Хорунжий (СИ) - Вязовский Алексей

Увлекся. Поставил в стойку Мусу со скаткой и стал по ней лупить. Перешел к работе на ближней дистанции — клинч, неожиданный удар коленом, удар с переворотом, имитация бросков, болевых приемов. Это было то, что меньше всего знали в этом времени. Татарин каждый раз громко гикал от удивления, от неожиданности. Ему привычно, когда дрались на кулаках, боролись «на поясах», рубились клинками. Борьба в партере, удушающие и болевые приемы были экзотикой, уделом разве что каких-то азиатских единоборств, о которых казаки слышали лишь смутные слухи. А ведь именно это было моим главным козырем. В современной мне армии учили не просто бить, но и выводить противника из строя максимально быстро и эффективно, не обязательно убивая. Вывихнуть сустав, лишить возможности дышать, заставить сдаться от боли — это был идеальный способ нейтрализовать противника, не проливая крови, что в условиях лагеря было куда предпочтительнее.

Я как раз отрабатывал выход на удушающий захват сзади, когда услышал громкое кряканье и смех.

— Ишь ты, какой! Собака в степи на задних лапах пляшет!

Я застыл в непривычной позе, выпрямился и обернулся. У края повозок стоял настоящий амбал. Гора мышц, облаченная в потертый чекмень, с широким, обветренным лицом и кустистыми бровями. Приземистый, с длинными руками и могучими плечами, он выглядел так, будто его вытесали из валуна. Таким хоть танк тарань. Он ухмылялся, видимо, сочтя мои упражнения за клоунаду.

Откуда он тут взялся? Неужели высмотрел из лагеря?

— Как к хорунжему обращаешься! — почему-то пустив петуха, выкрикнул Муса. — Петр Василич Черехов, мой командир!

— Черехов? Известная фамилия. Извиняюсь, господин офицер, что ты тут затеял? — басил амбал. Голос у него был низкий, словно бочка катится. — Или это ты так к Арал-Тенгизу готовиться думаешь? Степь, она кулачный бой уважает или борьбу богатыров, а не вот это все!

Он показал на мои ноги, которые я только что выбрасывал в ударах. Я усмехнулся и поманил его пальцем.

— Не связывайся с ним, командир! — жарко зашептал Муса. — это Кузьма Назаров. У нас под Черкасском принято на Масленицу сходится станицами на кулачный бой — часто и до смерти. Нам, татарам, особенно доставалось. Как-то раз позвали мы из Казани великого бойца Алабашку, чтобы в конце концов хоть раз победить. О нем вся Волга говорила с уважением. Но до тех пор, пока он с Кузьмой не встретился. Большой был бой, кровь лилась рекой. И Алабашка, и Кузьма повергли десятки противников, пока не встретились. Нет больше Алабашки, — вздохнул Тахтаров. — Голову ему Назаров проломил.

Мне стало интересно. А почему бы и нет? Это был идеальный шанс опробовать себя, понять, насколько навыки АРБ эффективны против традиционной казацкой удали, природной силы, против того, кого считают непобедимым. Заодно завоюю какое-никакое уважение — слух о таком бое непременно полетит по лагерю. Да и просто хотелось размяться по-настоящему.

— А что, хочешь проверить, кто кого больше уважает? — спокойно спросил я у Кузьмы.

Ухмылка сползла с лица амбала. Он явно не ожидал такого ответа от молодого хорунжего, которого застали за «бабьими плясками».

— Дерзкий! Нравится! — его глаза загорелись. — Ну давай! По-честному, на кулаках!

Он отбросил в сторону папаху, готовясь стянуть чекмень.

— Хорошо, — кивнул я. — Только не на кулаках. По-всякому. Бросать можно. Бить исподтишка. Куда угодно, как в настоящем бою. Без поддавков. Кто первый сдастся, тот и проиграл.

Амбал удивленно моргнул. Он-то думал, речь о классическом кулачном поединке или, в лучшем случае, о борьбе. «По-всякому» означало отсутствие правил, а это уже интереснее. Но он был настолько уверен в своей силе, что принять условия было делом чести.

— По-всякому, так по-всякому! Тогда не обессудь, — рявкнул он, сбрасывая чекмень и оставаясь в одной рубахе. Мышцы на его руках и груди так и играли.

Ни страха, ни даже волнения у меня не было. Была уверенность. Уверенность в том, что мои навыки — это не просто «флеш-рояль», это козырный туз, которого тут просто никто не видел, не испытал на себе. Никто не ждал, что против могучей силы можно выставить расчетливую слабость, уход от прямого столкновения, использование рычагов и болевых точек.

— Ну что, хорунжий? Готов? — Кузьма встал в центре воображаемого круга, обозначенного ложбиной, слегка расставив ноги, приготовившись к прямой силовой схватке. Он был похож на медведя, готового к яростной борьбе с соперником.

— Готов, — ответил я, принимая классическую боксёрскую стойку. Опять же, совершенно непривычную для него. Подвигал руками, привыкая.

Амбал ухмыльнулся, счел это за неуверенность. Защититься от его пудового кулака, огромного как молот? Он медленно двинулся на меня, раскачиваясь, явно намереваясь снести с пути одним ударом или захватить и смять. Я чувствовал резкий запах его пота, исходящую от него мощь, но она была… медленной. Предсказуемой.

Он сделал первый выпад — широкий, размашистый удар правой, направленный, судя по всему, в голову. Я легко ушел под него, сделав нырок и шаг в сторону. Удар прошел по воздуху.

— Эй, чего юлишь? Борец? — пробасил Кузьма, разворачиваясь.

Я не ответил, просто держал дистанцию, двигаясь по кругу. Он снова пошел вперед, на этот раз пытаясь сократить дистанцию, чтобы схватить. Я сделал несколько быстрых, легких ударов по его голеням. Несильно, просто чтобы почувствовать реакцию и показать, что могу достать. Удары были низкими, почти у земли, и это было то, чего он не ждал. Он привык защищать голову и корпус. Голени? Кто по ним бьет?

Кузьма остановился, недоуменно глядя на меня. Я воспользовался паузой и нанес еще пару ударов — один точно в низ живота, другой — по печени, когда он на секунду поднял руку. Это были не сокрушающие удары, скорее тычки, но они были точными и болезненными. Амбал крякнул, покраснел. Его лицо начало меняться — от шутливого превосходства к осторожности.

Кузьма решил сменить тактику. Он бросился вперед, пытаясь смять меня своей массой и широко разведя руки. Я отступил, уводя его за собой. Когда он потерял равновесие на секунду, я сделал резкий боковой шаг и ударил. На этот раз с силой. Лоу-кик в наружную часть бедра.

Это было неожиданно и больно. И мне, словно долбанувшему по бетонной колонне, но и ему. Амбал вскрикнул, его нога подкосилась. Он попытался ответить широким боковым ударом, но я уже был за его спиной.

Теперь время борьбы. Он был огромным, но я знал, как использовать его вес против него самого. Провел быстрый захват за пояс, сближаясь вплотную. Кузьма попытался выпрямиться, сбросить меня, но я уже перешел на бросок через бедро. Это был чистый, классический прием — я подставил свое бедро, смещая ему центр тяжести, и резким рывком опрокинул через себя. Проще было бы дуб свалить, но я справился. Чем его мама в детстве кормила?

Глухой удар. Амбал рухнул на землю, выбив из легких весь воздух. Муса ахнул. Кузьма пошевелился. Но я не отпустил. Сразу же перешел в положение доминирования, контролируя его руку. И применил болевой прием — захват на рычаг локтя. Аккуратно, чтобы не сломать, но достаточно жестко, чтобы стало понятно — любое сопротивление приведет к травме.

Кузьма задергался, пытаясь освободиться, но моя хватка была стальной. Боль пронзила его руку. Он понял.

— Сдаюсь! Сдаюсь, хорунжий! Пусти! — прохрипел он, задыхаясь.

— Ни чо себе! Глазам не верю! — стоящие вокруг казаки, непонятно когда здесь появившиеся, в том числе, из моего отряда, разразились удивленными и приветственными криками.

Кумир повержен. Да здравствует новый чемпион!

Я ослабил захват, но не полностью отпустил, держа его руку под контролем еще пару секунд. Потом освободил совсем и встал. Кузьма остался лежать на земле, тяжело дыша, потирая локоть и бедро. На его лице была смесь боли, шока и… уважения?

Муса, как и остальные случайные зрители, молчал, переваривая увиденное. Непобедимый амбал, казачий стенобоец из-под Черкасска, гроза Татарской станицы был повержен — его заставили сдаться какими-то странными, непонятными движениями, без единого прямого удара в лицо.