Воронцов. Перезагрузка. Книга 3 (СИ) - Тарасов Ник

Парень проводил взглядом лошадей, потом повернулся ко мне, сказал:

— Веди.

Было в его манере что-то неуловимое, странное. Движения слишком мягкие для простого солдата, взгляд цепкий, но не грубый.

Заведя его в избу, сказал Машке, чтоб накормила путника, который до сих пор не представился. Она засуетилась у печи, доставая миску щей. Я присел напротив гостя, разглядывая его лицо — гладкое, без бороды, с тонкими чертами.

— Я протянул руку, представляясь:

— Воронцов Егор Андреевич.

Тот, встав и пожимая протянутую руку, тоже представился:

— Поручик Александров.

Я призадумался. И тут же всплыли в памяти знания со школьной скамьи — да это же Надежда Андреевна Дурова! Она же была ординарцем у Кутузова! Вот так номер. Что забыла-то в наших краях? Женщина в мужском обличье, да ещё и на службе у самого фельдмаршала! Потом чуть не прыснул со смеху, мол, бабу с мужиком спутал, надо же.

Она же, вскинув бровь, спросила:

— Что-то не так, Егор Андреевич?

В голосе звучала настороженность — видно, привыкла к разным реакциям на свою персону.

— Всё так, Надежда Андреевна. Кушайте, скоро приду, — сказал я, стараясь не выдать своего удивления. А вот она не смогла скрыть своего — брови поползли вверх.

В этот момент Машка поставила перед гостьей миску горячих щей и краюху хлеба. Дурова схватила ложку с жадностью человека, долго бывшего в пути.

Сам я развернулся и вышел во двор, позвал к себе Ивана. Тот подошёл, сжимая в руках бердыш.

— За царским человеком гонятся четверо, — тихо сказал я, склонившись к его уху. — Нужно отбиться, желательно взять живыми.

Тот кивнул, и они разошлись, спрятавшись за разными домами так, чтобы их не было видно с дороги. Молодой служивый, Пахом, забрался на крышу сарая, положив рядом с собой бердыш. Я же остался посреди двора, как будто занимаясь обычными делами.

Небо затянуло тучами, грозя скорым дождём. Ветер усилился, раскачивая ветви деревьев. Где-то вдалеке прокатился гром. Я посмотрел на дорогу, вглядываясь в пыльную даль.

В этот же момент по той же дороге, где только что скакала Надежда Андреевна, выскочили четверо человек, тоже каждый одвуконь. Они двигались быстро, но осторожно, всматриваясь в следы на пыльной дороге. Заметив наше селение, переглянулись и прямиком направились к нам.

Спешились у моего дома. Один из них, видимо старший, в тёмно-зелёном кафтане с серебряными нашивками, обратился ко мне:

— Кто таков?

Голос у него был низкий, властный. За поясом пистолет, на боку — сабля. Лицо красное, усы торчком, глаза злые.

— Да крестьянин я, — ответил я, разводя руками, как бы показывая свою простоту. — Чем могу служить?

— Всадника видел? — спросил он, внимательно наблюдая за моим лицом.

— Да, проскакал вон по той дороге, — указал я чуть в сторону, на тропинку, ведущую к лесу.

Он прищурился, оглядывая двор, избу, меня. Остальные трое держались чуть поодаль. Один, самый молодой, всё время облизывал губы — нервничал.

— Врёшь! Крепостной! — крикнул мужик, выхватывая из-за пояса плетку. Остальные трое с перекошенными от злобы лицами сделали шаг в мою сторону.

Я же, не дожидаясь развития событий, перехватил уже замахнувшегося на меня плёткой мужика, рванул его на себя и швырнул через бедро. Да так, что из того весь дух вышел — грохнулся на землю и захрипел, пытаясь вдохнуть.

Те трое, увидев, что их человека бьют, чуть было не набросились на меня, но в этот момент с двух сторон с бердышами на них напали Иван и Пахом, словно из-под земли выросли.

— Стоять! — рыкнул Иван, упирая острие бердыша в грудь самого бойкого из троицы.

Они даже не успели сабли достать, как бердыши упёрлись им в горло и грудь. В глазах мужиков мелькнул страх — такого отпора они явно не ожидали.

— Сабли доставай, только медленно, — скомандовал я, выпрямляясь и отряхивая руки. — Двумя пальцами, вот так.

Первый, тот что повыше, с рассечённой бровью, медленно потянул саблю из ножен, но дёрнул рукой, пытаясь рубануть Пахома.

— Дурень! — только и успел выкрикнуть я, как Пахом, словно предвидя это движение, отскочил и рубанул бердышом по руке нападавшего.

Сабля упала на землю, а мужик взвыл от боли.

— Ещё дурить будете? — прорычал Иван, сильнее прижимая остриё к горлу второго. — Али по-хорошему оружие отдадите?

Оставшиеся двое переглянулись и, видя решимость в наших глазах, медленно достали и бросили сабли на землю. Первый, которого я уложил, уже поднялся на четвереньки, судорожно хватая ртом воздух. Я же забрал у него пистолет.

— Вяжите их, — скомандовал я. — Да покрепче.

Степан, наблюдавший за схваткой со стороны, быстро принёс верёвки. Мы споро связали мужиков, попутно обыскав и изъяв ножи, кошели.

Мы оттащили связанных от лошадей, усадив их под раскидистой липой. Лошади их, почуяв свободу, переминались с ноги на ногу, фыркая и мотая головами.

Буквально тут же из дома вышла Надежда Андреевна. Глаза её ярко блестели, а щёки раскраснелись — то ли от волнения, то ли от нашей быстрой расправы над преследователями.

— Ну, вы, барин, и выдали, — покачала она головой, окидывая взглядом связанных мужиков. — Не ожидала. Спасибо за помощь государству.

— Где там мои лошади? — продолжила она, поправляя простую, но добротную одежду. — У меня каждый миг на счету.

— Степан, лошадей веди! — крикнул я ему, и тот метнулся к себе.

— Может, этих возьмёте? — предложил я ей, кивая на восемь лошадей, оставшихся без хозяев.

Та посмотрела на лошадей оценивающим взглядом, словно прикидывая что-то в уме, но решительно мотнула головой:

— Нет, мне с моими привычней. Чужие кони в дороге подвести могут, а мои не подведут.

Пока Степан вёл её лошадей, я приблизился и спросил:

— Что с этими делать? — кивнул на связанных мужиков, сидевших чуть поодаль. Один из них смотрел на меня с такой ненавистью, что будь его взгляд кинжалом, я бы уже истекал кровью.

— По возможности в город, полиции сдай, — ответила она, поправляя ремень на поясе. — Я письмо напишу. Есть пергамент? — спросила она, глядя на меня испытующе.

— Есть, — кивнул я. — Машка, вынеси пергамент и чернила! — крикнул я в сторону дома.

Машка, словно только этого и ждала, пулей забежала в дом и спустя мгновения выскочила с двумя листами пергамента и чернильницей с пером. Я показал жестом за стол под яблоней, где мы обычно обедали в хорошую погоду.

Надежда Андреевна села, достала из рукава маленький нож и заточила перо несколькими точными движениями. Быстро что-то написала, явно дав понять своей позой и взглядом, что мне не стоит заглядывать. Закончив, она тут же свернула лист, вопросительно подняв взгляд.

Машка, словно читая её мысли, подала сургуч, а сама метнулась домой за свечой. Через минуту она уже вернулась с горящей свечой в руке. Ординарец дождалась, пока воск расплавится, и, расплавив сургуч, приложила перстень с печатью, оставивший на красном пятне какой-то замысловатый узор.

— Вот, полиции отдашь, — протянула она мне запечатанное письмо.

— Так что случилось, Надежда Андреевна? — не выдержал я, принимая конверт. — Кто эти люди? Почему они за вами гнались?

— Ты уж прости, барин, но не твоего ума дело, — отрезала она, но без злобы, скорее устало. — Послание у меня важное от Кутузова императрице, а эти, — она кивнула на связанных преследователей, — препятствуют.

Один из связанных что-то прошипел сквозь зубы, но Иван ткнул его древком бердыша в бок, и тот замолчал.

— Советую шибко беседы с ними не водить, — добавила она тише, — а то они понарассказывают такого, что потом не рад будешь, что услышал.

Я понимающе кивнул и показал пантомиму застегивания молнии на рту, сам понимая, что молний тут еще не знают, но Надежда Андреевна усмехнулась — она поняла, что я пообещал молчать.

— Благодарю вас за содействие, — произнесла она, глядя мне прямо в глаза. — Воронцов, говоришь, да? — переспросила она?