Воронцов. Перезагрузка. Книга 6
Глава 1
В конце сентября стало холодать. Ночью уже, возможно, были даже заморозки, потому что утром было непонятно — роса это на траве или изморозь.
А так, в общем-то, было красиво — жёлтая с красным листва на деревьях завораживала взгляд. Берёзы стояли, словно девушки в золотых сарафанах, осины пламенели багрянцем, клёны раскинули свои ветви, усыпанные разноцветными звёздами-листьями — от бледно-жёлтых до тёмно-бордовых. Всё переливалось осенними цветами, создавая картину, достойную кисти самого искусного художника.
В утреннем воздухе ощущалась особая прозрачность, которая бывает только осенью. Каждый звук разносился далеко — крик петуха в деревне, стук топора в лесу. Небо становилось выше и глубже, приобретая тот особый, пронзительно-синий оттенок, который не спутаешь ни с чем. По этому синему полотну неспешно плыли редкие облака — белоснежные, пушистые, с золотистой каймой от солнечных лучей.
А какие закаты стояли в эти дни! Солнце, опускаясь за горизонт, окрашивало небо в такие невероятные оттенки розового, алого, оранжевого и фиолетового, что дух захватывало.
По утрам у леса клубился туман — молочно-белый, густой, как кисель. Он стелился, заползал в низины, окутывал кусты, создавая впечатление, будто ты находишься не в обычной деревне, а в каком-то зачарованном месте. А когда туман рассеивался, можно было увидеть лес — яркий, разноцветный, словно расшитый мастерицей ковёр.
Благо дожди ещё не зарядили. Пока осень входила в свои права неторопливо, давая нам возможность подготовиться к зиме, заготовить дрова, утеплить дома. Воздух пах дымом от костров — в огородах жгли опавшую листву, и этот горьковатый аромат смешивался с запахом спелых яблок, грибов и влажной земли, создавая неповторимый букет осени.
Игорь Савельевич приехал в очередной раз за партией досок. Его обоз показался на дороге, ведущей к нашей деревне, ещё издали — телеги, гружённых разным товаром, и сам купец верхом на гнедом мерине. Но главное, что привлекло внимание всей деревни, — он привёз целый зверинец свиней, как и обещал в прошлый раз.
Свиньи были отборные — крупные, упитанные. Они недовольно хрюкали и повизгивали. Деревенские ребятишки, завидев такое диво, высыпали на улицу и бежали за телегами с громкими криками и смехом.
— Ну как, Егор Андреевич, доволен? — спросил Игорь Савельевич, спешиваясь и отряхивая полы своего дорожного кафтана. — Выбирал самых лучших, упитанных. Тут и на солонину хватит, и на окорока, и на колбасы.
— Доволен, Игорь Савельевич, очень доволен, — ответил я, пожимая его крепкую руку. — Как раз вовремя привёз. Зима не за горами, а запасов много не бывает.
Мы, предварительно зная, что тот привезёт свиней, заранее сделали небольшой загон — просторный, с крепким частоколом, чтобы свиньи не разбежались. А то были случаи. Утеплять его не стали, потому что понимали, что всё пойдёт на заготовку, а не на разведение. Свиньям предстояло прожить здесь совсем недолго.
— Доски готовы? — поинтересовался купец.
— Готовы, как договаривались, — кивнул я. — Хорошие доски, сухие, без сучков. Можешь сам посмотреть, проверить.
Игорь Савельевич довольно кивнул, и загрузившись обоз отправился в обратный путь.
На следующий день мы приступили к заготовкам. Захар, принялся демонстрировать своё мастерство в разделке мяса. Он орудовал так быстро и ловко, что казалось, будто в руках у него не тяжёлый тесак, а лёгкое перо.
— Это ещё что, — хвастался Захар, ловко разделывая тушу, — я, бывало, за день по десятку голов обрабатывал. Руку набил так, что мог с закрытыми глазами работать.
Вокруг него собрались мужики, внимательно наблюдая и стараясь помогать чем только могли. Всё-таки не каждый день у нас такая масштабная заготовка.
Я же тем временем собрал баб и рассказал, как нужно правильно делать тушёнку:
— Нарезать мясо нужно кубиками, не слишком крупными, но и не мелкими, — объяснял я, показывая примерный размер. — Потом добавить лук, соль, перец, лавровый лист и чуток чеснока.
Шефство в этом процессе взяла на себя Настасья — та громким голосом командовала своими помощницами не хуже армейского капрала. Рядом с ней суетились Прасковья и Пелагея.
— Вот так, милая, — наставляла Настасья Пелагею, когда та неловко орудовала ножом, — держи руку ровнее, чтоб куски одинаковые были. А то не проварятся как следует.
— А соли сколько класть? — спрашивала Прасковья, готовя специи.
— Не жалей, — отвечал я, — мясо много соли берёт. Лучше чуть пересолить, чем недосолить. В первом случае всегда можно водой разбавить при употреблении, а вот если недосолишь, то может и испортиться.
И всё-таки русская печь творит чудеса. Никакой автоклав не сравнится с ней — мясо получалось нежное и очень вкусное, буквально таяло во рту. Томилось оно там медленно, на ровном жару, пропитываясь ароматами специй и дыма.
Когда первая партия была готова, мы устроили настоящую дегустацию. Мужики, прервавшись от работы, столпились вокруг стола, на который Настасья выставила глиняный горшок с дымящейся тушёнкой. Запах стоял такой, что слюнки текли у всех без исключения.
— Ну-ка, отведайте, — пригласил я, и мне не пришлось повторять дважды. Мужики вмиг расхватали куски хлеба, макали их в подливу и отправляли в рот, причмокивая от удовольствия.
— Вот это да! — восхищался Семён, облизывая пальцы. — Такой вкусности я отродясь не едал. Даже у моей тёщи, а она мастерица, так не получается.
— Это всё печь, — объяснял я, хотя и понимал, что дело не только в печи, но и в специях.
Мы аккуратно выкладывали всё это в банки, которые впрок изготовил Митяй. Банки получились хоть и не такие красивые, как фабричные, но крепкие и надёжные.
Сверху заливали всё слоем жира — толстым, почти в палец, чтобы никакой воздух не проник, а потом ещё плотно заматывали кожей. Так, чтобы воздух не проходил, почти как закатки получились.
— Сколько же такая банка храниться может? — спросил Прохор, с интересом разглядывая готовый продукт.
— Месяцами, — ответил я уверенно. — Если правильно сделать, то хоть до весны простоит, и ничего ей не сделается.
После все эти сокровища бережно спускали в подполы да ледник, где они могли храниться всю зиму и весну, не портясь.
Кроме тушёнки, мы сделали и другие заготовки: засолили сало, закоптили окорока, начинили колбасы. Ничто не пропало — даже потроха шли в дело: печень на паштет, из крови делали кровяную колбасу, из ушей и хвостов варили студень. Много чего пришлось объяснять, но я хорошо помнил, как в детстве все это делали в деревне у дедушки.
За этими хлопотами незаметно пролетели две недели. Работа шла с рассвета до заката, и к концу дня все валились с ног от усталости. Но на душе было легко и радостно — запасы росли на глазах, а значит, зима не страшна, даже если она будет долгой и суровой.
За это время мы несколько раз навещали в соседней деревне Петьку, который уже начал поправляться. Ричард настаивал, чтобы тот берёгся и ни в коем случае не делал резких движений:
— Мистер Пётр, — говорил англичанин, забавно коверкая русские слова, — вы должны быть очень осторожный. Если ребро плохо срастаться, может повредить лёгкое, и это будет very bad.
Когда мы приходили, Петька всякий раз оживлялся, глаза его загорались, и он начинал расспрашивать нас о деревенских новостях. Видно было, что парню до смерти надоело лежать без дела, когда вокруг кипит жизнь.
— Вот ведь как обернулось, Егор Андреевич, — вздыхал он, поглядывая в окно на осенний лес, который манил своими красками. — Самое время сейчас в лес по грибы ходить, на охоту, а я тут как колода валяюсь.
— Ничего, Петька, — подбадривал я его, — скоро на ноги встанешь. Главное — не торопись, а то ведь как бывает: поспешишь — людей насмешишь.
Бандаж снимать Ричард не стал, опасаясь, что рёбра ещё не зажили как следует, но шёлковые нити, которые их удерживали, уже вытащили. Петька только поморщился, когда Ричард осторожно вынимал их, но не издал ни звука. Парень он был крепкий, терпеливый.
