Такое кровопускание уносит силы и выбешивает фалангитов, но что делать с этим, они не понимают. Команды на атаку нет, значит, надо стоять и просто умирать под вражеским обстрелом.
Не трубят же атаку, потому что их командир тоже не понимает, что предпринять. Всё, чему учили его учили, говорит: «Надо атаковать!» — но жизненный опыт подсказывает, что неразумно использовать резерв в самом начале сражения. К тому же атаковать сотней пехоты пять сотен конницы — это чистое самоубийство. Я прямо чувствую, как он скрежещет зубами и не может ни на что решиться.
Поскольку на поле боя ничего не меняется, делаю вывод: Гекатей выбрал ожидание, мол, должны же у них закончиться стрелы! К сожалению для него, в этой игре козыри тоже на нашей стороне.
Даже не торопясь, мои стрелки опустошили колчаны за пять-шесть минут, и стрельба затихла. Стоящие в строю фалангиты вздохнули было с облегчением, но радость их была недолгой. На их глазах пять всадников с каждой илы развернули коней и погнали их к моей импровизированной ставке. Здесь, за строем тяжелой конницы, стоят вьючные лошади с полными мешками стрел.
Получив по паре мешков, всадники тут же поворачивали обратно. Там каждый из них проехался вдоль строя своей сотни, раздавая стрелы своим товарищам. Всё это происходит на глазах у стоящих и истекающих кровью фалангитов. Они видят неторопливые и уверенные действия моих стрелков, и каждое из них говорит им: даже не надейтесь, что всё закончилось, всё еще только начинается!
Выдержать такое психологическое давление непросто, а когда в тебе ещё торчит обломок стрелы, то крайне непросто. За пять-шесть минут мои всадники выпустили по фаланге пятнадцать тысяч стрел, и, несмотря на такой расход, мы преспокойно заполняем колчаны по новой. Заполняем уверенно, без суеты, словно мы готовы обстреливать их бесконечно, и это, вместе с собственным бессилием, доводит фалангитов до исступления. Ведь даже если кто-то не ранен, то всё равно рядом с ним стоит истекающий кровью товарищ, и это давит на психику, крича: «Следующий — ты!»
Наверное поэтому, едва вновь полетели стрелы, как Гекатей не выдержал и повёл свою гвардию в атаку.
С правого фланга противника рванулись вперёд три десятка всадников в блестящих доспехах, а вслед за ними двинулись и стройные шеренги тяжелых гоплитов.
Этот бронированный кулак устремился смять стрелков первой линии, но те прыснули от него в стороны, словно стайка мелкой рыбешки от зубастой акулы. Увлечённые азартом всадники в начищенных панцирях погнались за беглецами, разгоняя по пути вторую и третью линии. Успех окрылил атаку, но догнать она никого не смогла. Лошади у меня лучше, да и стоящий в стременах всадник управляет конём быстрее и маневреннее. Мои стрелки играючи ушли от атакующей кавалерии, а та в азарте погони совсем забыла, что гоплиты в броне и с тяжелыми щитами так быстро бегать не могут.
Со своей высоты вижу, как три десятка тяжелой конницы противника всё больше и больше отрываются от своей пехоты, а выдохшиеся шеренги гоплитов уже окончательно перешли на шаг.
Всадники с высокими гребнями на шлемах, опьянённые успехом, мчатся прямо на меня. Впереди всех в красном плаще, скорее всего, Гекатей, за ним его оруженосец со штандартом. До них, навскидку, уже шагов триста пятьдесят, и я поворачиваюсь к стоящим за моей спиной катафрактам.
— Ну что, друзья! — встречаю горящие нетерпением глаза и кричу так, чтобы меня слышали все. — Пришло ваше время показать всем, чего вы стоите! В атаку!
В ответ Зенон выхватил из ножен саблю и вдруг выкрикнул совершенно неожиданный для меня клич:
— За царя! За Геракла! — Сверкнув высоко поднятым клинком, он пришпорил коня и рванул с места в карьер.
— За Геракла! — Бросая коней в галоп, вся ила подхватила клич своего командира.
Разворачиваясь лавой, полусотня пошла навстречу противнику и, налетев на него лоб в лоб, прошлась по панцирному десятку как коса по зелёной лужайке. Столкнувшись копье в копье, упирающиеся в стремена катафракты даже не почувствовали настоящего сопротивления. От их ударов вражеские всадники валились на землю, как соломенные чучела на учениях.
Тут ведь как: два всадника, атакуя друг друга, должны рассчитывать свой удар так, чтобы не только поразить врага, но и самому не слететь с лошади. Ведь отдача прямо пропорциональна силе удара. В таком бою, при всех прочих равных условиях, выигрывает всегда тот, кто уверенней держится в седле. У него удар и вернее, и сильнее, да и сам он устойчивее на лошадиной спине. Поэтому стоящий в стременах всадник, подпертый высокой лукой седла, имеет огромное преимущество перед просто сидящим на лошади человеком. Примерно как стоящий во весь рост боец перед противником, ползающим перед ним на коленях.
Со своего места я вижу, как после столкновения только тройка вражеских всадников осталась в седле. Эти трое сразу же попали в полное окружение, и удары посыпались на них со всех сторон. Вот уже только один пышный гребень виднеется среди моих стандартных шлемов, но и он долго не продержался. Мгновение — и последний тоже повалился в истоптанную копытами траву.
Пока шло столкновение конницы, шеренгам гоплитов пришлось развернуться вдоль строя, дабы не оставлять у себя в тылу расступающихся перед ними стрелков. Стремительность движения и постоянные маневры полностью поглотили внимание тяжелой пехоты, и воины даже не заметили, как в одно мгновение была смята прикрывающая им фланг конница. Они осознали это только тогда, когда им в тыл ударила тяжелая кавалерия катафрактов.
Едва это случилось, как отступавшие перед ними стрелки развернулись и накинулись на них со всех сторон. Бой мгновенно принял совсем другой оборот, и бронированная пехота завертелась, как раненый буйвол в окружении стаи волков. Удары длинных кавалерийских пик посыпались на сжавшиеся в круг шеренги, и гоплиты начали нести прямо-таки катастрофические потери. К их чести, они всё же не дрогнули, а сохранили строй. Сжавшись в комок, они укрылись за щитами и ощетинились жалами копий. Из плотного строя пехоты в стрелков полетели дротики, и впервые с начала боя я увидел, как падают с коней мои бойцы.
«Это уже лишнее!» — бормочу про себя и командую трубить отбой.
Глава 5
Сатрапия Геллеспонтская Фригия, город Пергам, конец июля 318 года до н.э.
Вой трубы заставляет стрелков прекратить кошмарить гоплитов и отойти на безопасное от их дротиков расстояние. Остаток тяжелой пехоты все еще в кольце моих всадников, но побоище прекратилось.
Разгром трех десятков «храбрых рыцарей» и сотни гоплитов произошел так быстро, что фаланга не успела даже тронуться с места. Ее командиры, не получив от Гекатея прямого указания атаковать, предпочли не спешить и упустили момент, когда еще могли помочь своим. Ситуация же на поле боя изменилась так стремительно, что бросаться в атаку теперь стало для них уже и неразумно, и крайне рискованно.
Пускаю Аттилу вперед, и застоявшийся жеребец берет с места в карьер. За мной срываются с места Эней с Патроклом и трубачом. Мы вчетвером мчимся через все поле, а надрывный вой трубы по-прежнему выдает «отбой». В этот момент взоры почти трех тысяч человек устремлены на нас.
Пролетаю мимо своих стрелков, мимо окруженных гоплитов и правлю прямо к фаланге. Сейчас этот ощетинившийся сарисами строй представляет для меня главную ценность. Я по-прежнему хочу переманить этих людей на свою сторону.
Вздыбливаю жеребца в пяти шагах от линии выставленных копий и кричу так, чтобы меня услышало как можно больше воинов:
— Ваши командиры вас обманули! Завлекли блеском золота, и вы поддались уговорам. Поддались и забыли о клятве, что давали городу Пергаму, нанимаясь служить ему. Это преступление заслуживает смерти!
Мои слова наемники встретили гулом неодобрения, но я перекрикиваю его:
— Заслуживает смерти! Но у вас есть шанс получить прощение! — Выдаю все возможные децибелы, благо голосом мое новое тело не обижено. — Те, кто вас обманул, лежат мертвыми!
