Проклятое искусство - Козин Вадим Алексеевич

8.12.55. 9.35

Как мне опротивело петь! Боже, когда эти муки кончатся? Как я сегодня пел паршиво, так публика и принимала. Но как туп и неартистичен этот «лесоруб» Тернер, он мне не помогает ни ритмом, ни настроением. Вместо исполнения я все время размышляю, как можно быть таким тупоумным. Нет! Мне пора кончать или работать с более квалифицированным аккомпаниатором. Я столько дней молчал и после третьей вещи все ж таки захрипел. Связки, батенька мой, одряхлели. Не тот я стал теперь. Пора кончать.

11.12.55. 9.00

Когда же придет время? Приди, приди, желанное! Неужели мне придется дожить до того момента, когда придет пора справедливости и настоящей правды?

Много можно было бы написать, но какое-то тревожное состояние не позволяет мне этого сделать.

Второй концерт в Омске (№135) в клубе имени Баранова прошел несколько лучше, чем первый, в клубе им. Лобкова. Я был в более приподнятом настроении. За сегодняшний концерт в драмтеатре очень волнуюсь, и главным образом из-за состояния голосовых связок. Не тот я стал теперь. Это надобно зарубить на носу. С другой стороны, прав старейший ленинградский администратор Равинов, сказавший: «Если предположить, что голос действительно исчез, то и тогда ради своего дальнейшего личного благополучия следует, взяв себя в руки, года два поконцертировать, дабы заработать какое-то состояние».

13.12.55. 6.00

Вчера после концерта пришла в уборную директриса филармонии и извинилась за инцидент, случившийся в помещении облдрамтеатра, когда я демонстративно, перед публикой, обтер своим платком пыльный рояль. В отместку за мое явное отношение к некоторой части публики, многие, поняв это, не выдержали и решили высказать свое мнение о якобы дешевой манере держать себя с публикой. Это и раньше кое-кого бесило. Моя искренняя простота общения с народом и ответная симпатия его ко мне очень кое-кому не нравятся. Ну, что же делать! Надобно запретить мне выступать, петь. А изменять своей манере на старости лет я не буду. Свое мнение они высказали через дирекцию филармонии, а я через Мармонтова заявил, что впредь требую, чтобы мое рабочее место: сцена и артистическая уборная были в надлежащем порядке и полной готовности к работе. Если кому-то не нравится моя манера держаться и если она не соответствует нормам советской этики — переделываться я не буду, да и не хочу. Я не буду протестовать против прекращения гастролей.

Общаться запросто с народом они считают лишь своей привилегией. А я считаю, что также имею на это право и по возрасту, и по стажу, и по своей художественной значимости для народа. Несмотря на запрет, мои пластинки берегут, как зеницу ока, как святыню, и я этим буду гордиться до самой своей смерти.

Я вчера пел для народа и никогда не вытрющивался перед сильными лицами мира сего. За это меня и не любят. Ну и пусть. Память в народе ценнее, глубже и долговечнее, чем все остальное.

От концерта по телевидению отказался, узнав, что туда хотят пристегнуть Пименова. Этот недоразвитый глист сообщил нам сплетню, которую разносит по Магадану и всему Советскому Союзу Фирина мама (Ф.И.Пименовой. — Б.С.), что в театре образовалось два враждебных друг другу лагеря, во главе которых стоят Грибкова и Пекарева (ведущие актрисы театра, первая — опереточной труппы, вторая — драматической, обе — заслуж.арт.РСФСР. — Б.С.). Я этому не верю.

14.12.55. 8.40

Заснул, видимо, от переутомления только в 4 часа. Снов видел много, но ничего не запомнил.

Вчера на концерт пришло семейство Копейкиных — старожилов Магадана, приехавших туда в 1935 году. Младшая их дочь родилась на Колыме. После концерта подошли две маловозрастные девушки, которые расспрашивали о Магадане, намереваются поехать туда, как они выразились, «для отрабатывания своего долга перед Родиной». Затем подошел молодой мужчина, по внешности я его сразу же узнал, видел в Магадане, но никак не мог вспомнить где. Лишь во время бессонницы всплыло одно воспоминание. Мы с ним были мало знакомы... но я его страшно любил и всегда любовался им. Он был интересным парнем, сейчас он превратился в мужчину, также красивого. Хотелось ему вернуться в Магадан, здесь он живет с матерью. Я пригласил его зайти ко мне побеседовать. Не знаю, придет ли? А мне бы очень хотелось полюбоваться чертами его лица и... посидеть с ним. Рассказать ему о своей никчемной и одинокой жизни. Не буду себя мучить воспоминанием о нем. Если придет, скажу все откровенно, о чем я раньше думал и мечтал. Но мне не верится, что он придет.

Пименовых надобно гнать из театра грязной метлой.

Купил Достоевского «Бедные люди». Я не знал, что Владимир Ильич Ленин так плохо и уничтожающе отзывался об этом величайшем писателе земли русской. Касаясь литературы столыпинской эпохи, он считал ее архискверным подражанием архискверному Достоевскому. Здесь я, несмотря на идолопоклонничество перед Лениным, с ним не согласен. Это дело вкуса. Сталину, например, нравился Маяковский, а я его терпеть не могу, хотя и признаю его значимость в русской литературе. Ленин также, по свидетельству Крупской, недолюбливал Маяковского. Но Маяковского почему-то издают, а великого Достоевского нет. Уже за то, что он побывал на каторге, терпел невзгоды, был избиваем тюремным начальством за неспособность по болезни работать, его надобно уважать. Он пострадал за благо народа, какими бы путями он ни шел к этой цели. Ни Ленин, ни Сталин, по-моему, не испытали ужаса каторги, как Достоевский. Мне кажется, эта продолжающаяся несправедливость в отношении Достоевского должна прекратиться. Творчество Достоевского — один из золотых кирпичей в здании великой русской литературы, наряду с наследием Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Некрасова, Тургенева, Толстого, Чехова и Горького. И как бы о нем ни отзывались, он останется величайшим русским художником слова и мысли.

13.53. Теплая солнечная погода. Прошелся до газетного киоска, достал свежих газет. Особого, острого, пикантного ничего нет.

Проснулся от яркого пригрезившегося сна. Будто я лежу на залитом лунным светом подоконнике, широком и мраморном. Ночь, тишина, гроздь винограда. Виноград крупный-крупный. Мне очень хочется пить, а виноград манит своей свежестью. Я знаю, что он мне не принадлежит, но жажда так велика, что я, преодолев неловкость, жадно хватаю губами прохладные крупные виноградины, их оказывается всего три, но они такие крупные, что я принял их за гроздь, и упиваюсь живительным соком. И вдруг слышу голос: «А ведь виноград принадлежит мне, как же вы воспользовались чужой собственностью? Я его выращивал, берег. Воровать и брать без спроса стыдно».

Я смущен, но мысль, что все происходит во сне, успокаивает меня. Я ему отвечаю, стою на коленях перед подоконником: «Но ведь это же случилось во сне, наяву же ваш виноград цел и нетронут. Без вашего согласия я ни за что бы наяву не решился дотронуться до этого огромного винограда, который вы, очевидно, повезете на выставку. Вы уж простите меня». Он меня успокаивает и говорит: «Ну, теперь наяву отведайте вкус взращенного мной винограда. Кушайте же, пробуйте». И он насильно сует мне в рот виноградину, она лопается, я пью чудесный сок и вдруг... просыпаюсь...

Концерт (№ 139) прошел хорошо. За кулисами было холодно, а на сцене жарко. Было спето 19 вещей.

Якутск: -54, Магадан: -13, Ашхабад: +14.

17.12.55. 10.00

Вчера был день отдыха. Провел его дома. Михаил Иванович (Кабалов. — Б.С.) зашел к вечеру, порядком подвыпивши, с каким-то приятелем, также в нетрезвом состоянии.

Вчера ознакомился со 2-м номером «Советской печати» — новым журналом, который начал выходить с октября месяца. В нем помещена очень интересная заметка. Тов. Полисадов из Реутова сообщает, что в «Известиях» опубликована статья президента Академии художеств Герасимова, посвященная 25-летию со дня смерти великого русского художника И.Е. Репина.