Патриот. Смута (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Я вышел.

Поток свежего, холодного воздуха ударил в лицо. Утро было ранним. Только-только рассвело. Сырость поднималась от земли, стоял легкий туман, который шел от реки. Там, внизу, водная гладь была полностью покрыта маревом.

Спал я мало, но чувствовал себя отдохнувшим.

Осмотрелся окрест. Потянулся. Хорошо, как же красива страна наша. Сколько в ней мест таких заповедных.

Колокол звонил, и я двинулся в церковь, обходя трапезную. Люди, простые крестьяне, одетые невероятно бедно, в подранных, штопаных полушубках, жилетках, накидках и сильно потертых кафтанах сходились к храму. Женщины в платках, глаза в пол. Тоже одеты бедно, платья длинные, поверх накидки, чтобы не озябнуть. Детишек вели, много.

Церковь собирала всех людей. Объединяла, вселяла веру в завтрашний день.

Также я приметил двух служилых людей. Один у дуба застыл с саблей на поясе и в кафтане. Второй на углу церкви расположился с луком. Наблюдал за спуском. Хорошо, постовую службу организовали. Надежнее будет и спокойнее.

Местные, смотря на вооруженных дворян перешептывались, волноваться начали. На меня косились. Да что там, откровенно пялились, особенно дети и девки, и я понимал почему. Выглядел я, примерно как дорогущий Мерседес, а то и Феррари, в потоке машин отечественного автопрома, побитых жизнью. М-да, маскировка опять — незачет. Еще со вчерашнего дня про это думал, но дел навалилось.

Вернусь, поручу Ваньке одежду себе попроще добыть.

У входа меня поджидали все те же знакомые. Яков с синяками под глазами от недосыпа, выглядел еще больше исхудавшим, осунувшимся. И…

— С утром, московит. — Ощерился Федор. Левая рука его была перевязана и покоилась на подвесе.

Подьячий зыркнул на него, но я лишь улыбнулся в ответ.

— И вам доброго утра, люди служилые. Ночка недобрая выдалась, может утро, чем порадует.

— И то верно.

— Как рука?

— Пойдет. И не в таких переделках бывал. Сдюжу.

— На службе отец про татар скажет, а после нее миром решать будем, что с казачками делать. Ну а потом, сборы и в Воронеж отправим.

Все было ясно. Отвечать что-то смысла не было.

Мы все развернулись к храму, перекрестились, зашли вслед за крестьянами.

В ноздри ударил приятный запах дерева, перемешанный с ладаном. Аромат пробуждал в душе позитивные эмоции, настраивали на возвышенные мысли о вечном. Людей набилось много, все стояли, ждали, перешептывались. Чувствовалась нервозность.

Звонарь мертв, интересно, кто бьет в колокол? Сам отец Матфей, кому же еще.

Не стал я лезть куда-то далеко, занял место вблизи от двери. Дворяне же протиснулись к алтарю, встали самыми первыми. Местничество, чтобы его. Главное, чтобы мое поведение не сочли за неуважение. Расчет на то, что раз я здесь человек пришлый, требовать к себе какого-то особого подхода и показывать этим людям, что я выше их по роду — плохой план.

Осмотрелся. Люди меня сторонились, образовали некоторое свободное пространство подле. Нескольких дворян не было, как и Григория — служба.

Шло время. Народ начал ворчать громче. Люди вертелись, осматривались. Все больше взглядов падало на меня.

Наконец-то святой отец вышел из-за алтаря. Народ заволновался пуще прежнего. То, что он был один, вызвало удивление.

— Братья и сестры! Православные христиане! Прежде чем начнем мы службу, подьячий приказа Разрядного Яков скажет слово свое мирское.

Он отступил в сторону, уступая место представителю светской власти. Тот вышел вперед, встал перед людьми. Дышал тяжело, но распрямился, выпятил грудь, как мог.

— Народ честной! — Голос его был звонок, отдавался легким эхом. — Люди служилые, крестьяне вольные, черносошные, да холопы! Православные!

Галдящий народ притих.

— После службы татей судить будем. Это раз. — Он окинул всех взглядом. — Ночью татары…

Дальше его слышно не было, народ зашумел. В выкриках звучал страх. Паника не началась, топа, но всем собравшимся вмиг стало не по себе, они повторяли…

— Татары! Татары! Татары! — Стены церкви усиливали звуки.

Кто-то из детей заревел навзрыд. Пожилая женщина заголосила что-то бессвязное. «На кого же ты нас» — или похожее в этом духе. Пала на колени.

— Тихо! — Кричал Яков. — Тихо!

Но его не слушали, сил у подьячего было мало. Еще немного и начнется сущая вакханалия. Чего поп молчит-то? Федор куда смотрит!

Глава 8

Я быстро двинулся вперед. Люди расступались. Уверенно поднялся к подьячему, положил руку на плечо. Тот зыркнул недовольно, закашлялся, пришлось смириться и не перечить.

— Тишина!!! — Заорал я так, что стены, казалось, дрогнули.

Люди уставились на меня. Подействовало. Шум начал стихать, но остановить его совсем было невозможно. Детский плач, причитания, бубнение продолжалось. Но говорить уже можно.

— Продолжай Яков. — Я чуть отступил в сторону.

— Ночью татары! Миколку звонаря убили! — Проговорил Подьячий.

Мужики, что стояли первыми, слыша речь, опускали глаза к полу.

— Татей этих мы изловили, суду скорому предали. За усопшего помолимся! — Яков кивнул святому отцу, тот ответил ему тем же. — Так вот! Теперь все мы, ваша заступа, глаз окрест не спустим. Пришла беда…

Он вдохнул побольше воздуха в грудь, закашлялся. Начал захлебываться. Пришлось вновь заменить.

— В Воронеж я еду, там силу против татар собирать буду! А вы, люди, смотрите здесь в оба. Я все сказал.

Яков продолжал кашлять, пришлось придерживать его. Мы уступили место святому отцу, отступили, встали рядом с Федором. Тот смотрел недовольно, но во взгляде я видел растущее уважение.

— Зараза чертова. — Просипел Яков, приходя в себя.

Стоял он на ногах более или менее крепко. Моя помощь не требовалась, и я, кивнув ему, протолкался к выходу.

Люди ворчали, переговаривались, расступались.

Отец Матфей, невзирая ни на что, начал службу. Все постепенно отвлеклись от мыслей тревожных, молились, вторили ему, проговаривали слова себе под нос. Я речей не знал, в целом службы посещал раза три в жизни. Эта была четвертой. Но, некое представление все же имелось, как у человека русских традиций.

Служба, по моим ощущениям длилась где-то около часа, может, чуть больше. Люди крестились, кланялись. Приходилось повторять. Это было несложно, потому что действовали все немного вразнобой. Не как болванчики. Вполне в обычной житейской манере.

Под конец батюшка начал говорить, что благословляет людей служилых на путь дальний, на защиту земли. Он отошел от алтаря. В руках чаша и кропило. Макнул, махнул на застывших в поклоне дворян.

— Сын божий, Игорь, подойди. — Он обратился ко мне. — Ты отважно сражался, тебя благословлю.

Люди, стоящие и так поодаль от меня, вновь расступились, пропустили. Я неспешным шагом подошел, поклонился так же, как это сделали местные служилые люди. Отец Матфей окропил меня водой. Непривычно, но перед боем я видел такое. В мое время, в молодости иными словами и мыслями побуждали на битву. Во имя великого дела мировой революции, идей Маркса, Энегльса, Ленина. Когда же пришла старость, вернули в обиход церковные чины в вооруженных силах Российской Федерации. Но я этого уже не застал. На пенсии был.

Служба завершилась, народ стал выходить, но останавливался перед церковью, на площадке. Поднимался шум.

Пойду смотреть на суд всем миром.

Дворяне были спокойны и двинулись к выходу, замыкая процессию. Народ расходился в две стороны от дверей, становился полукольцом. Мы вышли и моему взгляду предстали три вчерашних казака. Руки связаны за спиной, на шеях петли. Веревки закинуты на сучья разлапистого дуба, росшего напротив выхода из храма. Под ногами лежат чурбачки.

Трое служилых людей, которых не былона службе, во главе с Григорием деловито готовили казнь.

Ладно, поглядим. Мне сейчас любая информация полезна, чтобы лучше понимать, как и на что реагировать. Впитать их местные нравы, привыкнуть. Мне же здесь жить. С татарами воевать и русское государство налаживать.