Довольный моим восхищенным изумлением, Жюно сказал мне, что придумал эту шутку, желая приятно изумить меня, и в самом деле преуспел совершенно, потому что я ожидала найти дом холостяка, неустроенный и неприспособленный для жилья.
Двор выехал из Эскуриала в Аранхуэс в то же время, когда я приехала в Мадрид. Весна была во всем своем великолепии, и это время года являлось самым благоприятным для посещения прекрасного убежища испанских королей. Еще проезжая по Кастилии, я видела вокруг множество самых редких и благоухающих цветов, а поля в окрестностях Бургоса представили мне истинные сокровища натуральной истории. Одно из главных украшений этих лугов, предмет уже очень редкий в Испании — асфодела (asphodelus ramosus). Другое растение, цветущее во всей Испании, — чрезвычайно душистый тимьян (thymus mastichina), его находят во всех областях. Я страстно люблю ботанику и признаюсь, что такое прелестное средство развлечения во время продолжительного пути приятно изумило меня. Въезжая в Испанию, я представляла себе, что окажусь посреди песков и скал, никак не ожидая, что стану ходить по пестрому ковру, украшенному самыми прелестными цветами. Обе Кастилии, но особенно Старая — богатое поприще для натуралистов! Вокруг Мадрида природа не так прекрасна, тут почва неблагодарная, земля голая и открытая. Обширная долина, окружающая город, совершенно однообразна; немногие холмы нарушают это однообразие; но они стоят без зелени, без деревьев, и только оливы и дубы растут на них: от этого ландшафт делается еще печальнее. Вверх по Мансанаресу можно добраться до рощи зеленых дубов, которая простирается до Прадо, чудесного замка, где часто бывал Карл III. Вот единственная приятная местность вокруг Мадрида. Там горы сближаются и составляют довольно приятное противопоставление долине. Там мало тени и множество диких коз. Охотничий замок, заброшенный после Карла III, показался мне печальным и пустынным и, как все королевские резиденции в Испании, ничем не напоминал своих высоких властителях.
Когда я была в Испании в первый раз, при дворе еще сохранялись обычаи, введенные Филиппом V, который позаимствовал их из Франции. Двор оставлял Мадрид чуть не на целый год. Жили сначала в Аранхуэсе, удивительном своим совершенно романтическим сельским местоположением. Дворец построен в прелестной долине над Тагом, к юго-западу от Мадрида. Все, окружающее это королевское жилище, зеленеет, цветет, дает тень. Но за каналами и ручьями, текущими в прелестных тамошних лугах, нисколько не смотрят, и оттого, как только наступает жара, двор не может оставаться там. В конце мая королевская семья переезжает в Ла Гранху или Сан-Ильдефонсо, дурное подражание Версалю, исполненное Филиппом V. Ла Гранха располагается к северу от Мадрида, на склоне высоких гор. Такое местоположение точно делает ее подходящей для летнего жилища, и потому-то королевская семья проводит тут июнь, июль и август. Третье прибежище двора — Сан-Лоренцо или Эскуриал. Там-то жестокий характер Филиппа II оставил по себе ужасные воспоминания. История этого царствования вся на этих черных стенах, на этой громаде камней, составляющих в одно время дворец и монастырь, но без всякого величия и без той религиозной строгости, какую должно иметь жилище отшельников. Там королевская семья остается до декабря, то есть все холодное время года. Но Эскуриал выстроен в открытом месте, на склоне Гвадаррамы, и потому климат в нем очень суров. Окружающие его горы составлены из голых разбитых скал. Природа мертва подле этих вершин, покрытых вечным снегом, и подле этих скал, беспрерывно палимых солнцем. Я еще буду говорить об Эскуриале, описывая свое возвращение во Францию. Тогда я осмотрела его подробно, прожив в нем три дня; теперь же я желаю только дать понятие о королевских жилищах, об этих лагерях бродячей королевской фамилии.
Я описываю Мадрид и Испанию того времени, когда еще не начиналась война, когда интриги нескольких безвестных людей еще не ввергли это государство в сети, расставленные со всех сторон, и когда раздраженные против нас жители не изменили вида страны не только в нравственном, но и в физическом отношении. Когда я видела Испанию по дороге в Лиссабон, все было спокойно и ничто не предвещало вторжения, особенно с нашей стороны. Напротив, союз Франции с Испанией казался более тесным, нежели когда-нибудь. Во всех гаванях Андалузии вооружали флот для соединения его с нашим. Жюно имел особенное тайное поручение в этом отношении. Он должен был сблизиться с Князем мира ради этого союза, которым император дорожил чрезвычайно.
Приближаясь к столице Испании, вы не догадываетесь о близости великого города, но, въехав в самый город и проезжая по нему, верно, удивитесь. Улицы его широки и прямы. Улица Алкала — одна из прекраснейших в Европе, это наша Королевская улица, только втрое длиннее: с одной стороны она оканчивается великолепным Прадо и прекрасным дворцом герцога Альбы, а с другой — воротами дель Соль. Улицы Майор и Толедо, о которой столько говорится в «Жиле Блазе», улица Аточа не имеют подобных себе ни в Лондоне, ни в Париже.
Мадрид долго был безвестной деревенькой, принадлежавшей архиепископам Толедским. Филипп II устроил тут королевскую резиденцию. Его пленило удачное расположение и чистый воздух. Вода в Мадриде также здоровая, и ее много. Почти во всех частях города имеются фонтаны; правда, они гадки по рисунку и скульптурной работе, и это довольно странно, потому что их сооружали в эпоху Возрождения, когда Испания приобретала лучшие произведения искусства. Помню, как, увидев фонтан на небольшой площади Антон Мартин, я не могла удержаться от смеха. Это была такая куча разных предметов, что они походили на фантастическую работу какого-нибудь нечистого духа. Таков же был фонтан на Пуэрта дель Соль. Я думаю, в царствование короля Жозе они исчезли оба. Не говорю здесь о фонтанах в Прадо, это дело совсем иное.
Я заметила в испанцах великие добродетели и великие недостатки; но испанец редко бывает порочен, и пороки его — больше следствие обстоятельств, нежели собственной его природы. Он скромен замечательным образом, так что страсть и гнев не изгоняют этого качества — в нем нисколько нет скрытности. Он чрезвычайно терпелив, и эта добродетель, может быть, всего больше вредила нашей несчастной экспедиции против них, потому что с нею соединялись постоянная любовь к своему государю и вера, а испанцы набожны от чистого сердца; по крайней мере таковы они были в ту эпоху. Знаю, что после прокрался к ним яд, опасный для народа непросвещенного: поверхностная образованность, научающая неверию и вольнодумству. Таков один из прекрасных даров наших испанцам.
Набожность женщин представляла собой умилительную картину, которая поражала и трогала меня: они преданы Святой Деве, они обожают ее под тысячью разных имен, и каждый день у них новый праздник. Вообще религия испанцев удивляет, если можно так сказать об этом важном предмете. Бесчисленное множество святых, упоминаемых в молитвах прежде имени Бога или Иисуса Христа, кажется странным, особенно французу, религия которого проста в сравнении с религией испанца.
Все, что рассказывают об отвращении испанцев к пьянству, совершенно справедливо. До вторжения я проехала весь полуостров и видела только двух пьяных, да и то один был француз. Страбон пишет, что один испанец кинулся в костер от стыда, когда его назвали пьяницей. Не знаю, так ли совестливы они теперь. Не думаю. Этим изменением они также обязаны нам. Кастильцы, которых я знаю лучше других, горды и важны. В них есть гений, есть сила в душе и возвышенность в чувствах. Они недоверчивы; делаются друзьями только после продолжительного испытания, но зато бывают уже друзьями преданными. У них все сильно и все внушает доверие. Я высоко уважаю жителей этой части полуострова.
Да, я утверждаю, что испанцы — народ великий и благородный. Когда вспомним о средствах, употребленных для угнетения их, нельзя не удивляться, что они еще таковы, какими видим их! У них есть пороки, но у какого же народа нет? Какой человек свободен от них?
