Идёт молчаливо
В распадок рассвет.
Уходишь — счастливо!
Приходишь — привет!
И снова зачарованная тишина в столовой. Кто-то в волнении закуривает папиросу. Кто-то прерывисто вздыхает. Десятки глаз неотрывно смотрят на Максима.
Идёт на взлёт по полосе мой друг Серёга,
Мой друг Серёга, Серёга Санин.
Серёге Санину легко под небесами,
Другого парня в пекло не пошлют.
То взлёт, то посадка,
То снег, то дожди,
Сырая палатка,
И писем не жди.
Идёт молчаливо
В распадок рассвет.
Уходишь — счастливо!
Приходишь — привет!
Два дня искали мы в тайге капот и крылья,
Два дня искали мы Серёгу.
А он чуть-чуть не долетел, совсем немного
Не дотянул он до посадочных огней.
То взлёт, то посадка,
То снег, то дожди,
Сырая палатка,
И писем не жди.
Идёт молчаливо
В распадок рассвет.
Уходишь — счастливо!
Приходишь — привет! [3]
[1] Шпитального — Комарицкого авиационный скорострельный пулемёт.
[2] Песня «Туман, туман» из кинофильма «Хроника пикирующего бомбардировщика». Слова К. Рыжова, музыка А. Колкера, 1967 год.
[3] Песня «Серёга Санин», слова и музыка Юри
я Визбора, 1965 год.
Глава шестая
На следующий день, сразу после завтрака, Максима вызвали к командиру полка. Максим вошёл в штаб, представился, как положено.
Майор Коробков сидел за столом перед картой, курил. В железной кружке рядом дымился чай.
— Проходи, садись, — кивнул на табурет.
Максим сел.
— Чаю?
— Спасибо, только что позавтракал.
— А мне с утра кусок в горло не лезет, — пожаловался командир полка. — Сначала чай, папироса, потом уже ем.
— Люди разные, — охотно поддержал разговор Максим. — Знавал я и таких, кто вообще не завтракал. Сразу обедал. Лично я без завтрака не могу. То есть, могу, конечно, но буду чувствовать себя хуже. Знаете же присловье? Завтрак съешь сам, обед раздели с другом, ужин отдай врагу.
— Суворов?
— Он.
— Да, — согласился Коробков. — Александр Васильевич знал толк в науке побеждать. Но желудок у него, говорят, был слабый.
Максим пожал плечами. Он видел, что командир полка не знает, как начать разговор, но решил просто ждать.
— Кстати, о науке побеждать, — сказал командир полка. — Ты вчера пятерых сбил?
— Пятерых, — подтвердил Максим. — Повезло. Говорю же, везучий я.
— Не скажи. Я видел, как ты дрался. Отлично дрался, молоток [1]. Всем бы так, давно бы немца к аэродромам прижали. М-да. Я, собственно, чего тебя позвал… Тебе за сбитые денежная премия полагается. Пять тысяч. По тысяче за борт. Ну и, конечно, к правительственной награде должен тебя представить. Не только за сбитые, за спасение командира тоже. С учётом того, что два подтверждённых сбитых у тебя уже было, — Красное Знамя, не меньше.
— Служу Советскому Союзу, — сказал Максим. — Но есть проблема, да?
— С денежной выплатой, думаю, не будет, деньги всё равно на весь полк пришлют. А вот с наградой… Документов-то нет у тебя. Временное удостоверение тебе выпишут сегодня же, но этого мало, сам понимаешь.
— Товарищ майор… — начал Максим.
— Да хватит тебе, — поморщился командир полка. — Мы же одни сейчас.
— Извини, Паша, — поправился Максим. — Вопрос с документами всё равно решать придется, так или иначе. Ты напиши рапорт в штаб дивизии о моём случае. Мол, так и так, был в плену, угнал немецкий самолет, взял в плен пятерых немцев, включая офицеров. Потом храбро дрался с врагом, сбил пять «мессеров», спас командира. А там уже пусть разбираются. Я со своей стороны всегда готов дать ответ на любой вопрос наших органов. Ну, то есть, готов рассказать, что помню. А с наградой можно вообще не заморачиваться. Не за награды воюем.
— Смешное слово «заморачиваться», первый раз слышу… Погоди, как это — что помню?
— Так ведь амнезия у меня, Паш, — признался Максим. — Частичная. Я раньше не говорил, боялся, что к полётам не допустят.
— Амне… что?
— Амнезия. Потеря памяти.
— Здрасьте, приехали. То бишь, прилетели. Как, откуда? А, погоди, сам догадаюсь. Тот взрыв в лесу, да?
— Да. Могу повторить тебе и то же самое скажу органам. Я понятия не имею, что взорвалось. Но что-то очень большое и мощное. Когда я очнулся, у немцев уже, то какое-то время вообще не мог вспомнить, кто я такой. Потом память стала возвращаться. Но не вся, кусками. Очень многое не помню. Особенно, что касается детства, юности… — Максим потёр лоб, поморщился.
— Ты — лётчик, — сказал командир полка. — Истребитель от бога, это сразу видно без всяких документов. Какое училище заканчивал, помнишь?
— ЧВАУЛ — Чугуевское военное авиационное училище лётчиков, — оттарабанил Максим. — Год выпуска — тысяча девятьсот сороковой.
— Начальника училища помнишь?
Разумеется, Максим не помнил. Но у него был КИР, который знал если не всё, то очень многое.
— Капитан Петров Сергей Максимович. Временно исполняющий должность начальника.
— Вот видишь — уже неплохо.
— Боюсь, этого для органов будет мало, — вздохнул Максим. — Товарищей по училищу, например, я вообще не помню.
— Никого⁈
— Никого. Удобно, да?
— Да уж. Ладно, давай так сделаем. Ты сейчас дуй за удостоверением в канцелярию, приказ я им уже отдал. Потом снова к доктору. Расскажешь ему всё. Но скажешь при этом, что летать не разучился. Да он и сам знает. Короче, пусть снова даёт разрешение на полёты. В виде исключения, с учётом, так сказать, обстоятельств. Заартачится — сам с ним поговорю. Однако уверен — не заартачится. Я же прямо сейчас пишу подробный рапорт и отправляю его в штаб дивизии. А там… Бог не выдаст — свинья не съест. Херня, Коля, прорвёмся.
— Конечно, Паша. Будем жить! — Максим решил, что использовать знаменитую фразу из фильма, который снимут только через тридцать два года, не грех [2]. Поёт же он песни из будущего. И они поддерживают людей, воодушевляют, дают надежду. Это главное.
— Будем жить, — с удовольствием повторил командир полка майор Коробков. — Это ты хорошо сказал. Да, ещё вопрос. Ты коммунист?
— Комсомолец.
— Но комсомольского билета нет, — констатировал Коробков. — Всё равно встань на учёт. Обратись к лейтенанту Игорю Никанорову, ты его знаешь, он комсорг полка. Пусть решит вопрос.
К десятому сентября положение на фронте ухудшилось катастрофически. Ещё седьмого числа вторая танковая армия Гудериана вышла к Конотопу. Девятого числа Конотоп и Чернигов пали.
Одновременно на юге, в районе Кременчуга, первая танковая армия фон Клейста вместе с семнадцатой армией вермахта форсировала Днепр, захватила плацдарм и пошла в стремительное наступление. Знаменитый «киевский котёл», в котором сгорели сотни тысяч советских солдат, не считая техники, начал приобретать свои кошмарные исторические очертания.
Благодаря КИРу Максим знал, что случится дальше.
Точно так же он и раньше знал про удары Гудериана, про форсирование немцами Днепра, про разгром и стремительное отступление советских пятой, тридцать седьмой, двадцать шестой, двадцать первой и других армий.
Он знал, что седьмого сентября, Семён Михайлович Будённый обратится в Ставку, предлагая немедленно отвести пятую армию, но получит отказ.
Двенадцатого сентября Будённого сместят с должности главнокомандующего войсками Юго-Западного направления, заменят на маршала Тимошенко. Тоже Семёна, но Константиновича. Это не поможет, и на следующий день, тринадцатого сентября, танки Гудериана выйдут к Лохвице. Клещи почти сомкнутся, вывести войска будет уже невозможно, а пятнадцатого сентября части пятой, тридцать седьмой, двадцать шестой и двадцать первой армий окончательно попадут в мешок.
Затем падёт Киев.
Всё это было Максиму известно. Но сделать он не мог ничего.
Хотя поначалу мысли были.
