Инженер 1: паровая империя (СИ) - Тыналин Алим

Клейнмихель понял, что ситуация выходит из-под контроля. Видно было, что он ищет способ сохранить лицо, перегруппироваться и одновременно отступить без потерь.

— В таком случае, — произнес он наконец, — господа офицеры вольны распоряжаться своими деньгами по собственному усмотрению. Но предупреждаю: любая деятельность должна вестись строго в рамках уставов и под контролем командования.

С этими словами он повернулся и направился к выходу. У самых дверей остановился и добавил, не оборачиваясь:

— И помните, господа, что инициатива дело похвальное, но дисциплина превыше всего.

Когда шаги полковника затихли в коридоре, зал словно ожил. Заговорили все разом, обсуждая происшедшее и выражая мнения о действиях Клейнмихеля.

— Да, заставил же он нас трепетать! — нервически засмеялся поручик Фролов. — Такой взгляд, как будто сейчас всех под арест отправит.

— А Мещерский молодец, — одобрительно кивнул Орлов. — Устав знает лучше самого Клейнмихеля.

— Что ж, господа, — обратился ко мне Балонов, — раз препятствия устранены, пора переходить к делу. Сколько нам нужно собрать?

Я разложил на столе свои расчеты:

— Рублей сто будет достаточно для начала. Остальное попробуем получить из других источников.

— Принимается! — заявил Мещерский, доставая кошелек. — Записывайте. Поручик Мещерский — десять рублей.

— Капитан Орлов — пять рублей, — присоединился сапер.

— Поручик Фролов — три рубля, — добавил артиллерист.

Один за другим офицеры называли суммы. Кто давал много, кто мало, но равнодушных не было. К концу собрания в записной книжке Мещерского значилось семьдесят восемь рублей, больше, чем я смел надеяться.

— Остальное доберем на следующей неделе, — заверил меня Балонов. — У меня есть знакомые в Симферополе, тоже заинтересуются.

Выходя из собрания, я чувствовал одновременно торжество и тревогу. Деньги собраны, поддержка росла, но появление Клейнмихеля показало, что у проекта есть серьезные противники. И если влиятельный полковник решит помешать делу, бороться с ним будет непросто.

— Не унывай, — подбодрил меня Мещерский, заметив мое настроение. — Главное, что начало положено. А Клейнмихель… таких людей надо просто переигрывать. Действовать быстрее, чем они успевают среагировать.

Мудрые слова. Но смогу ли я следовать этому совету, покажет ближайшее будущее.

Особняк Долгоруковых на Дворянской улице чудесным образом уцелел во время бомбардировок, хотя соседние дома превратились в руины. Двухэтажное здание с мезонином и колоннами у парадного входа сохранило тот величественный облик, который свойственен лучшим образцам провинциальной дворянской архитектуры.

В малой гостиной, обставленной мебелью красного дерева и украшенной семейными портретами, Елизавета Петровна принимала гостью, визит которой мог оказаться решающим для судьбы всего предприятия.

Графиня Евдокия Петровна Ростопчина, дама лет пятидесяти, с умными карими глазами и седыми волосами, уложенными по последней столичной моде, была весьма значительной фигурой в высшем свете. Вдова героя двенадцатого года, мать троих сыновей-офицеров, она имела связи не только в Петербурге, но и в Москве, где ее салон посещала вся интеллектуальная элита.

— Милая Елизавета Петровна, — говорила графиня, изящно держа фарфоровую чашку с чаем, — ваш рассказ о капитане Воронцове меня заинтриговал. Но скажите мне честно, не слишком ли смелый это план?

Елизавета осторожно отложила вышивание, над которым работала во время беседы:

— В каком смысле смелый, графиня?

— В том, дорогая моя, что любые технические новшества в наше время рассматриваются с подозрением. Особенно если они исходят от молодых офицеров. — Ростопчина понизила голос. — Мне доводилось слышать разговоры в столичных салонах. После войны многие винят в поражении именно недостаток консерватизма, избыток западных влияний.

— Но ведь система вентиляции — это не политика, а медицина, — возразила Елизавета.

— Милое дитя! — грустно улыбнулась графиня. — В России любое нововведение становится политикой. Тем более если оно касается армии.

Разговор прервал негромкий стук в дверь. Вошла горничная и доложила:

— Барыня, к вам секретарь тайного советника Бутурлина. Желает видеть графиню.

Ростопчина и Долгорукова переглянулись. Имя Бутурлина хорошо известно в консервативных кругах, старый сановник славился непримиримостью к любым переменам и одновременно влиянием на самые высокие сферы. А его секретарь, конечно же, полностью соответствовал повадками своему сюзерену.

— Проводите, — велела Елизавета, хотя и почувствовала внезапную тревогу.

Глава 7

Расширение проекта

В гостиную вошел человек средних лет, в безукоризненном чиновничьем сюртуке, с тщательно выбритым лицом и холодными глазами. Коллежский советник Борис Андреевич Зубов представился с церемонной вежливостью, напоминающей ползание змеи меж камней в пустыне.

— Графиня, сударыня Долгорукова, — начал Зубов с той особенной вкрадчивостью, которая свойственна опытным чиновникам, — его превосходительство тайный советник поручил мне осведомиться о состоянии дел по восстановлению города. Как известно, правительство намерено выделить значительные средства на возрождение Севастополя, и мнение местных влиятельных семейств весьма важно для выработки правильной политики.

Елизавета и графиня переглянулись. Подобные визиты в последнее время случались часто, столичные чиновники то и дело приезжали изучать ситуацию и составлять отчеты.

— Что именно интересует его превосходительство? — осведомилась Ростопчина.

— Прежде всего, он хотел бы поблагодарить за всемерную поддержку, оказываемую вами и вашим семейством. А еще выразить восхищение вашим самоотверженным уходом за страждущими солдатами. Как они, кстати, себя чувствуют? Как относятся к итогам конфликта? И еще интересно, не высказывают ли какого-либо недовольства? Может, критику? — Зубов достал записную книжку. — Особенно среди офицерского корпуса. Поражение в войне могло породить нежелательные настроения.

Можно было сделать обиженную физиономию и объявить о том, что Долгоруковы не шпионят для правительства. Но поскольку от Бутурлина многое зависело в проекте Воронцова, девушка сдержалась.

— Осмелюсь заверить, — ответила Елизавета спокойно, слегка прищурив глаза, — что никаких антиправительственных настроений я не наблюдаю. Офицеры озабочены восстановлением, лечением раненых…

— Лечением? — Зубов поднял голову, как гончая, почуявшая добычу. — А как обстоит дело с медицинским обслуживанием? Нет ли жалоб на организацию госпитального дела?

— Напротив, — с энтузиазмом ответила графиня, — там происходят весьма отрадные вещи. Знаете ли, один молодой офицер, капитан Воронцов, разработал замечательную систему улучшения воздуха в палатах. Результаты просто поразительные!

Зубов мгновенно насторожился:

— Систему? Какую систему? И откуда у капитана подобные знания?

Елизавета почувствовала, что разговор принимает нежелательный оборот, но отступать было поздно. Она добавила:

— Инженерную систему вентиляции. Капитан Воронцов — выпускник Николаевской академии, человек образованный…

— И где он почерпнул идеи для этой… системы? — голос чиновника стал холоднее. — Не из иностранных ли источников?

— Отнюдь! — поспешно заверила графиня. — Это плод его собственных размышлений и наблюдений.

Зубов отложил перо и внимательно посмотрел на собеседниц:

— Сударыни, имею честь довести до вашего сведения озабоченность его превосходительства подобными явлениями. Вполне возможно, что этот офицер увлекся новомодными тенденциями из западных держав и теперь намерен подать ходатайство в правительство о финансирования своих проектов.

Графиня Ростопчина напряженно выпрямилась в кресле:

— И что же в этом предосудительного, коллежский советник?

— Сударыня, — Зубов говорил тоном человека, объясняющего очевидные вещи, — Россия потерпела поражение в войне именно потому, что слишком увлеклась западными новшествами, забыв о собственных традициях. Его превосходительство полагает, что нам нужно не подражание иностранцам, а возвращение к проверенным временем методам. Кроме того, вы даже не представляете, сколько сейчас появилось подобного рода проходимцев, желающих, словно гнус, присосаться к вымени государства и питаться его финансами. И это в то время, когда казна совсем опустела!