Кандинский и я - Кандинская Нина Николаевна

Кандинский благоразумно избегал подобных связей и не обременял себя договорными обязательствами с какими-либо конкретными галеристами, опасаясь, что рано или поздно окажется под давлением и утратит свободу действий. Полностью он доверял лишь галеристке Жанне Бюше, у которой трижды выставлялся. Бюше, со своей стороны, насколько я помню, тоже не составляла договоров с художниками. Она трогательно заботилась обо мне, но потом внезапно и серьезно заболела и вскоре умерла.

После смерти Кандинского стало очевидно, что мне необходим галерист, который бы представлял мои интересы. Рене Друан сам предложил помощь и стал всячески меня поддерживать. К сожалению, он был не очень успешным предпринимателем, как это часто бывает с замечательными знатоками и любителями искусства. Дружбу с Рене Друаном и его чудесной женой Ольгой я никогда не забуду. Я очень благодарна им обоим.

Вскоре я поняла, что надо отказаться от услуг Друана и найти специалиста, более сведущего в делах. Мои намерения стали известны в кругу галеристов, и они один за другим стали осаждать меня. Пришлось выбирать. К тому моменту я познакомилась с Луи Клайо, ранее руководившим «Галери Карре» ^{237}, а тогда возглавлявшим «Галери Маг». Я была уверена, что могу доверить ему работы Кандинского. Так в 1952 году возник договор с «Галери Маг» сроком на пять лет.

После окончания срока действия договора я оставалась с этой галереей, в общей сложности наше сотрудничество длилось 18 лет — долгое время, возможно даже слишком долгое. Когда Клайо ушел из «Галери Маг», она перестала уделять особое внимание работам Кандинского, которые, на мой взгляд, были представлены там недостаточно хорошо. Сотрудничество становилось все труднее не в последнюю очередь и потому, что я — одинокая женщина.

Я отказалась от «Галери Маг» и в 1971 году перешла к базельскому галеристу Эрнсту Баиелеру, чья галерея считается лучшей в Европе. Я по сей день готова петь Баиелеру «песнь песней». Его радение о Кандинском — образец для подражания. По-человечески мы тоже ладим с ним как нельзя лучше.

Эксклюзивный договор с Байелером распространяется на живопись, акварели и гуаши, но не на графику и рисунки. Ими я владею единолично. Байелер несказанно облегчает мне заботу о наследии Кандинского. Он ведет трудные переговоры и берет на себя мучительные и отнимающие время формальности, связанные с многочисленными выставками Кандинского.

Кандинский за всю жизнь не заработал больших денег с помощью своих галеристов. Если и получал какие-то деньги, сразу щедро их тратил. Он не был скрягой, хотя и старался рассчитывать средства с учетом дальних планов. В отличие от многих коллег художников, он почти всегда имел счастливую возможность продавать свои картины. Впрочем, я вспоминаю, с каким трудом продавались поначалу его картины с изображением архитектуры. В 1926 году этот барьер был преодолен. С этого времени продавцы стали интересоваться в равной мере и более ранними, и последними работами Кандинского.

Отмечу также, что Кандинскому как преподавателю Баухауса была положена пенсия, которую до начала войны переводили на его счет из Германии во Францию. Каждый месяц мы получали эти «деньги на черный день». Всеми средствами управляла я, поскольку Кандинский не хотел загружать себя финансовыми или организационными вопросами. Это он доверил мне. Друзьям он говорил: «Нина — мой министр внутренних дел».

Часто мне приходится слышать, что цены на произведения Кандинского сильно завышены. Я спрашиваю себя: на чем основывается оценка стоимости его произведений? Следует учитывать, что творческое наследие Кандинского небезгранично. Он создал не так много произведений, как некоторые художники, но цены на их работы не ниже сегодняшних цен на Кандинского. Он создал 738 живописных произведений (они перечислены в его домашнем каталоге), 730 акварелей (все они без исключения внесены в его домашний каталог после 1922 года) и определенное число этюдов, рисунков и графических работ. Любой человек, разбирающийся в искусстве и имеющий представление о том, что такое качество, должен признать, что каждая его работа — это безупречное произведение искусства, соответствующее — в этом у меня нет никаких сомнений — своей оцененной стоимости.

Кандинский одинаково владел всеми техниками. Его картины, гуаши и акварели имели для него такую же ценность, как графика и рисунки. Все они были частью его самого. Разумеется, некоторые рисунки рассматриваются как подготовительные к картинам, но это вовсе не означает, что он ценил их меньше. В конце концов их тоже можно считать самостоятельными произведениями.

Цены на свои работы Кандинский назначал не «согласно прейскуранту», он действовал чисто субъективно. Если какая-то картина была особо близка его сердцу, он ставил высокую цену. Размер произведения, конечно, тоже имел значение.

Сейчас на художественном рынке очень мало картин Кандинского. Большинство из них уже заняли окончательное место в музеях по всему миру. Однако спрос на него, как и прежде, высок. Я совершенно уверена, что ограниченное предложение и высокий спрос еще выше поднимут цены. Кого-то, может быть, тревожит эта эскалация цен, меня эта тенденция не беспокоит, она лишь показывает, что творческое наследие Кандинского ценится все выше.

Великий художник, выдающаяся личность

Как я могла убедиться, русские — самые верные мужья. Французские мужья эгоцентричны, немецкие всегда демонстрируют свою маскулинность.

Я вышла замуж за русского человека редкого благородства, великого художника и выдающуюся личность. Если женщина действительно любит мужчину, она должна ответственно вести его хозяйство и уметь хорошо готовить. Она должна быть в тени своего мужа и пожертвовать многим, чтобы он смог состояться и работать, не обременяя себя заботами. Я это сделала, поэтому наш брак был таким счастливым, поэтому ни дня нашей жизни мы не провели врозь.

Было много препятствий, которые надо было преодолеть. Я пыталась всеми силами облегчить Кандинскому жизнь. Он обладал сильным характером, который очевиден в его искусстве. На уступки он шел лишь в том случае, если это не вредило его творчеству. Произведения Кандинского несут в себе особую мораль, очень ясную, передающуюся зрителю. Я часто слышала от посетителей выставок Кандинского: «Эти картины вдохновили и укрепили меня. Они придали мне сил».

Но уж моралистом Кандинский никогда не был. Морализаторство казалось скучным нам обоим. Он был верующим человеком, при этом нечасто посещал церковь. Мы ходили на службу только по случаю больших русских православных праздников, но и тут бывали исключения. Например, я помню, как в ночь на Пасху 1936 года мы слушали пасхальную службу по радио. Кандинский рассказал об этом в письме своему другу Рупфу, не умолчав о том, как скучает по московским пасхальным праздникам: «Утром мы мысленно отправимся в старую Москву, где в свое время так прекрасно и волнительно до глубины души праздновалась Пасха» ^{238}.

Кандинский был верным мужем. Поскольку он был красив, образован, элегантен, умен, имел представительную фигуру, он пользовался большим успехом у женского пола. Но в окружении женщин оставался почти равнодушен. Между нами царило полное доверие, и я никогда не ревновала, если женщины крутились вокруг него.

Ему было важно видеть меня хорошо и элегантно одетой. Ему доставляло удовольствие, когда его женой восхищались. Помню, как на первую зарплату в Баухаусе он купил в одном из ювелирных магазинов сережки с черным и белым жемчугом, пришел с ними домой и, сияя от счастья, подарил мне. В частной жизни он был прирожденным щедрым кавалером.

Он рассказывал мне, что в юности отличался импульсивностью и порой неожиданно впадал в неконтролируемую ярость. Ему стоило больших усилий приучить себя к самодисциплине. Уже зрелым мужчиной он олицетворял самообладание, независимость и уравновешенность. Не скрою, что случались и такие дни, когда он казался мрачным и подавленным — в основном из-за творческих проблем. Но я не припомню случая, чтобы Кандинский утратил самообладание из-за каких-то внешних обстоятельств, ему было свойственно исключительное внутреннее равновесие.