Патриот. Смута (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

— Хорошо отец. Спасибо.

Вдумчиво надо действовать. Годы моей юности пришлись на советское время. Там с верой все иначе было. И у меня, человека светского, не воцерковленного никогда истовой веры в бога не было. Понятно, что каждый воин верит во что-то. В удачу, судьбу, Бога, Дьявола… У каждого свой путь в этом. Когда рука об руку со смертью ходишь, и она на тебя из-за любого куста и кочки смотрит — Поверишь! Но, в плане религиозных действий, познаний мало.

Пока я думал, святой отец окинул меня взглядом. Вздохнул, осенил крестным знамением, кивнул и удалился.

А я вошел внутрь выделенного помещения. Комнатушка оказалась небольшой. Печка в дальнем углу — слева. В правом — лампадка да образок какой-то совсем простой на полочке и пустота. От печки и красного угла к двери по стенам стояли широкие лавки.

М-да, кроватей в деревнях тогда особо-то и не знали.

Пахло слегка ладаном, сильно дымом, а еще мокрой, седельной кожей, мускусом и потным телом моего слуги. Я проморгался, чтобы лучше видеть в полумраке. Седельные сумки покоились на одной из лавок. Иван сидел у печи, в которой потрескивал огонь, клевал носом.

Завидев меня, он с приличным опозданием неловко вскочил.

— Хозяин, все готово. — Предательский зевок показал его несобранность — Воооот, место вам выбрал. Лавка не скрипучая, пошире.

Он мял руками шапку, нервничал. По лицу было видно, что спать ему хотелось сильно. И что говорит он сейчас со мной на автомате.

— Давай, ложись, спи. Я тебя потолкаю потом, покараулишь. Ближе к утру.

— Караулить? — Он еле ворочающимся языком добавил. — Хозяин.

— Да, Ванька, караулить. В полглаза спать.

— Так вы раньше…

— То раньше было. Дело-то опасное.

Он уставился на меня с недоверием.

— Вас, хозяин, как подменили.

— Пословица такая умная есть. Говорил уже, не помнишь, что ли. — Я ему улыбнулся, совершенно по-доброму, без давления какого-то. — За одного битого, двух небитых дают. Так вот, я по зубам получил, сразу уму-разуму набрался. Дальше все по-другому будет. Привыкай.

— Хорошо это, хозяин. Ох, как хорошо. А то порой так страшно было, аж жуть.

Дальше, Ванька, еще страшнее будет. Дорога наша только начинается здесь.

— Спи.

Он тут же сел на лавку, устроился поудобнее, насколько это было возможно и засопел.

У меня же были грандиозные мысли осмотреть свое снаряжение. Но, поняв, что в помещении источники света — это печка и ровно одна лучина, я решил отложить дело до утра. Однако письма не давали мне покоя. Я их не отдал дворянам. Только показал.

Сейчас очень хотелось взглянуть самому. Из-за чего весь сыр-бор.

В полумраке я извлек их.

Сургучная печать с оттиском массивного символа. Ставился он крупным перстнем с двуглавым орлом и надписью «Многих господарств…» дальше буквы плыли и были плохо читаемы.

На одном указано, что передать нужно воеводе Воронежскому, на втором, идентичном, что для атамана Донского. Странно. Почему нет имен и фамилий? Хотя… В Москве не знали, кто сейчас здесь главенствует над служилыми людьми. Раз край поддерживал Царевича Дмитрия войсками или же фуражом и просто нежеланием присягать столице. Люди могли смениться. Чины же оставались прежними.

Атамана войска Донского. Он же не один, не весь дон, не единый это чин. Среди донцов несколько атаманов было во времена смуты. Точно помню. Скорее всего, по территориальному признаку. Близ Воронежа одному человеку люди верны, ниже по течению — другой у них за главного.

Все логично.

Я вернулся к печатям. Были они идентичны и, отложив воронежское письмо, взялся за донское.

Хм… Такую снять и обратно поставить — можно.

Если так прикинуть, срезать получится, прогрев тонкий нож. Клинок найдется в имуществе. Но… зуб поставлю, будет написано примерно то же, что и в письме к местному подьячему Якову.

Почему бумаги отличаются внешне? Все просто — местный представитель Разрядного приказа, человек небольшой. А воевода и атаман, птицы иного полета. К ним серьезнее надо писать, увесистее.

Еще немного подумав, я убрал письма в сумку. Негоже тайну переписки нарушать. Не стоит оно того. Мне уважение людей завоевать надо. Показать им, что я посыльный. И что я, человек достойный. Не на их стороне, не на стороне Шуйского или Дмитрия. На стороне земли русской. Ей хорошо, то и мне ладно.

Тут до ушей моих донеслось приглушенное чавканье. Кто-то шел через двор, скрывался, таился, но именно это меня и насторожило. Будь это звонарь, возвращающийся из бани — он бы действовал громко. А здесь шаги по грязи слышны, но еле-еле. Если бы не отвлекся от писем, мог бы и не услышать.

Рука нащупала нож. Я аккуратно подошел к двери.

Ночь на дворе, если кто-то лазает — значит, дело недоброе затеял. Надо глянуть.

Глава 6

Щели между дверными досками были хорошо законопачены. Черт. Постарались строители — молодцы, только мне от этого слышное огорчение. Я подошел к Ивану, сел, положил ему руку на рот, второй тряхнул.

Он открыл глаза и попытался закричать. Ожидаемая реакция.

— Тихо, дурень, это я. — Выдал одними губами.

Его страх чувствовался. Глаза широкие, словно блюдца. Спросонья слуга не понимал ничего, совсем осоловел, как пьяный. Сколько он дрых? Меньше часа прошло, чего же его так разморило.

— На улице кто-то есть. Я проверю, ты здесь жди. Уйду, засов тихо… Тихо, понял, прикрой. Стук — раз, раз-раз. — Я легонько, в произнесенный шепотом такт, толкнул его кулаком в живот. — Сейчас руку уберу, ты молчи.

Он продолжал смотреть на меня и сопеть глубоко и быстро. Сердце его билось как сумасшедшее, вот-вот выпрыгнет. Придется еще конкретизировать, чтобы не сотворил всякой дичи.

— За мной ни ногой. Почуешь запах гари, ори что есть мочи — пожар и не выходи, пока совсем дыма много не станет. Услышишь звуки драки, ори — татары и тоже не выходи. Все понял?

Он кивнул.

Черт, зуб ставлю — уверился Ванька, что бес в хозяина вселился. По глазам вижу, что выйду и начнет креститься. Ладно, это мы утром решим, пока что надо соглядатая поймать. Я накинул кафтан, перепоясался. В рубахе было, конечно, сподручнее, но она слишком светлая. Ночью заметно.

Проверил, как сабля и кинжал из ножен выходит. Нормально можно работать. Тяжелые только я к более легкому оружию привык. Хотя было дело и топоры метать учился. Интересно было.

Прыгнул слегка — не звенит ничего. Отлично, пора на вылазку.

Аккуратно открыл засов. За спиной напряженно сопел Ванька. Я толкнул дверь, медленно, неспешно. Высунулся, прислушался.

Тихая ночь, где-то ухает филин. Далеко. Чавканья слышно не было. Но, человек мог спокойно завернуть за трапезную, уйти в посадки или еще как-то уйти с открытого пространства.

На полусогнутых ногах выбрался, осмотрелся, кивнул Ваньке — жди, мол.

Тот прикрыл дверь, также аккуратно, стараясь не шуметь. Вышло неплохо.

Глаза мои привыкли к темноте быстро. Движений не видно. Но, мне не показалось. Куда же ты делся? Идти к бане, смотреть, что там со звонарем? Очень далеко и по открытому пространству. Дым из окошек все еще идет. Не сильно так, поменьше, чем когда я мылся. Как-то долго церковный служка водные процедуры принимает.

Закралась мысль, что убили парнишку, но проверять некогда. Толку от этого никакого.

Потом.

Вжался в стену, двинулся обходить трапезную медленно, еле-еле. Думал.

Смысла идти к обрыву нет. Там конюшня и еще пара строений — перекрывают полный обзор. Местность между ними открытая. Перебежать от стены к стене, если кто-то наблюдает, даже в темноте, незаметно непросто.

Кто же это мог быть, какие варианты?

Первое. У казаков был связной — рабочая схема, но мы их хорошо допрашивали. Не скрыли бы такое. Второе. Федор отличный актер, на их стороне. Полез освобождать или убивать. Сомнительно, слишком он горячий мужик. Такие люди, обычно, в сложные планы не умеют. Третье. Полез порешить их из-за того, что они его подставили. Вот это в его стиле, но зачем, если их утром собираются вешать? Вряд ли они что-то утаили.