Жуков. Халхин-Гол (СИ) - Алмазный Петр

И чтобы приблизился этот час, он, капитан Танаки, должен вырваться из плена и доложить своим командирам обо всем, что он видел в лагере врага и тем более — о том, что увидит. А для этого следует угнать самолет, оставленный неподалеку беспечными дикарями.

Днем, когда его вели к этой палатке под конвоем, капитан Танаки успел оценить возможности этого, с позволения сказать, летательного аппарата. На таких разве что почту возить между островами, но при должной отваге и сноровке воспользоваться им можно.

И когда он доставит в штаб ценные разведданные, даже сам генерал Катаяма перестанет делать вид, что знать не знает, кто такой капитан Юсио Танака. Засыпая, потомок самураев уже летел навстречу восходящему солнцу.

Проснулся он на рассвете. От знакомого до боли шума. Прислушался. Точно, кто-то прогревает авиационный мотор. Танака сорвался с койки, тихонько прокрался к пологу, выглянул в щелочку.

Небо чуть-чуть посветлело на востоке, но этого было достаточно, чтобы разглядеть, что часовой перестал ходить. Оперевшись на ствол своей длинной устаревшей винтовки, он дремал на посту, прижавшись щекой к трехгранному штыку.

И все-таки не этот беспечный варвар привлек внимание японского летчика. Он уставился на самолет, что подрагивал от запущенного вхолостую мотора. Рядом бродил сонный механик.

Пилота нигде видно не было. Не исключено, что он появится перед самым вылетом. Сядет в открытую кабину этого летающего корыта и лишит его, капитану Танаку последнего шанса на побег, а значит — на будущее.

Танака рванул шнуровку полога. Часовой вздрогнул, вытаращился на выскочившего из палатки пленного японца. Тот вдруг подскочил, словно на пружинах, и обеими ногами сбил красноармейца с ног.

Затем вырвал из ослабевших пальцев винтовку и кинулся к самолету. Увидев бегущего к нему вражеского офицера, механик заметался, а затем послушно замер с поднятыми руками. Танака наставил на него винтовку. Выкрикнул единственное, что знал по-русски:

— От винта!

Механик закивал и рванул в сторону. И правильно — винт уже вращался. Пленный отшвырнул винтовку, запрыгнул на плоскость и скользнул в кабину. Он знал устройство и органы управления русского «У-2».

Аппарат оказался на удивление послушным. Взревев двигателем, он запрыгал по кочковатой почве и взмыл в стремительно наливающееся светом небо. Механик подобрал винтовку, заряженную холостыми и пальнул для острастки вслед.

Скорее всего, удирающий японец и не услышал выстрелов. Тем более, что вскоре по нему ударили боевыми, но не прицельно. Зенитная пулеметная спарка на вершине горы, командир расчета которой получил соответствующий приказ, прошила воздух очередями чуть выше набирающего высоту аппарата.

Комдив Жуков, наблюдавший за «побегом» в артиллерийский перископ, удовлетворенно кивнул начальнику разведки, который стоял рядом. Капитан Танака оказался еще более прытким, чем от него ожидалось. Он бежал не ночью, а на рассвете.

Сам беглец старался выжать из старенького биплана все, что только можно. Гайдзины промахнулись, но все же слегка зацепили аппарат. Впрочем — не смертельно. Тарахтелка продолжала месить винтом прогревающийся воздух, проваливаясь в незримые ямы.

Капитан Танака взял курс на юг, щуря раскосые глаза, когда в них попадали лучи, посылаемые Божественной Аматерасу, но уверенно сжимал рычаг управления. Он знал, что у красных гайдзинов далеко не на каждом самолете есть рация, но на этом она была.

Нашелся здесь и шлем с наушниками и микрофоном. Беглец надел его, настроил радио на известную ему частоту и принялся вызывать командный пункт своего авиаполка. Ответили ему не сразу. Понятно — не поверили.

Откуда в эфире взяться голосу пилоту шестьдесят первой эскадрильи, чей бомбардировщик был сбит во время безуспешного вылета на территорию «незаконно захваченной монголами».

Пришлось повторить, что он капитан Юсио Танака, был в плену, подвергался допросам, воспользовался случаем, бежал, угнав вражеский самолет, просит ему дать эшелон для пролета до аэродрома, на котором базируется его авиаполк.

Ответа не было. Да и самому беглецу стало не до переговоров, потому что с запада его вдруг атаковал вражеский истребитель. Это был «И-16», надо думать, один из тех, что уже сбивал самолет, на котором Танака служил штурманом.

Приподнятое настроение капитана резко пошло на убыль. Скорость вражеского истребителя превосходила возможности вражеского же биплана. Оставалось лишь маневрировать, уходя с линии выстрелов.

Закладывая вираж, Танака увидел внизу линию окопов и плохо замаскированные коробочки варварских танков. Даже в горячке боя, вернее — ухода от погони, беглец понял, что красные гайдзины разворачивают на берегу Халхин-Гола, армию вторжения.

Он резко пошел на снижение, рассчитав, что атакующий его истребитель не станет стрелять в непосредственной близости от своих позиций. Расчет оправдался. Очереди, выпущенные пилотом «И-16», оборвались.

До границы Монголии с Маньчжоу-Го остались считанные сотни метров. Надо только дотянуть. Ведь не станет же преследователь рисковать собой и аппаратом, подвергаясь опасности быть обстрелянным японскими зенитчиками.

Еще немного и он обязательно отвернет. Танаки обернулся. И выругался. «И-16» плотно сидел у него на хвосте, хотя и не стрелял. Внизу заблестели желтоватые воды Халхин-Гола. Граница! Еще немного и дома… Почему же молчит радио?..

И капитан Танака едва не заплакал, услышав в наушниках:

— Юсио Танака, ваше сообщение принято. Заходите на запасной аэродром. Курс…

Глава 7

К полудню я вызвал к себе Конева.

— Ну что, Илья Максимович? Есть реакция?

— Есть, Георгий Константинович, — кивнул начальник разведки. — Танака вышел в эфир, запросил эшелон. Ему, похоже, сразу не поверили, взяли паузу, потом приказали идти на запасной аэродром. Теперь будем ждать вестей.

— От кого?

— От нашего резидента в Квантунской армии. я запросил Главное управление, там пообещали подключить его к операции «Самурай». Будем вести совместную разработку племянника генерала Катаямы.

— Отлично, — сказал я, чувствуя облегчение.

Первый, самый рискованный этап был пройден. Теперь все зависело от того, насколько жадно японское командование клюнет на наживку. Только пусть теперь поработают товарищи из Главупра внешней разведки, а у меня своих забот хватает.

Ждать пришлось недолго. Уже через сутки воздушная разведка доложила, что японцы начали переброску частей 23-й пехотной дивизии с северного на южный участок фронта. Они всерьез готовились отражать наш «главный удар» там, где его не планировалось.

Вечером я получил новую шифровку от Штерна. Короткую и емкую: «Жукову. Ваша инициатива дала результат. Действуйте. Штерн». Ну что ж, в каком-то смысле руки у меня теперь развязаны.

Прошло три дня после «побега» Танаки. Японцы на южном участке закопались основательно. Их разведка работала в поте лица, пытаясь вскрыть «подготовку нашего наступления». Мы им помогали — по ночам двигали технику, имитировали работу саперов, демаскировали ложные артпозиции. Пусть тратят силы и ресурсы.

А я тем временем занялся тем, что действительно могло переломить ход всей кампании. Не шпионскими играми, а реальным усилением своей группировки. Сидя в юрте над картой, я вызвал к себе начальника инженерной службы корпуса, полковника Демидова.

— Товарищ комдив, инженерные части работают в полную силу, — доложил он, едва переступив порог. — Укрепляем оборону на всех участках.

— Оборону — это хорошо, — перебил я его. — Но сейчас мне нужны дороги.

— Дороги? — Демидов удивленно поднял брови. — Грунт тут тяжелый, товарищ комдив. Песок, щебень…

— Я знаю. Но я не требую асфальта. Мне нужны колонные пути. У нас тут скопилось сколько техники? Танки, артиллерия, грузовики. Если пойдет дождь — все увязнем. А если пойдем в наступление — поднимем такие тучи пыли, что свои же с воздуха нас не увидят. Нужно снизить пыльность и улучшить проходимость.