувеличенной укоризной посмотрел на нее:

— Ты всерьез считаешь, что я стал бы искушать тебя таким предложением, не переговорив для начала с ними?

После этих слов племянница стиснула его в восторженных объятиях:

— Ты самый лучший!

— Да, я такой, правда же?! — Его голос звучал беспечно, лихо, и Грейс очень хотела бы знать, как дяде это удается.

— Когда мне ехать?

— Ну-ну, придержи лошадей! Тебе придется все лето ездить туда из дому, и то при условии, если ты получишь роль. Полтора часа в один конец. Это означает, что нужно будет поздно ложиться и рано вставать. Но я не смог убедить твоих родителей разрешить тебе жить вместе с труппой.