Второгодка. Пенталогия (СИ) - Ромов Дмитрий

Подошёл официант. Мальчишка, чуть старше нынешнего меня.

– Добрый вечер, выбрали что‑нибудь? –поприветствовал нас он, но, увидев, что меню мы даже не открывали ещё, сдал назад. – Или к вам чуть позже подойти?

– Не надо позже, – твёрдо ответил Сергеев. – Значит, «Сибирский Ортодокс»… Или «Финляндия» появилась?

– Нет, у нас нет, – покачал головой мальчик‑официант.

– Ну, вот, тогда, как я и сказал, «Сибирский Ортодокс», двести пятьдесят, холодненькую, но не ледяную, понятно? И «Бородинского» порежь нам, а на отдельную тарелочку – сало, соломкой, как картошка фри, знаешь? И… гулять, так гулять! Грузди солёные с зелёным лучком и со сметанкой.

– Грузди все будут?

– Ты в стол неси, а тут мы уж сами разберёмся.

Мальчишка убежал, а Сергеич развеселился, предвкушая встречу с прекрасным.

– Эх! – потёр он руки. – Забыл! Томатный сок забыл. Ну ладно скажем ещё. Некоторые глупые и неумелые люди пьют водку замороженной до отрицательных температур. Это неверно. В корне. Так можно и тормозуху шарахнуть и не понять.

Он посмотрел вопросительно на Кукушу и тот сипло засмеялся:

– Я не знаю, Сергеич. Тормозуху не пробовал.

Он взял со стола салфетку и вытер лоб, а потом расстегнул свой «адик» строгач.

– У водки есть аромат и вкус, – продолжил прерванную мысль Сергей Сергеевич и минут пять, пока нам не принесли заказ, рассказывал о нюансах вкуса различных отечественных и заграничных водок.

Подошёл официант и принёс графинчик. Сергей Сергеич взял его в руку и укоризненно посмотрел на парнишку. Посмотрел, но говорить ничего не стал. Разлил по рюмкам себе и Кукуше, взял кусочек хлеба, положил на него два брусочка сала, выпил, закусил и зажмурился.

– Если скажете, что это плохо, вы мой кровный враг на всю жизнь.

Кукуша крякнул и тоже закусил «Бородинским» с салом.

– А по поводу имени, многоуважаемый Слава, – вальяжно откинувшись заявил Сергеев. – Не знаю, были ли родители приколистами, не имею ни малейшего понятия. Но зато наверняка знаю, что Кочкин Евгений Самуилович был тем ещё весельчаком и любителем выпить беленькую. Вот он‑то, имея власть давать деткам, поступающим в его детский дом имена, и придумал эту редкостную комбинацию имени, отчества и фамилии.

Кукуша закашлялся.

– Ты чё, Сергеич, детдомовский? – спросил он, переведя дух.

Тот молча пожал плечами и налил ещё по одной.

– Двойка? – разволновался Кукуша. – На Южном, да? Кочкин! Алкаш Кочкин. Смотри!

Он протянул через стол руку и показал свою ювелирную коллекцию.

– Красота, – покачал головой Сергеев. – Да, был у меня такой же.

Он ткнул в кружок на пальце, в который был вписан эллипс с двумя буквами «Д».

– Но я свёл. Большие люди, работа, презентации. Губер сказал, мол, давай, Серёга, убери. Ну, я и убрал. Поехали.

Они замахнули ещё, а потом заговорили о месте, где прошло их детство. Когда Сергеев выпускался, Кукуша только поступил в обитель. Общих друзей у них не нашлось, но воспитатели и общие впечатления были…

– Эй, мальчик. Неси ещё.

– Двести пятьдесят?

– Да, и закусочки освежи, – скомандовал Сергеев и повернулся ко мне. – А ты, курьер фальшивый, Андрей Андреич, значит?

– Нет, я вообще‑то тоже Сергей.

– Да‑а‑а? – удивлённо протянул он и проследил за приближающимся графинчиком. – Молодец. Но не Сергеич, надеюсь?

– Андрей Андреичем вас дразнил Воробышек лет тридцать назад, – усмехнулся я.

– Что ещё за воробышек? – прищурился Сергеев.

– Да, вы ходили тренироваться на Кузнецкий с ментами, помните? Заодно и сведения эксклюзивные получали для материалов своих.

– Я‑то, может, и помню, – подмигнул он, – да забыл. А вот ты откуда знаешь?

– А я у Воробышка тренируюсь, – объяснил я.

– Что за Воробышек? Ерунда какая‑то.

– Да как вы не помните‑то? Щупленький такой, армянин. Икар Тер‑Антонян. У вас компашка спортивная была. Воробышек этот, Икар.

– Армянин?

– Да, молодой такой пацанёнок был, хиленький.

– А сейчас?

– А сейчас он терминатор. Сходите. Вам тут по Набережной напрямки пятнадцать минут ходу всего. Там у вас ещё был такой капитан Бешметов и Никитос, сосед ваш нынешний.

Кукуша замер с вилкой, с насаженным на неё груздём, хрустким, мясистым. Отличные грузди, кстати. Сказка, просто.

Сергеич тоже замер. Но, в отличие от Кукуши, взгляд у него был не удивлённый, а тяжёлый. Исподлобья. Глаза покраснели, налились. Он уже поплыл. Правда нить не терял, держался.

– То есть, ты хочешь сказать, что вот со всем этим букетом воспоминаний и чёрной буквой «зет» во всю дверь… случайно? Хочешь сказать, случайно нарисовался?

Он цыкнул зубом, оторопело прошёлся взглядом по залу, навёл фокус на нашем пацанёнке и махнул ему, требуя ещё двести пятьдесят.

– И да, и нет, – пожал я плечами. – Хотел Никитосу привет передать. А про вас не знал, честно говоря.

– Так он подумает, что это я ему привет передал. Я же как бы эксцентричный. Чё к чему, кстати, я не понял? Он за или против? Зачем ты ему букву‑то впаял?

– Эта не та буква, – усмехнулся я. – Это знак Зорро. Из фильма. Он поймёт.

– Ну‑ну, в суде трудно будет к кинематографической классике апеллировать.

– Да пофиг.

– А от меня тебе чего надо? Я вообще‑то просил без воспоминаний, а вы меня на слезу разводите здесь. Кочкин, Воробышек… Бешеный…

Он разлил по стопочкам и снова замахнул. Кукуша ход пропустил.

– Я, как его не стало, бросил тренировки, – сказал Сергеев и икнул. – Поцапался с Никитосом и всё. А он до сих пор меня стороной обходит. И в лифте не здоровается.

– А чего поцапался?

– Да‑а, – махнул рукой Сергеев, – ляпнул, что о нём думал, а он и закусил. Я тогда в силе был, областная газета сначала, потом областное телевидение, с Доренко дружбу водил. Губер доверял, мы с ним душа в душу жили. А этот, Никитос… Сказал ему, короче, что из‑за него Бешеного завалили…

– Как это из‑за него? – нахмурился я.

– Да так. Серёга Бешметов копал под Ширяя… Ну, был тут деятель, ты не знаешь, давно его уже нет. А Ширяй был с начальством ментовским в спайке крепкой. Бешеный хотел их уделать, а этот, наоборот, канючил, что не надо лезть, не надо путать карты, ещё там херню какую‑то, не помню. Короче, Бешеного убили, а этот член с генералом да с Ширяем дружбу завёл. Ну, я и сказал, мол, чё ж ты за мудак, у тебя друга лучшего убили, а ты с его убийцами в дёсны сосёшься. Ну, он и закусил. Потом подниматься начал, а меня гасить. Это долго длилось. И он все эти годы, сука мусорская, прошу прощения за мой французский, гнобил лучшего журналиста области и единственный беспристрастный и чистый голос правды.

– Как он тебе хату не спалил ещё? – хмыкнул Кукуша.

Чистый голос правды в ответ только рукой махнул.

– Вы чем сейчас занимаетесь, Сергей Сергеевич? – спросил я.

– Водку пью.

– Не прямо сейчас, в трудовом смысле.

– Преподаю журналистику.

– В универе?

– В Культуре. Из универа попёрли меня.

– А в плане профессиональном?

– Сказал же, – пожал он плечами. – Водку пью.

– А скандалы, интриги, расследования? – нахмурился я.

– Ты с луны что ли упал, злой мальчик? Мальчик, бля… Мальчик жестами объяснил, что его зовут Хуан.

Кукуша заржал.

– Жестами, а‑ха‑ха… Хуан… Сергеич жжёт!

Ресторан заполнился успешными чиновниками, высокопоставленными предпринимателями, креативными и просто переделанными жёнами и подругами разных важных людей. Они гармонично встроились в дорогой интерьер и заказывали всякие затейливые штуки.

А наша компашка на фоне этой публики смотрелась, как группа обнищавших и заблудившихся путешественников во времени.

– Все скандалы давно закрылись, – не обращая внимания на эффект от своей шутки, сказал Сергеев и посмотрел мне в глаза.

– Ну, есть же каналы в Телеге, например, ещё какие‑то популярные площадки?

– Я же сразу понял, что ты не случайно нарисовался. Кого заказать хочешь?