Патриот. Смута (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Мы подошли.

— Спасибо тебе, Московит. — Раненый дворянин смотрел на меня. — Отплачу.

— Пожалуйста. Служба. — Улыбнулся я в ответ.

К нам подбежал поп, взъерошенный и помятый. Рясу одеть не успел, был в подряснике, но крест на груди имелся — крупный, деревянный.

— Миколку они… Ироды. — Он шмыгнул носом. — Молодой был, совсем.

Приступ ярости вспыхнул в душе. Кулаки сжались. Все же в бане или на выходе из нее убили паренька. Жаль его, смышленым показался на первый взгляд. Черти!

— Говорят что-то? — Я навис над Григорием.

— Сложно. Они русский знают плохо, считай никак. А я их речь, примерно так же. У нас тут все такие. С крымчаками особо говорить не привыкли.

Я поделился мыслью.

— Думаю, если так, то новые люди они здесь. Из Крыма. Либо, врут.

— И то верно. — Григорий почесал бороду. — Те татары, что в Поле постоянно близ наших границ обретаются, с русской речью знакомы хорошо. Обычно так. Они, бывает, с казаками торг ведут. А эти совсем дикие. Наглые.

В татарском я был вообще не силен. Английский, немецкий, французский, даже китайский, малость — это да, еще афганский немного, но только разговорный. Не думал, в той жизни, что когда-то познания тюркских наречий понадобятся.

Ладно, попробуем по-простому:

— Э, сын шайтана. — Я ткнул лучника кулаком в грудь. — Маришку знаешь? Ей служишь?

— А, у-рус. Сам слуга. Сам собака.

Я ударил резко. Не сильно, без замаха. Больше, чтобы дать понять — не стоит со мной так. А еще, чтобы знал, ответ не засчитан. Татарин закашлялся.

Левой рукой взял его за подбородок, уставился в глаза.

— Еще раз про собаку, что скажешь на человека русского, я тебе язык вырежу. Понял.

Он явно понял. Здесь перевод был не нужен. Интонация оказалась важнее содержания.

— Еще раз спрашиваю. Маришка. Знаешь ее? Шайтан баба.

Глава 7

Черт, что за тарабарщина. Я половину не понял.

— Говорит, что батыр их, богатырь получается, главный вроде как, побьет нас всех тут. — Вздохнул Григорий.

К нам подошел Яков.

— Ну что?

— Да… Сложно. Уверен, Маришка их послала, следить. А может и казаков порешить. Добро мое у них забрать. Но служат они батыру какому-то Каналы, Калачи. — Выдал я складывающуюся в голове версию.

— Имя странное. Прозвище скорее. — Задумчиво проговорил Григорий. — Они же Гереи все. Ханы, которые. А тут… Кровь, оружие, не пойму я точно.

Хотел спросить у Якова про письмо, с собой ли. Но… Он же примчался, в чем спал.

— Текс помнишь? Там же были имена.

— Точно.

— Калга… Сейчас… Дженибек, Арсалан, Кантемир.

— Э, сын шайтана. Женебек, Арсалан, Кантемир. Они войско ведут?

— У…рус. Буюклерге баш эгмек. Батыры.

— Склониться в поклоне требует. Это слово я знаю.

Требование прошло мимо моих ушей. Ясно, значит, в письмах про крымчаков — все правда. Идут они к нам и раз передовые отряды уже здесь, скоро будут всей ордой своей.

— Много вас?

— Тьма у-рус. Сайысыз. Коктеки йылдызлар киби.

— Про звезды что-то говорит. — Григорий вновь вздохнул.

Вроде бы спрашивать больше нечего. Ситуация вокруг Воронежа становилась по-настоящему напряженной. Если вечером я думал, как ликвидировать один бандитский притон, и соображал, как противостоять потенциальной угрозе татар, то новая информация говорила — Игорь, времени в обрез.

Хм…

Помнится мне, не сожгли в 1610 татары Воронеж. Мимо прошли? Или иной дорогой? Так-то Родина моя, столичный край Черноземья, от основных путей крымчаков на север несколько в стороне была. Главный шлях, дорога — западнее пролегала. Объединяла она все пути с юга через степь в районе Оскола, в мое время — Старого Оскола. А дальше вела на север, к Москве. Еще один шлях пролегал восточнее. Если память не изменяет — не крымчаки, а ногайцы по нему хаживали. И с ними отношения лучше были, торговали больше.

— Через Воронеж же дороги крупной нет, верно?

— Так-то оно так. — Григорий продолжал бороду свою козлиную поглаживать. — Но, татары, когда на север идут, вокруг разъезды рассылают. Отряды. А потом в единый кулак собираются. Это раз.

— Ну и, если им кто обещал стены Воронежа открыть, чего бы не свернуть, и не пограбить. — Это говорил Яков тихо, чтобы слышали только мы. — Это два.

Я уставился на него, а он лишь кивнул, показывая — что такой вариант вполне возможен и он о нем тоже думает. Громко произнес.

— Ладно, поговорили. Кончай их и спать.

Вот так легко и просто. Они враги— звонаря убили, нашего парнишку. Одного из служилых людей ранили. Могли и церковь подпалить. Красного петуха по поселку пустить. В свое время за такое, если война вокруг, я бы их тоже к стенке поставил.

— Слово последнее есть? — Яков спокойно обратился к пленнику.

— У-рус. — Оскалился тот, что был чертом одет, задергался. — Мен сени къаргъайым.

— Ругается.

Григорий, говоря вполне спокойно, с очередным вздохом выхватил нож. Быстро полоснул татарина по горлу. Затем ловко ткнул второго в шею. Отер клинок о плечо убитого. Я наблюдал. Жестко, ох и суровые же они люди — дворяне начала семнадцатого века.

— Ну что, собратья. До утра. Предлагаю всем тут ночевать остаток ночи. — Проговорил Яков.

Двое дворян подошли, подняли первого крымчака, понесли от церкви подальше. К дубу, что черной массой возвышался на другой стороне площади.

— Я к слуге пойду. Он там сидит, караулит.

— Утром на службе увидимся, московит. — Изможденный подьячий хлопнул меня по плечу. — Спасибо тебе.

Я кивнул в ответ, распрощался и двинулся обходить трапезную. Ночка выдалась нелегкая… Казаки вечером, татары в темноте. Что утро мне покажет? Выспаться надо хорошенько.

Тук… Тут-тук, постучал я.

— Ванька, открывай, я это.

Засов громыхнул.

— Что там, хозяин, я тут сижу, сижу… — Начал он бубнить. Выглядел помятым и испуганным.

Хотелось сказать «татары», но решил не пугать парня. Ему от этого знания никакого толку, сплошные нервы. Утром, все утром.

— Да так, кутерьма. До утра давай. Спать ложись, а я покараулю.

— Спасибо, хозяин. А то я уже и так, с трудом. Со страху.

Он отстранился от двери, вернул нож, которым вооружился, в наши вещи и завалился спать. Почти сразу захрапел. Чудно. Испуганный, а вырубился мгновенно. Усталость взяла верх.

Я подкинул в печку пару дровишек. Поворошил аккуратно палкой, сбил покрасневший на ней уголек. Дымило сильно. Топилась избушка по черному. Печей белокаменных здесь не было. Да, изобрели их уже, да применяли. Но далеко не все. В селах к этому более или менее везде, только к эпохе Петра придут. А пока — вот так.

Тянуло хорошо, оконца были высоко, под самым потолком. Дым туда уходил.

Я привалился к стене, расслабился. Прислушался к телу своему. Спина слегка саднила, щека гудела. Удар казацкого кулака уже и забылся, но все же последствия оставил — прпришелся хорошо, но молодость все покроет. Через три дня забуду уже. Ноги побаливали, в бедрах. Не привык паренек, тело которого я занял к долгим верховым путешествиям, а еще на пользу не пошла беготня вниз к реке и обратно в гору.

Впереди половина ночи. Ванька спит, сопит без задних ног. Похрапывает. А я, человек привычный, в полудреме посидеть. На улице было тихо. Где-то в углу стрекотал сверчок.

Время шло. Мысли текли медленно. О старом доме. О старой — прошлой жизни. Как там правнук мой, тезка, Игорюшка? Как внуки? Друзья ушли раньше меня, кроме родни никого же там и не осталось. Держался за жизнь, за них, помогал чем мог. Учил, воспитывал. Благо — за плечами опыт приличный.

Наконец, выработанный годами инстинкт подсказал мне, что половина ночи позади. Пора караул сменять.

Потолкал слугу, он проснулся, потянулся, сел, а я завалился на лавку и уснул.

Отрубился, казалось, но нет.

Мое новое тело решило делиться эмоциями и памятью. Не моими, не старыми и привычными, новыми и по ним я все больше понимал, что парень был слабым, трусливым и прожигающим жизнь зазря.