Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне - Жюно Лора "Герцогиня Абрантес"

Благосклонность к нему была тогда безгранична и не имела примера даже в этом государстве, где короли в продолжение веков пользовались только правом сидеть на троне, а все свое могущество передавали в руки какого-нибудь privado. Князь мира пользовался благосклонностью короля и королевы, и в этом-то странность судьбы его. Когда Мануэлито не бывал вблизи Карла IV, его призывали, потому что король с трудом переносил его отсутствие. Он имел титул принца, он был первый министр, государственный советник, шеф и инспектор четырех рот королевской гвардии, генералиссимус сухопутных и морских сил — чин небывалый в Испании и выдуманный нарочно для него, чтобы дать ему преимущество над генералами. Надобно прибавить, что незадолго до того он женился на принцессе из дома Бурбонов, дочери инфанта дона Луиса, сестре архиепископа Толедского. Этот брак, о котором я слышала много странного, еще раз доказал, что никогда не надо принуждать к вечному союзу. Супруги часто ненавидят друг друга; но ничто не может сравниться с ненавистью Княгини мира к тому, кого она не хотела признавать своим мужем.

— Она дурно примет вас, — сказал Бернонвиль Жюно, — если будет предполагать, что вы хороши с Князем.

Не так говорил Князь мира, потому что, когда Жюно был представлен княгине, он сказал ему:

— Это вознаградит вас за хмурые лица, которые увидите вы и госпожа Жюно. По крайней мере, здесь встретит вас хороший прием и приятное лицо.

Хмурые лица, о которых говорил он, были принц Астурийский и его супруга.

Княгиня мира ненавидела мужа до такой степени, что однажды в Мадриде, говоря со знакомым моим, генералом Лагранжем, она прибавила, указывая на свою дочь, которая бегала в комнате:

— Словом, я ненавижу его так, что даже не люблю этого ребенка, и лишь потому, что она его дочь!

Я думаю, трудно найти другой пример дурного сердца и злой души. Князь мира, может быть, не так хорошо обходился с женою, которую владетели его отдали ему как награду, как милость; но ее слова, кажется, оправдывают все, что стало с нею.

В Мадриде тогда многие говорили, будто он женат на госпоже Тюдо, которую видела я в театре и которая показалась мне прекрасной. У нее был дом, где жила она среди довольно многочисленного семейства, принадлежавшего, как сказывают, Князю мира; впрочем, я не утверждаю этого и передаю только слухи, которые носились в свете, как обыкновенно случается в больших городах. Прибавлю даже, чтобы показать все свое беспристрастие, что я, как и многие, считала Князя мира женатым на госпоже Тюдо до брака с принцессой Бурбонской и думала, что честолюбие ослепило его и заставило сделаться двоеженцем. Недавно, буквально несколько дней назад, одна особа, которой я доверяю, убедила меня в противном, сказав, что сама видела бракосочетание Князя мира с госпожою Тюдо в Риме после смерти графини Чинчон [155]. Не для чего праздновать свадебную церемонию в церкви дважды, и потому верно, что Князь мира был женат самым законным образом на принцессе Бурбонской и что, напротив, она сама часто пренебрегала своими обязанностями.

Говоря о Князе мира, я должна рассказать анекдот, который передавался из уст в уста тогда в Мадриде. Он может служить объяснением той удивительной благосклонности, какою пользовался Князь мира.

Он любил королеву, или, лучше сказать, она любила его. Я скорее готова принять последнее, потому что он был молод и хорош собой, а королева, надобно сказать со всем почтением к ней, была стара и дурна. Когда страсть ее несколько поутихла, он хотел продолжать влиять на нее и потому очень рассердился из-за благосклонности ее к молодому человеку, взятому из гвардии, по имени Майо. Гвардеец был красив, статен и мог пойти далеко. Князь сердился, но тщетно, потому что молодой человек был уже в силе и изгнать его оказалось не так-то легко. Могущественный вельможа мстил за себя, отпуская на счет его и королевы злобные эпиграммы. Однажды, гостя в Сан-Ильдефонсо, он стоял с королем и королевой на балконе, и вдруг они увидели, что подъехала карета в четыре лошади, окруженная ливрейными слугами, жокеями и всеми княжескими приложениями.

— О, о! — воскликнул король. — Кто это приехал к нам? А, это Майо! — Чрезвычайно удивленный, добрый король глядел попеременно на Луизу и рrivado, а потом сказал: — С некоторых пор я замечаю, что Майо делает ужасные расходы. Недавно я видел его в Прадо в таком экипаже, который лучше твоего, Мануэлито. Что это значит?

— О боже мой, да очень просто! — отвечал Князь мира, взглянув на королеву, которая, как ни была решительна, но трепетала, чтобы Мануэль Годой не стал ревновать ее. Но он был так умен, что и не думал начинать. — Это очень естественно, — сказал он королю, — одна старая дура влюбилась в него и дает ему денег, сколько он хочет.

— Неужели? — сказал король. — И кто же эта старая дура? Уж не Сантьяго ли?

Князь почел, что наставления его достаточно, и переменил тему разговора. Это было нетрудно с Карлом IV, потому что стоило только сказать о пробежавшем мимо кролике, и дело было кончено. Надобно прибавить, однако, что король прислушивался и к жалобам несчастных и обездоленных, когда тройная ограда вокруг трона позволяла им доходить до него. Он был истинно добр.

Рассказывая о королеве, я забыла похвалить речь ее. Она имела ум довольно острый, любила и умела разговаривать; а это редкость у испанских принцев крови. Она была хорошая музыкантша и очень любила музыку. Король также был страстный музыкант, но это была страсть несчастная. Всякий день по возвращении с охоты он устраивал концерт с самыми приближенными людьми. Король брал скрипку и играл квартет Гайдна, квинтет Боккерини или еще какую-нибудь прелестную пьесу. Можно представить себе, как страдали прекрасные дарования и как мучились некоторые из наших знаменитых скрипачей, бывшие тогда в Испании, когда призывали на музыкальные вечера к королю.

Жюно, исполняя данный ему приказ, проводил совещания с Князем мира и был в восторге от него. Я слышала об этом человеке много худого и не много доброго, а после смерти принцессы Астурийской о нем распространялись самые страшные и оскорбительные слухи. Но, честно рассказывая все, я должна прибавить, что муж мой составил себе о нем иное мнение и после очень подействовал на мой образ мыслей. Брат мой часто виделся с Князем в Марселе во время его изгнания в 1808 году и также рассказывал о нем многое, что могло переменить мое мнение. Он и Жюно бранили меня за несправедливое отношение к Князю мира. Следствием наших раздоров стало с моей стороны большое сожаление о том, что Князь мира не использовал всех тех прекрасных качеств государственного человека, какими наградило его небо.

Мне чрезвычайно хотелось познакомиться с принцессой Астурийской. Я спросила, в каком часу могу быть представлена ей, и мне назначили три часа как самое удобное время для принцессы, которая, занимаясь беспрестанно, не тратила времени на дневной сон, подобно другим обитателям Аранхуэса. Мое желание увидеть принцессу имело свои причины. Я знала ее давно, хоть и не видела никогда. Ее несчастья обратили на нее всеобщее внимание, известность ее была европейской: люди всегда бывают признательны принцессе, умеющей быть выше других женщин! А эта точно была выше. Конечно, свекровь не может иметь сердце матери. Мать гордится успехами дочери своей, свекровь завидует им; а раздраженная зависть тщеславной женщины налагает на все едкий и жгучий налет. Королева Неаполитанская, без сомнения злая женщина, умилялась, однако, видя свою дочь столь ученою и простой, несмотря на ученость. Но королева Испанская хмурила черные брови, с первого дня почувствовала к ней антипатию и после возненавидела прелестную невестку, говорившую с каждым послом на его родном языке. О, ненависть, произведенная завистью женщины, ужасна своими последствиями!

Принцесса Астурийская была еще, можно сказать, новобрачной в то время, когда я представлялась ей в первый раз. Ее привезли в Барселону для двойного размена: она выходила замуж в Испании за принца Астурийского (впоследствии Фердинанда VII), а брат, провожавший ее, брал инфанту донну Марию, которую должен был возвести на трон Обеих Сицилий. Увы, оба эти предположения оказались тщетными. Ни одна из принцесс не возложила на себя короны, которой обе искали далеко от своего отечества. Коронованные главы в блестящих венцах своих, возвышающиеся над другими людьми, как будто виднее для смерти и несчастья. Какая судьба ожидала принцессу Астурийскую! [156]