Бастард Александра 2 (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus"

— Видали мы вашу хваленую конницу в Бактрии! — Он вскинулся на Экзарма. — Бежали от нас как степные лисы!

— Да потому что… — взъярился навстречу массагет, но я жестко осадил и того и другого:

— Ну-ка, заткнулись оба! — Бросаю злой взгляд на обоих. — Пока вы служите мне, будьте добры уважать друг друга, а нет… так скатертью дорога! Я не потерплю свары в своем лагере!

Моя вспышка гнева произвела впечатление, и оба моих военачальника пристыжённо замолкли. Удовлетворившись их показным смирением, перевожу взгляд на Энея:

— Ну так что, ты согласен?

Тот задумчиво наморщил лоб и кивнул в сторону противника:

— У Гекатея опытные вояки, и их в четыре раза больше, а у нас — зеленая молодежь. Да и расстреливать соломенные чучела — это одно, а схватка с боевой фалангой — это совсем другое.

Я разделяю опасения грека, но кто не рискует, тот не… Поэтому беру палку и начинаю рисовать на земле:

— Согласен, риск велик, но мы сделаем вот так!

Первая конная сотня выкатилась из леса и так же неторопливой рысью двинулась в сторону реки. За первой илой пошла вторая, третья, и последней — шестой — тяжелая полусотня в полной броне.

Я еду впереди илы тяжелой конницы вместе с ее илархом Зеноном, Энеем и Патроклом. Экзарму, как он и просил, я поручил вести первую сотню и руководить всей атакой.

У противника нас сразу заметили, и там началась суета. Видно, что Гекатей не сильно утруждал своих бойцов тренировками, и до идеальной отлаженности перестроений им далековато. Правда, опыт берет свое, и неразбериха длится недолго. Три десятка всадников в блестящих доспехах определяют правый фланг, и о него начинают выстраиваться квадраты синтагм. Дело упрощает то, что походная колонна двигалась уже поделенной на отдельные лохосы, и командирам остается лишь перестроить растянувшуюся колонну в широкий фронт.

Экзарм следует строго оговоренному плану и ведет первую сотню неспешной рысью, давая противнику время спокойно построиться. Проходит навскидку где-то с полчаса, и пехотный таксис выстраивается по всем правилам македонской военной выучки. Четкие коробки синтагм растягиваются поперек долины, перекрывая почти треть неширокой низменности.

Я помню, что каждая синтагма — шестнадцать воинов по фронту и шестнадцать в глубину. Это упрощает подсчет, и я быстро пересчитываю плотные пехотные квадраты.

«Семь! — произношу про себя и, перемножив, получаю общую численность фаланги. — Тысяча семьсот девяносто два!»

Колонна моей конницы сильно растянулась, и Экзарм с первой илой уже в долине, а я с тяжелой полусотней еще на склоне. Зато отсюда сверху мне хорошо виден весь серый фронт фаланги, лес поднятых вверх копий и группа всадников на правом фланге. Над ним блестит позолотой значок таксиарха, показывая мне, где находится Гекатей.

За этой кавалерией, чуть позади фаланги, видна выстроенная в четыре шеренги сотня тяжелых гоплитов. Эта пехота, как и всадники, сильно отличается от общей серой массы фалангитов бронзовым блеском своих доспехов и шлемов.

«Итак, — мысленно поздравляю себя, — все как я и предполагал. Вот что значит таксиарх — настоящий македонец: ни малейшего отклонения! Классическое построение фаланги и мобильный отряд бронированной пехоты именно на правом фланге. Все как у Великого Александра! Кто ж спорит с Великими!»

Сейчас от нашей первой сотни до ближайшей шеренги наемников примерно шагов пятьсот. Экзарм по-прежнему идет рысью, и фаланга стоит довольно вольно; расстояние между фалангитами — примерно в два шага.

Прикидываю на глаз общий фронт противника, и получается где-то двести пятьдесят — двести семьдесят шагов. По обоим флангам до поросших лесом склонов — примерно такое же расстояние, но обойти их вряд ли удастся. Таксиарх Гекатей — опытный полководец и специально выбирает место, где справа от него змеится трещина оврага, а слева — заросли кустарника.

Отмечаю для себя разумность действий командира наемников, но сейчас это не имеет значения. Я не собираюсь охватывать их фланги; у меня совсем другая задумка, и мне видно, что Экзарм уже начал ее исполнение.

До противника остается шагов триста, и первая ила, вытянувшись в одну линию, останавливается. Вторая сотня выстраивается рядом, продолжая ту же шеренгу. Теперь фронт конницы примерно равен фронту фаланги. Третья и четвертая илы строятся в такую же линию, но в сотне метров позади первой. Пятая сотня встает еще на сто шагов дальше.

Я останавливаю тяжелую полусотню на небольшой возвышенности, что вспухла пологой волной примерно в версте от строя фаланги. Едва остановились, как трубач выдувает «готовность».

Это сигнал для Экзарма, и в подтверждение того, что он принят, от первой линии несется ответный протяжный вой трубы.

Атака! Атака! Призывно ревет труба, и первая линия с места бросает коней в галоп.

Конница с гиканьем и свистом несется на врага, с каждым мгновением наращивая темп. Грохот копыт сотрясает землю, а фаланга отвечает на него спокойным и уверенным смыканием рядов.

Над стройными рядами пехоты летит отрывистый двукратный звук рога, и…

Шрр! — прокатывается эхом по долине; это звук бокового шага почти двух тысяч людей. Шрр! — слышится еще один шаг, и вот уже все синтагмы слились в один сплошной фронт, а фалангиты застыли плечом к плечу.

Вновь боевой рог оглашает долину, и под грозный шорох опускаются длинные сарисы первых пяти шеренг. Всего на три счета фаланга сливается в единый монолит и ощетинивается, как дикобраз, непроходимым лесом смертоносных жал.

Вся эта грозная слаженность производит впечатление и словно бы насмехается над любым противником: «Мол, давай, попробуй, возьми нас!»

Пробить эту стену действительно невозможно: ведь каждого вражеского воина одновременно атакует сразу пять копий, и защититься от всех пяти разом невозможно. К счастью для нас, мы не собираемся взламывать этот строй.

Фаланга полностью приготовилась встретить несущуюся на неё конницу, а та стремительно приближается. Каждый всадник первой линии уже натянул тетиву и наложил стрелу. С двухсот шагов звучит команда Экзарма, и следует первый залп. Две сотни стрел идут по навесной траектории и падают смертоносным дождём куда-то в центр фаланги.

Крики раненых тут же оглашают долину, и я с некоторым злорадством отмечаю про себя: «Вот оно, слабое место фаланги! По краям она крепка как камень, а внутри — мягкая и уязвимая!»

И действительно, в македонской фаланге первые две шеренги имеют щиты, а все последующие — нет. Чтобы держать и орудовать шестиметровой сарисой, нужны обе руки; одной, точно, не справиться. Значит, щит держать нечем! Его даже на шею не повесишь — ведь строй очень плотный, а круглый македонский щит слишком большой и будет мешать действовать копьём.

За первым залпом пошел второй, но фаланга лишь плотнее сжимается, а раненых и убитых сменяют бойцы из задних рядов. Каждый воин в строю, стиснув зубы и выставив копье, ждет столкновения, примиряясь с потерями и готовясь принять удар. В этот момент они все думают только об одном — вот сейчас эти твари напорются на наши копья, и уж тогда отольются им наши слезы.

Оскалившись, жеребцы летят прямо на выставленные копья, и кажется, столкновение неизбежно, но вновь звучит труба, и вытянувшиеся в линию илы вздыбливают коней в тридцати шагах от фаланги. Озверевшие жеребцы скалят зубы и грызут удила, но слушаются своих седоков, а те продолжают стрельбу, но теперь уже выцеливая в упор первую шеренгу врага.

Вторая линия конницы останавливается по тому же сигналу трубы, выдерживая заданную дистанцию. Ее залпы идут уже навесом на задние шеренги фаланги.

Последняя линия, состоящая только из одной илы, встает еще чуть дальше и также навесом начинает засыпать внутренние ряды фалангитов. Такая расстановка в стиле слоеного пирога выбрана мной для того, чтобы стрелы летели по разным траекториям и было сложнее их отражать.

Смертоносный град сыпется на фалангитов, нанося весьма ощутимые потери, ведь, спасибо казначею Эвиту, на них почти никакой защиты, кроме шлема и льняного панциря. Первые три шеренги еще кое-как спасаются за своими щитами, но задним совсем худо. В таком плотном строю каждая стрела находит свою жертву. И пусть далеко не каждая убивает, но хоть какую-то рану да наносит.