Патриот. Смута (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Пахнуло сыростью, болотом, гнилым камышом.

В реку от берега уходило несколько мостков — крепких, устойчивых. Близ одного из них, самого правого, вдали, в темноте я заметил движение. Враг там, больше некому.

Я вжался в массивный ствол. Перевел дух, всмотрелся.

Из-за туч вновь вышел месяц. Отлично — подступы к воде в темноте, под кронами деревьев видно гораздо хуже. Гладь, отсвечивая, помогала мне лучше разобрать происходящее.

Беглец отвязал лодку и толкал ее от берега, упираясь шестом в дно. Пока что за пределы мостка не выплыл. Но счет шел на секунды. Еще чуть-чуть и уйдет. Нельзя! С середины реки, где течение, его никак не достать.

Я метнулся к нему. Расстояние приличное, нужно преодолеть его быстро. Не до скрытности. Он, занятый отчаливанием, заметил движение в последний момент. Уронил шест, тот с хлюпаньем упал в воду.

Схватился за лук. Натянул тетиву.

Нас разделяло каких-то десять метров. Лодка отходила от берега. Еще немного, буквально метр и не достать.

Три моих шага, миг. Резко отшатнулся, рухнул ничком. Тренькнула тетива. Стрела просвистела надо мной. Он выхватывал следующую. Нет, хрена лысого! Я привстал и метнул кинжал. Мгновение — и удар.

Рывок!

План был выбить его из равновесия. Такой тяжеленной штукой, чтобы хорошо попасть — это наловчиться надо. Навык-то у меня есть, но слишком тяжелое оружие. Непривычное.

Беглец тем временем выронил лук, схватился за грудь. Неужели попал?

Шаг, еще шаг. Под ногами первые бревна мостка. Ушей моих достиг хрип. Враг заваливался со стоном, кренился. Упал с громким — «бах». Ударился головой о дощатый настил. Следом соскользнул, провалился в воду — «хлюп».

Труп. Если после попадания кинжалом можно еще сомневаться, но от такого падения… Нет. Невозможно притвориться. Все мозги всмятку.

Лодка по инерции продолжала свое движение от берега, качалась на волнах. У края мостков плавал в луже разливающейся темной жидкости труп беглеца. Лунный свет не красил алым, давая лишь оттенки серого и черный.

Прыгать в воду не хотелось, я осмотрелся.

Рядом нашлась длинная жердь, изогнутая на конце. О, крюк, получается. Пойдет! Схватил, развернул, закинул на лодку. Зацепился за что-то с первого раза. Подтянул.

Прыгнул внутрь. Здесь же нашлась веревка, и я быстро закинул ее за один из опорных столбов мостков. Разбираться с имуществом было некогда.

Пришел черед мертвеца.

Тот плавал, покачиваясь на небольших волнах. Ничком. Подвоха нет — мертв. Ловко орудуя крюком, я подтащил его к берегу. Схватился за мокрую одежду. Потянул бездвижное тело. Вынул, перевернул, взглянул. Вода вперемежку с кровью полилась потоками с берега в реку.

Кинжал вошел ему в грудь.

Вытащил, взвесил в руке. Убойность огромная, а вот точность… Тут и везение, и мой боевой опыт, и навык метания, и божественное проявление сыграли роль. Все вместе.

Кто же передо мной?

Человек одет в широкий кафтан — запашной халат. Цвет ночью не разобрать, но что-то темное. На голове вяленная, массивная шапка, как у лучника, что остался в трапезной, очень похожая. Перепоясан кушаком, поверх которого широкий, толстый кожаный ремень. На нем сумка, нож, кинжал и к нему же крепится колчан. Стрел в нем мало. Частично они разлетелись по лодке, частично в воде или оказались сломаны при падении.

Карманы?

В то время их еще и не придумали. За пазухой — тоже ничего. В правом сапоге — небольшой ножик. Оружие последнего шанса.

Так, надо бы тебя тащить наверх. Но кровь хлещет. И мокрый ты, до ужаса. Это я так весь измажусь. Раз труп, к тому же какой-то налётчик — уважительной транспортировки ты не заслуживаешь.

Веревка. Ту, что была в лодке, я использовал.

Начал осматриваться. Сверху у церкви горело зарево. Поднимался шум. Федор молодец поднял людей. В тот же миг пара человек с факелами появилось на склоне у начала тропы, по которой я спускался.

— Московит… — Ветер сносил слова.

М-да, со скрытностью у них здесь так себе. Хотя… От кого скрываться? Еще какой-то отряд разбойников, если только подтянется.

— Тут я! Догнал!

Свет факелов начал спускаться. Хорошо, подожду, чего тащить-то самому, если люди помогут.

Пока они шли, я пристально вгляделся в труп. Обыскал я его ранее, но на внешность как-то внимания не обратил. По одежде узнавать, кто передо мной — еще не научился. А вот лицо… Помяло его знатно, упал, стесал ухо, щеку, голова в крови, череп точно треснул. Но понять можно, глаза раскосые и общий вид… Татарин.

Казаки, за ними татары, еще и один, чертом обернулся. Или все же сборная солянка и там наверху мы двух русских схватили? Надо допросить. Узнать, кто такие и какого… Ну да, какого хрена они здесь делали.

Пара минут и двое служилых людей были тут как тут. Заспанный, усталый, еще больше изможденный, чем вечером, Яков в нижних, светлых штанах и рубахе с саблей наголо. Второй служилый человек, имени которого я не знал, в кафтане на голое тело — с луком и колчаном.

— Поймал?

— Да.

— Татарин?

— Да.

— Наверху тоже, двое. Крымчаки. Григорий допрашивает.

Они подошли, глянули на меня, на лодку, на труп.

— Этот готовый. Как это ты его, ловко. Осмотрел?

— Нет у него ничего, особо.

— Ясно. — Яков повернулся к напарнику. — Останься, сними все ценное, лодку проверь, а его вон… — рука указала на воду. — Пущай сомов кормит басурманин.

Жестко. Нравы этих людей были мне еще не до конца понятны.

— Скажешь, хоронить, московит? — Уставился на меня дворянин, чувствуя удивление.

— Нет. Ваша земля, ваше право. — Я не спорил, смысла не было. Нужно привыкать к таким делам. Самому действовать также, сурово. Здесь законы иные, непривычные, как в моем времени.

Он ничего не ответил, и мы вдвоем стали подниматься.

— Думаю, за казаками они пришли. От той самой Маришки. — Проговорил Я.

Подьячий шел тяжело, сопел. Слышалось, что начинает сбиваться с дыхания. Не здоров он был.

— Согласен. Также мыслю. Уф… Казаки про них не ведали. Уф… Выходит так.

Мы прошли еще немного, и на середине пути пришлось остановиться. Яков тяжело вздохнул, закашлялся.

— От хвори не оправился… Уф… до конца еще… Пол зимы пролежал. Раны, потом она… Зараза.

Сверху слышались голоса.

— Увидели они, что к шалашу казаки не пришли. Потом твои люди его осмотрели. Ходили же. С другого берега это отследить можно. Дождались ночи и полезли. — Версия складывалась рабочая. — Но почему в храм?

— А куда?

Действительно, а куда им еще лезть-то?

— Логично.

Церковь, это место, где люди собираются, путники останавливаются за неимением иных возможностей. Если кого под засов посадить надо, на время — тоже при храме в какой-то подвал. МВД и тюрем еще нет. Поэтому и решили татары с трапезной начать.

— А откуда там Федор взялся?

Яков вздохнул, дыхание более или менее к нему вернулось.

— Идем. — Махнул рукой. — Да он вечером молвил, что глаз не сомкнет. Будет за казачками следить. Вдруг удумают как-то выбраться. Не зря.

— Как мы с ним разминулись то?

— Пока ты там трапезничал… Федор молиться ходил… Я с ним был. С отцом Матфеем… Уф… Поговорили еще. — Яков начал отставать, пришлось замедлится. — А ты сам? Как там?

— Не спалось. Возню услышал. Думал, по мою душу опять кто пришел. Пошел посмотреть, осторожно. А они у двери переговариваются, вдвоем. Подождал, пока войдут. Подоспел.

— Это хорошо. Ладно, все вышло.

Дальше шли молча.

Выбрались. Служилые люди, разбуженные Федором и святым отцом Матфеем, собрались у церкви. Стояли, ждали указаний, не суетились. Простой люд был не нужен, все и без их помощи и знания решилось. Нечего население среди ночи пугать.

Дворяне пришли, в чем спали. Смотрели по сторонам зло, с напряжением. Давили зевки.

Федор сидел на завалинке. Один из товарищей бинтовал ему руку. Рядом к стене было привалено два скрученных тела. Лучник и черт без маски и шапки — обычный человек, черноволосый, злой. Григорий, тихо расспрашивал их о чем-то.