Рассказал Дольник и о «полевых» экспедициях, в которые он вместе с тем же Хавкиным ездил. Приедут, бывало, в уездный город N и прямиком на ближайшее еврейское кладбище. Здесь тоже можно вдоволь порезвиться. Например, пометить разляпистой свастикой несколько надгробий, сфотографировать. Глядишь фотки через месячишко появятся в западной печати. Не ждать же, пока за тебя это сделают другие, более искренние люди. Спустя несколько месяцев эти откровения Дольника дополнит деталями следователь по его делу, допрашивавший меня в Лефортовском изоляторе КГБ. От божества до убожества один шаг и одна буква. Короче, чем от великого до смешного.
ПЕРВЫЙ ЗВОНОК
С моим вселением в Валовьей слободке начались греческие трагедии.
Колька был человеком тонкой душевной организации. Добрый был. Пока Нинка не спуталась с участковым Гусевым. Узнав об измене жены, одержимый жаждой мести, он бросился по следу, но Нинка убежала и спряталась у подруги. Колька с горя напился. В тот же вечер его нашли в комнате без признаков жизни. Бедолага умудрился повеситься на собственном ремне, приладив его к оконной ручке. Он сидел, почти касаясь пола, нелепо, по-детски поджав ноги. Из кармана брюк торчала рукоятка кухонного ножа. Больше всех причитала Варвара, озлобившаяся на Нинку, своим блядством лишившую ее последнего собутыльника.
* * *
Но однажды случилось такое, что и во сне не привидится!..
Мне приснился еж. Зверек бегал взад-вперед по комнате с нанизанными на иголки газетными квадратиками. Точно такими, какие висели в нашем Пантеоне общего пользования. Уж и не знаю, почему этот сон меня взволновал, но, проснувшись, я потащился на кухню к крану с ледяной водой, не переставая думать об этой нелепой встрече с прекрасным. На кухне жизнь уже била ключом. Тетки жарили, сковородки шипели, чайники свистели.
— Проснулся? — почему-то с упреком в голосе, вместо «здрасьте», молвила Варвара.
— Теть Варь, ты сны разгадывать умеешь? К чему снятся ежи?
— К чаму, к чаму… Известно, к чаму. К бяде. Если есть враги, то это на их улице праздник. И защитить тебя некому будет.
— Что же делать, теть Варь?
— Ты того, один по улице не ходи. А главное — зашей в подкладку зуб дохлой кошки.
— Так получается, что еще я кошку найти должен, задушить ее и зуб выдрать? — завозмущался я, вместо того, чтобы тут же, не теряя драгоценного времени, записаться на прием к Полиграфу Полиграфовичу.
— Ты спросил, я ответила. — Огрызнулась Варвара и понесла в свою камору чайник.
Вот, болван, — размышлял я, — нашел, у кого спрашивать. Вдобавок к ежам еще и дохлые кошки сниться станут. Начитался немецких романтиков, теперь всякая хрень лезет. С этими мыслями я начал новый день. Домой вернулся заполночь. Про дохлую кошку и телохранителей думать забыл. Слободка спала. Свет в коридоре на ночь выключен. Если не знать броду, шею свернуть на порожках да кривых полах — плевое дело. Стараясь не скрипеть входной дверью, я шагнул в темноту и… наступил на что-то мягкое и живое.
«Если кошка, — подумал я, не успев испугаться, — то самое время приступить к исправлению ее прикуса». Но кошек в квартире не держали. Тогда что? Крыса? Только этого не хватало.
Включив на ощупь свет, я осмотрелся и обнаружил нарушителя спокойствия. Забившись в угол у самой двери, свернувшись в клубок, ни жив ни мертв сидел… всамделишный ежик.
Уж и не знаю, кто из нас был больше перепуган, но я оправился от страха первым.
— Ты откуда тут взялся? — насколько мог дружелюбно спросил я, подсовывая незваному гостю блюдце с водой и не переставая думать о вчерашнем сновидении. — Ты тот самый?
Ежик только грозно зашипел в ответ.
Наутро — новая встреча с Варварой у рукомойника.
— Это ты ночью гремел в коридоре? Потише никак не мог? А свет чаво не выключил? На ляктричество денег с тобой не напасешься.
Я поведал бабке о ночном происшествии.
— А-а, так это Нинка давеча со своим мусором в лес ездила землянику собирать. Ягод с гулькин х*й, зато вон зверушку приволокла. А он, видать, из комнаты и сбег. Совсем голову потеряла, как Кольки-то не стало.
И вот тут-то случилось то самое… Варварино пророчество.
У меня зазвонил телефон…
ПОДЪЕЗД № 2. «НАСТУПИЛО ВРЕМЯ УБИЙЦ»
На вопрос следователя «Откуда у вас Евангелие?» отвечайте правду: «От Матфея». А. Генис
— Леонид? Здравствуйте. С вами говорят из Комитета государственной безопасности. Вы должны приехать для беседы в Лефортовский следственный изолятор. Записывайте адрес.
В трубке молчок — ждут ответа. Язык прилип к гортани. В глазах туман. В груди — пустота, сжатая страхом до плотности танталита. Вместо сердцебиения — стук колес. Ответ прозвучал, но больше, чем моего невидимого собеседника, он поразил меня самого:
— Ну и мудак же ты, Женька. И юмор у тебя дурацкий. Пошел на х*й, мне не до шуток сегодня.
И положил трубку. Телефон позвонил снова. Прямо пойдешь — голову сложишь, налево пойдешь… Пошел налево. А через час сидел у Игоря Шапиро и рассказывал о случившемся. Он катался по полу от неудержимого хохота.
— Ну, ты артист. Ты думаешь, ты выиграл время? Это ты им дал возможность лишний раз понаблюдать за твоими повадками. И твой приезд ко мне — тоже не самая умная придумка. Кстати, меня тоже вызвали. Ты увидишь — они на этом сыграют. Обыски вчера прошли почти у всех участников вечеринок, Дольник всех бесстыдно закладывает.
Игорь Шапиро
Мои представления о способах сопротивления государственному террору были сродни познаниям Шерлока Холмса в области анатомии — точные, но бессистемные (по классификации д-ра Уотсона). Но великий сыщик с лихвой компенсировал этот недостаток фехтованием, игрой на скрипке и знанием английских законов. А мне куда деваться?
Игорь звучал убедительно. Но это не помешало ему повторить мою ошибку дилетанта. Он позвонил Давиду Хавкину и предложил срочно встретиться.
Хавкин, бывалый сиделец и авторитет, недавно освободился из лагеря. Его опыт и наставления в нашем положении могут быть ценным подспорьем, — считал Игорь. Я и сам уже понимал, что моя суетливость способна только еще больше раздуть интерес «ЛИПов» («людей искореняющей профессии», по Н. Мандельштам) ко мне, но лучше так, чем нагромоздить кучу ошибок при неизбежном контакте с ними.
Хавкин охотно выступил в роли консультанта. Мы гуляли по проспекту Мира до позднего вечера. Естественно, не одни. Наружка, как прояснилось уже на следующий день, пристроилась в фарватер — «снимала реакцию». Пройдет много лет, и в печати начнут выходить мемуары филеров ордена. Они будут жаловаться на горький хлеб и тяжелые условия труда, на отсутствие перспектив творческого роста, на безжалостных начальников и объектов наблюдения, изматывавших их непредсказуемостью. «А камердинер одного из английских послов? Большую часть свободного времени он проводил в общественных туалетах. Он побывал, наверное, во всех московских уборных… Сыщики шли на различные уловки: заходили в туалет раньше камердинера, подглядывали за ним сквозь дырочки в дверях кабинок, сменяли друг друга, чтобы не мозолить ему глаза, но все напрасно. Англичанин торчал в каждом туалете минут по сорок, стоя, как правило, посередине «зала», и не торопясь осматривался, с видимым удовольствием вдыхая воздух. И все. Он ни с кем не разговаривал, никем и ничем специально не интересовался. В туалете около Третьяковских ворот, известном в те времена как место свиданий «голубых», он ни на кого не обращал внимания. Все-таки в «Доме» решили проверить, не гомосексуалист ли наш камердинер… Мы так и не разгадали секрета его загадочной привязанности к местам общественного пользования». (Е. Григ. «Да, я там работал. Записки офицера КГБ». «Олма-Пресс», М., 2001).
