Кандинский и я - Кандинская Нина Николаевна

16 ноября Кандинский попрощался с Гольдахом и вместе с домочадцами отправился через Балканы в Одессу, куда они прибыли 12 декабря. Габриэла Мюнтер и экономка вернулись в Мюнхен.

III. Московские годы: 1915–1921

Москва

Возвращаясь в Россию с началом войны, Кандинский думал, что пробудет на родине недолго, но пришлось остаться на семь долгих лет. Конечно он любил Россию и в Москве чувствовал себя хорошо, но в его сердце уже поселился Мюнхен, откуда раз в году он приезжал в Москву, чтобы повидаться с родителями и навестить родственников. Когда Кандинский женился на мне, мама взволновалась, что большую часть времени мы будем проводить за границей. Инстинктивно она понимала, насколько сильно он привязан к своей второй родине, и мы вынуждены были пообещать ей раз в году приезжать в Москву, хотя бы на несколько месяцев. Это обещание далось нам легко, ведь у Кандинского был собственный дом в Москве на 24 квартиры. В квартире на пятом этаже жил он сам, так что время от времени мы могли там останавливаться. Это утешило маму.

Сначала Кандинский хотел обустроить для себя квартиру на шестом этаже, однако после отъезда в Германию его родственник, которого он нанял на должность управляющего, сдал все квартиры. Так что когда Кандинский вернулся из Германии, ему пришлось остановиться в гостинице. Когда же внезапно освободился пятый этаж, он недолго думая переехал туда. Квартира на шестом этаже имела небольшую башенку, в нее можно было попасть по винтовой лестнице, ведшей из комнаты уровнем ниже. Из окна этой башенки открывался дивный вид на Кремль.

Рядом с многоэтажным домом находился пустой участок, приобретенный Кандинским для строительства своего особняка. Планы шикарного дома с просторной мастерской уже были готовы, но революция поставила на них крест. Особняк так и не был построен, более того, в результате экспроприации Кандинский потерял всю собственность, включая многоквартирный дом.

Высылка из Мюнхена, затянувшаяся война, неясность планов на будущее — все это отняло у Кандинского радость, которую приносила ему живопись. Цифры говорят сами за себя: между 1915 и 1921 годами возникло очень небольшое количество произведений в сравнении с другими периодами. Кандинский был так подавлен, что за 1915 год не создал вообще ни одной картины. Он делал рисунки и акварели и в следующем году, несмотря на упадок творческих сил, заставил себя написать восемь картин. Но надежда ожила лишь после того, как стокгольмская галерея Гуммесона ^{81} передала ему предложение устроить выставку его работ.

Стокгольм

В декабре 1915 года Кандинский отправился в Стокгольм. Он был рад вновь увидеть картины, которые вынужденно оставил в Германии. В Стокгольме он встретился с Габриэлой Мюнтер, чья выставка должна была состояться в той же галерее через месяц. Кандинскому так понравилось в стране, которой не коснулась война, что он задержался в Швеции дольше, чем рассчитывал.

1 февраля 1916 года он присутствовал на вернисаже своей выставки и остался до открытия выставки Мюнтер, для каталога которой написал предисловие. В середине марта он покинул Стокгольм, в последний раз попрощавшись с Габриэлой Мюнтер. Больше они никогда не встречались, черта была подведена.

26 ноября 1916 года он написал ей, что его давнишняя мечта сбылась: «Ты знаешь, что я мечтал написать большую картину, смыслом которой должны были стать радость, счастье жизни или универсума. Я вдруг почувствовал гармонию цветов и „форм, принадлежащих этому миру радости“» ^{82}.

Время написания этого письма совпало с моим появлением в жизни Кандинского. Он вдруг снова стал безмерно счастлив. После всех разочарований, унижений и отчаяния он опять поверил в себя. Позднее он признался: «Я был влюблен в тебя, и ты снова научила меня радоваться жизни».

Хотя в его личной жизни воцарился покой, революционные беспорядки всерьез удручали его и свели к минимуму творческие достижения. За весь 1917 год Кандинский написал лишь девять картин, в 1918 получилось написать шесть, между 1920 и 1921 годами он в общей сложности создал 18 живописных произведений, что документально подтверждено.

Время лишений. Пора в дорогу

Революция сделала нашу жизнь в Москве невыносимой. Мы переживали тяжелые времена, приходилось голодать. Чтобы Кандинскому не пришлось унижаться, добывая пропитание, я без лишних слов взяла на себя заботу о насущном. Лишь благодаря нашей неприхотливости нам удалось пережить нужду и голод.

Той зимой было очень холодно, так холодно, что в ванной замерзала вода. Поскольку все попытки протопить квартиру оказались безнадежными, пришлось поставить еще печку из кирпичей и шамота, она обогревала две комнаты. Топили дровами, которые доставали с огромным трудом. Поскольку доводилось по нескольку дней питаться лишь куском хлеба, мы радовались, что хотя бы не мерзнем.

За все лишения революционного времени мы были вознаграждены сполна. В течение нескольких послереволюционных лет в искусстве сложилась многообещающая ситуация. Оно переживало революционную весну, но все, что делалось в России в сфере культуры до того момента, оказалось в тени. Перед творческими людьми внезапно открылись неограниченные возможности. Атмосфера была духоподъемной, она дышала восторгом прогрессивных перемен, и все весело и споро взялись за дело.

Связи Кандинского с представителями русской художественной культуры дореволюционной поры не прекращались и в тот период, когда он находился в далеком Мюнхене, о чем свидетельствует его плотно заполненный выставочный график. В 1901 году, еще будучи учеником Штука, он участвовал в одной из московских выставок ^{83}, а в 1908 году — в Первом международном Салоне Издебского ^{84} в Одессе, Риге, Киеве и Петербурге. В том же году он выставлялся в Салоне Маяковского ^{85} в Петербурге. В 1910 году 53 его картины экспонировались на Второй международной выставке Издебского в Одессе. В выставочном каталоге он опубликовал свои первые наброски к книге «О духовном в искусстве» под названием «Содержание и форма». По возвращении на родину он принял участие в выставке «1915 год», проходившей в Москве, а также в одной из петербургских выставок ^{86}. С Малевичем и Татлиным, главными деятелями русского авангарда, он, однако, контактов не поддерживал.

С первого десятилетия нашего века изобразительное искусство России находилось в революционной фазе, основательно изменившей его облик. Перед началом Октябрьской революции и после нее спектр приемов художественной выразительности был необычайно широк, как раз в это время Кандинский вернулся в московскую художественную жизнь. Началась новая эпоха, обещавшая художникам новые возможности. С 1917 года развитие шло бурными темпами. Луначарский, народный комиссар просвещения, выступал за революционное искусство. Супрематизм Малевича и конструктивизм Татлина были двумя основными направлениями, определявшими революционный стиль. Сразу после революции Малевича пригласили преподавателем в Государственный художественный институт ^{87} и избрали членом отдела изобразительного искусства в Народном комиссариате просвещения, организованном Луначарским в Зимнем дворце ^{88}. Мансуров, ближайший соратник Луначарского, основал отдел изобразительного искусства при Народном комиссариате — ИЗО ^{89}. В то же самое время царская Академия художеств ^{90} была реорганизована во ВХУТЕМАС, институт, в котором наряду с Кандинским преподавали Малевич и Певзнер. Под председательством Татлина в Москве была образована коллегия [10] Наркомпроса. Луначарский распорядился также под общим названием «Государственные свободные художественные мастерские» реорганизовать художественные училища и академии и основать музеи.