Жуков. Халхин-Гол (СИ) - Алмазный Петр

Я ткнул пальцем в карту, в район к северу от Хамар-Дабы.

— Вот здесь, на подступах к плацдарму, нужно снять дерн и укатать грунт. Создать нечто вроде твердого покрытия. Использовать все, что есть под рукой — хворост, камень, даже мешки с песком, если надо. Я хочу, чтобы наши танки могли быстро и без пыли выходить на исходные позиции.

— Понял, товарищ комдив! — в глазах Демидова загорелся огонек инженерного азарта. — Будем делать «жердевую выстилку». Это трудоемко, но эффективно.

— Именно. Труда не бойтесь. Обратимся к монгольским товарищам. Людей хватит. И еще одно. Все переправы через Халхин-Гол нужно усилить. Я не верю, что японцы не попытаются их разрушить. Нужны дублирующие мосты, и желательно — скрытые. Понимаете? Чтобы с воздуха не были видны.

— Есть. Организуем маскировку и построим низководные мосты.

— А что если, товарищ Демидов, решить вопрос с наведением понтонных мостов принципиально, — сказал я.

— Что вы имеете в виду, товарищ командир дивизии? — спросил военный инженер.

— Сколько времени уходит на наведение понтонного моста?

— Зависит от множества факторов. Конструкции самих понтонов, конструкции пролетных строений, настила, количества саперов, условий реки и в целом боевой обстановки, товарищ Жуков. В любом случае — не менее двух— трех часов.

— А что если сделать этот процесс менее трудоемким и затратным как по времени, так и по использованию рабочей силы?

— Насколько мне известно, над этим работают, но пока идеального решения не найдено.

— А если сделать вот так? — проговорил я, вынув из планшета листок бумаги и карандаш.

Я понимал, что дарю военному инженеру Демидову идею другого военного инженера, по фамилии Глазунов, но от скорости наведения переправ зависит успех многих военных операций. Понятно, что для боев на Халхин-Голе новый тип ПМП — понтонно-мостового парка сделан не будет, но я-то думал о грядущей войне.

Демидов наблюдал за моими набросками, затаив дыхание. Его можно понять. Искусство наведения временных переправ существует тысячи лет, но никому до сих пор не удавалось максимально упростить эту опасную и изматывающую процедуру. Закончив, я сунул свои почеркушки в руки изумленного инженера.

— Примерно так, товарищ Демидов, — сказал я. — Подумайте, подготовьте техническую записку или как это там у вас называется. Разумеется, не забывая о текущих задачах.

Следующим я вызвал Смушкевича. Я сам спустился с горы, к запасному аэродрому, чтобы пообщаться с начальником нашей авиагруппы. Он прилетел на «У-2», выглядел усталым, но довольным — его летчики вовсю пользовались ослаблением японской авиации на главном направлении.

— Яков Владимирович, нужна ваша помощь в деле, далеком от воздушных боев, — встретил я его.

— Слушаю, Георгий Константинович.

— Раций у нас — в обрез. А координировать пехоту, артиллерию и танки в наступлении — жизненно важно. Нет ли у твоих техников подходящих деталей, чтобы собрать несколько простейших усилителей для полевых телефонов? Или хотя бы провода для удлинения? Чтобы командиры батальонов не бегали к командованию с докладами, а могли говорить из своего окопа.

Смушкевич почесал затылок.

— Связь — это не по нашей части, конечно… Но сборные антенны, катушки с проводом… Думаю, найдем что-нибудь… Пусть связисты откомандируют к нам в дивизию толковых ребят.

— Отлично. Откомандируют. Это сэкономит время и жизни, — сказал я. — И еще, сколько у тебя таких машинок?

Я похлопал по нижней плоскости биплана.

— У нас всего пяток, для связи и разведки, но есть еще у монгольских товарищей, учебные.

— Превосходно. Есть у меня еще одна задумка. На этот раз точно по вашей части.

И я изложил ему свою идею. Смушкевич почесал в затылке и рассмеялся.

— А ведь и вправду может сработать, товарищ комдив! — едва ли не выкрикнул он. — Японцы будут ждать от нас налеты тяжелыми машинами и днем, а мы… Немедленно возвращаюсь на свой КП.

Он нацепил летный шлем, откозырял и полез в кабину. А я вернулся к «эмке», которую совсем загонял в последнее время. Воротников завел мотор. Теперь мои мысли занимала обычная вода. Вернее, ее отсутствие.

В монгольской степи с пресной водой была беда. Ее возили в цистернах за десятки километров. А в условиях жары и пыли это была кровь армии. Река была рядом, но подвергать водовозов риску вражеских обстрелов, командиры не хотели.

Объезжая позиции, я заметил, что бойцы моют руки и даже умываются драгоценной питьевой водой из фляжек. Идиотизм. Вызвав старого служаку, начальника интендантской службы, я устроил ему разнос.

— Товарищ майор, вы что, с ума сошли? У вас бойцы питьевую воду на умывание тратят! Немедленно организовать пункты помывки! Чего проще, выкопать ямы, обшить их брезентом, наполнять технической водой из реки! Пусть хоть раз в день, но каждый боец может умыться и протереть тело. Это же элементарная гигиена! Да и над фильтрации воды для питья и приготовления пищи тоже подумайте. Если не хотите, чтобы у нас холера началась?

Майор, краснорожий от смущения, лишь мычал что-то в ответ. Но приказ был выполнен с должным рвением. Уже через два дня по всему нашему расположению были выкопаны и оборудованы десятки таких примитивных, но жизненно важных «душевых». Фильтры тоже соорудили.

Прошла неделя. Наши инженерные работы на севере были в разгаре. Дороги «лежневки» протянулись на несколько километров, позволяя технике двигаться почти бесшумно и без пыли. Японцы, сфокусированные на юге, этого, похоже, не заметили.

Как-то вечером ко мне зашел Конев. Принес свежие данные аэрофотосъемки.

— Георгий Константинович, посмотрите. Японцы не только укрепили южный участок. Они начали строить там долговременные огневые точки. Бетонные колпаки подвозят.

Я просмотрел снимки. Да, они всерьез и надолго окопались на юге. Значит, деза сработала. Их главные силы были сейчас там, где нам было нужно.

— Отлично, — отложил я снимки. — Теперь мы знаем, где их нет. А значит, мы знаем, где они есть. Илья Максимович, передайте Смушкевичу — усилить разведку именно на центральном и северном участках. Мне нужны точные карты их переднего края, расположения артиллерии и резервов. Не там, где они ждут нашего удара, а там, где мы его нанесем на самом деле.

Следующим утром, едва я вышел из юрты, чтобы подышать воздухом до начала рабочего дня, ко мне подошел Воротников. В руках он держал не только портфель с картами, но и небольшою стеклянную баночку.

— Товарищ комдив, вам передали.

— Что это? — я с подозрением посмотрел на баночку.

— Не знаю. От медсестры Зины. Сказала, это для вашей руки.

Я машинально взглянул на левую руку. На костяшках действительно краснела ссадина — пару дней назад зацепился о колючую проволоку, проверяя укрепления на передовой. Ерунда, даже не заметил.

— И что это?

— Говорит, мазь особая, фронтовая. От воспалений и чтобы быстрее заживало. Сама делает, на травах.

Я взял баночку, снял крышку. Пахло медом и чем-то горьковатым, травяным. Кажется, эта Зина как раз и порывалась перевязать мне руку, но я отмахнулся.

— И зачем это? — пробормотал я, больше себе, чем адъютанту.

— А кто их, женщин, разберет, — философски заметил Миша. — Видать, понравились вы ей, Георгий Константинович.

Я поднял бровь. Он смущенно откашлялся. Сама мысль о том, что какая-то медсестра может «проявлять знаки внимания» к комдиву Жукову, казалась мне неуместной. В памяти тут же всплыли скудные сведения о его семье, о жене Александре Диевне и дочерях. Нет, это лишнее. Сейчас не до того.

— Передай ей спасибо, — сухо сказал я, возвращая лейтенанту баночку. — И больше ничего не принимай.

— Есть, — кивнул Воротников, но в его глазах читалось неподдельное любопытство.

День выдался напряженным. Предстояло провести рекогносцировку на северном участке, где мы готовили плацдарм для будущего удара. Пыль, жара, скрип «эмки» на проселке. Мы объезжали позиции свежей 82-й стрелковой дивизии. Командир, полковник Афанасьев, докладывал об обстановке, но я слушал вполуха, больше обращая внимание на расположение окопов, маскировку, состояние бойцов.