Инженер Петра Великого 11 (СИ) - Гросов Виктор

Я отдал приказ. Представление начиналось.

По моему сигналу гвардейцы подожгли огромные кучи сырой соломы. Густой, едкий дым, пахнущий болотом и гарью, повалил вверх, скрывая стену. На соседних бастионах французы недоуменно переглядывались: дымовая завеса при штурме без стрельбы выглядела фарсом. Дымовая завеса, однако, служила иной цели: скрыть нашу неуклюжую возню у подножия стены.

Из клубов дыма, со скрежетом протестующего металла, вылез наш монстр, «Бур-молот». Подойдя вплотную к стене, он замер. Нартов, стоявший на броне, с проклятием дернул за рычаг. Механизм содрогнулся, и стальное жало с оглушительным визгом вгрызлось в известковый раствор.

Работа началась, и тут же все пошло наперекосяк. Собранный на живую нитку механизм капризничал, как избалованная девка. Скрежет, сноп искр — пройдя всего пару дюймов, бур заклинило.

— Заусенец! — перекрывая рев машины, заорал Нартов. — Федька, кувалду!

Пока Федька, матерясь, колотил по заклинившему механизму, мой взгляд был прикован к часам на башне ратуши. Пётр, наблюдавший с флагмана, сжимал кулаки. Его тяжелый взгляд буравил нам спины.

Французы обозначали выстрелы. Закралась мысль о том, что в чистом бою нас могли подбить артиллерией, но по условиям пари участвовали только стрелки со стороны французов и один «Бурлак».

Час за часом, удар за ударом, наша «зубочистка» ковыряла стену. Земля под ногами мелко дрожала, вибрация отдавалась в зубах. Когда последнее отверстие было готово, «Бурлак» отошел. Из дыма вынырнула группа моих саперов. Быстро, как муравьи, они заложили в шпуры пороховые «колбасы» и вывели наружу фитили. Один из молодых солдат поскользнулся на мокрых камнях, выронив заряд. Его товарищ, не раздумывая, бросился под стену и выхватил «колбасу» буквально из-под колес начинавшего движение «Бурлака». Лишь когда парень отскочил, напряжение отпустило.

Наступила кульминация. Я поднял руку. Дым медленно рассеивался, открывая французам стену, испещренную дырами.

— Поджигай!

Однако ожидаемого всеми грохота и пламени не последовало. Вместо этого раздалась серия глухих, утробных хлопков — будто кашлянула сама земля. Стена содрогнулась, и из швов, где были заложены заряды, вырвались плотные струи черного дыма.

Полковник де Вальер, наблюдавший в трубу с соседнего бастиона, уже хотел усмехнуться провалу русских. Стена будто кашлянула. Он уже хотел опустить трубу, как вдруг заметил нечто невероятное: по кладке поползла тонкая, как волос, трещина. А затем вся стена, многотонная громада камня, шевельнулась. Не осыпалась, не взорвалась. Она сдвинулась. Медленно, с протяжным, стонущим скрежетом, который, казалось, исходил из самых недр земли, она начала заваливаться внутрь.

Тишина. Мертвая, звенящая. На бастионах французские инженеры стояли с открытыми ртами. Де Вальер опустил подзорную трубу, его лицо стало белым как полотно. На его глазах вся его наука — всё, во что он верил, — была взломана гениально направленной грубой силой.

Тишину разорвал рев. Это ревел один Пётр Великий. Вскочив на броню своего флагмана, он сорвал с головы шляпу и швырнул ее в воздух.

— А-а-а! Сделали! Сделали, сукины дети! — его крик был ликующим воем мальчишки, выигравшего драку. Он хохотал, колотя кулаками по броне, и на его лице отображался бешеный восторг. Он поставил на кон всё — и выиграл.

В образовавшийся пролом, под этот царский рев и восторженные крики гвардейцев, медленно и величаво, как корабль, входящий в гавань, двинулся флагманский «Бурлак». На его броне, широко расставив ноги, стоял Пётр. Он остановил машину на вершине обломков, возвышаясь над поверженным бастионом.

В наступившей тишине Орлов, стоявший рядом с ним, развернул и закрепил на импровизированном флагштоке — простом древке, привязанном к поручню, — огромное полотнище. Ветер подхватил ткань. Над шедевром фортификации Вобана медленно взвился и затрепетал русский флаг.

Пари было выиграно.

Глава 5

На следующее утро после нашего «штурма» в Лилле, французские военные, от седого маршала Буффлера, чье лицо напоминало старую крепостную стену, до последнего безусого лейтенанта, смотрели на нас с суеверным уважением. Высокомерие испарилось. Зато король Людовик и маркиз де Торси были задумчивы. Кажется, они первыми осознали: их новый союзник — хитрая инженерная мысль, способная ломать правила и создавать свои. В их вежливости сквозила отчетливая опаска.

В главном зале цитадели, под тяжелыми гобеленами с картинами былых баталий, проходила церемония «выплаты долга». Полковник де Вальер выглядел так, будто всю ночь не спал, пересчитывая трещины в своей военной философии. С подчеркнутым театральным поклоном, он передал Петру тяжелый кожаный тубус.

— Чертежи новой осадной мортиры Его Величества, как было условлено, — процедил он сквозь зубы.

Петр, сияя, принял трофей. Упиваясь моментом, как лучшим французским вином, он на глазах у всей Европы доказал превосходство своей, русской, инженерной школы. И он собирался выжать из этого триумфа максимум.

— Ну-ка, генерал! — развернувшись ко мне, он протянул тубус. Голос его грохотал под высокими сводами. — Оцени-ка работу французских мастеров! Пусть и наши, и ваши умы услышат мнение лучшего инженера Империи!

Подстава. Чистой воды подстава. Зал замер. Сотни глаз впились в меня. Напряженные взгляды французов ждали похвалы. Гордые, предвкушающие — от своих. И тяжелый, требовательный взгляд Петра, которому нужно было лишь одно: чтобы я, его главный козырь, подтвердил величие трофея. Едва заметной гримасы, на долю секунды сведшей скулы, хватило.

Медленно извлекши из тубуса хрустящие, пахнущие свежей краской листы, я развернул их на огромном дубовом столе. Работа была великолепна: изящная каллиграфия цифр, безупречная точность линий, прорисованная до последнего винтика деталировка. Настоящая симфония инженерной мысли XVIII века, застывшая на бумаге.

Однако мой взгляд за безупречным фасадом видел красивый музейный экспонат. В нем было все то, чего они оценить не могли. Бронза… традиционно, великолепно, но безнадежно устарело. Мягкая, тяжелая, дорогая. Заменить ее на нашу игнатовскую сталь — и пороховой заряд можно увеличить на треть. Дальнобойность вырастет на порядок, вес уменьшится. Механизм вертикальной наводки — примитивные клинья и рычаги с огромным люфтом. Простой винтовой механизм, который Федька выточит за пару дней, обеспечит микрометрическую точность. Лафет с жестким креплением при каждом выстреле будет вгонять чудовищную энергию отдачи в землю, сбивая наводку к чертям и заставляя расчет заново ловить цель. Перед глазами уже стоял эскиз примитивного пружинного откатника. А снаряды? Обычные чугунные болванки, годные только крушить стены. Мысленно я уже начинял их порохом, вкручивая в головную часть простейший дистанционный взрыватель на тлеющем фитиле. Красиво, но неэффективно. Сплошная показуха.

— Ну что, Андрей? — повернулся я к Нартову, который с благоговением смотрел на чертежи. — Каково тебе?

— Красиво чертят, — выдохнул он. — Точно. Каждая линия на своем месте. Словно музыку в металле отлили. А вот тут, с клином этим… — он ткнул загрубевшим пальцем в механизм затвора, — замучаются. Чуть песок попадет или окалина от выстрела — и встанет намертво. Наше, хоть и корявое с виду, зато в поле понадежнее будет.

Быстро сворачивая чертежи и пряча их в тубус, я приготовился импровизировать.

— Превосходная работа, Ваше Величество, — обратился я к Петру, чтобы слышали все. — Исключительная точность расчетов и смелость замысла. Французская инженерная мысль, как всегда, на высоте. Мы благодарны французским коллегам за этот бесценный дар.

Ни единого лживого слова. Дар действительно был бесценным: как делать не надо. Французы просияли. Я дал им то, чего они ждали — признание их гения.

Петр, уловивший и мою первую реакцию, и скепсис Нартова, подозрительно сощурился. Нутром он чуял подвох, но, видя, что дипломатический этикет соблюден, а союзники довольны, просто хмыкнул.