Инженер Петра Великого 11 (СИ) - Гросов Виктор

— Значит, пугают, — подытожил Пётр, и его плечи заметно расслабились. Он снова вернулся в свой понятный мир, где угрозы можно измерить и оценить.

— Похоже на то, Ваше Величества, — подтвердил де Торси. — Скорее всего, это способ оказать на нас давление, заставить пойти на уступки в других вопросах. Не более.

Напряжение в кабинете спало. Угрозу разложили на составляющие, проанализировали и сочли мнимой. Противник блефует. Я откинулся в кресле, впервые за долгое время позволяя себе расслабиться и глядя на огонь

Наши расчеты подтвердились поразительно быстро. Не прошло и двух дней, как в Версаль, окруженный ореолом слухов и перешептываний, прибыл специальный посланник Папы, кардинал Орсини. Одного взгляда на этого сухопарого старика с цепкими, живыми глазами хватило, чтобы оценить масштаб фигуры. В Версаль прибыл «решала» высшей категории — тот типаж, что в моем мире именуют кризис-менеджером и отправляют в горячие точки договариваться.

Аудиенция проходила в одном из малых тронных залов, где позолота на стенах потускнела, а гобелены пахли вековой пылью. Речь Орсини, которую де Торси переводил с ювелирной точностью, плелась, словно тончайшее венецианское кружево — изящно, сложно и совершенно непонятно, где суть. Ни разу не упомянув прямо Англию или Австрию, он прозрачно намекал на «неких злопыхателей», что пытаются «посеять рознь» между христианскими государями. Выразив «глубочайшую отцовскую обеспокоенность» слухами о союзе Петра с «агарянами», он тут же добавлял, что «мудрость монархов всегда найдет путь к миру». Классический прием: утопить собеседника в потоке общих фраз, чтобы он сам додумал все, что нужно.

Пётр слушал, каменно сжав челюсти, желваки ходили ходуном. Он ненавидел этот иезуитский стиль, однако держался. В ответ он коротко и по-солдатски прямо заявил: Россия воюет за свои земли, а с султаном заключила лишь торговый договор. Точка.

Впрочем, как я и ожидал, самое интересное началось позже. Вечером де Торси пригласил меня и кардинала на «неофициальный ужин» в свои апартаменты. Без лишних ушей и без протокола. И здесь дипломатические декорации рухнули.

— Генерал, — Орсини отпил глоток вина. — Должен признать, ваша кофеварка произвела в Риме немалый шум. Мой племянник, большой ценитель, пишет, что готов отдать за нее половину своей библиотеки. Вы создаете не просто вещи, соблазны. А это уже ближе к моей сфере деятельности.

Я вежливо улыбнулся. Старый лис заходил издалека, прощупывая почву.

— Что касается слухов о походе, — он поставил бокал и сложил тонкие пальцы в замок, — то, полагаю, вы, как люди умные, понимаете, откуда дует ветер. В Вене есть горячие головы, которые спят и видят, как знамена Священной Римской Империи развеваются над Константинополем. А в Лондоне есть холодные головы, которые готовы оплатить этот поход, лишь бы ослабить и Вену, и Петербург.

Он говорил об этом с циничным отстранением.

— Но его святейшество, — кардинал понизил голос, — не намерен идти на поводу у кого-то. Последнее, что нужно Риму — это усиление императора. У нас с ним, скажем так, разное видение того, кому должна принадлежать Италия.

Де Торси едва заметно кивнул. Бинго. Все наши выкладки подтверждались со стопроцентной точностью. Старый интриган приехал договариваться против общего врага.

— Сильная Россия на востоке… — глядя на меня, Орсини словно прикидывал, куда бы приладить эту новую деталь в сложном механизме. — Это весьма полезный противовес австрийским амбициям. Мы не друзья, генерал. Никогда ими не будем. Однако у нас появился общий интерес. Пока ваши пушки смотрят на Вену с одной стороны, а наши… скажем так, наши молитвы — с другой, императору приходится быть сговорчивее. Это простая механика, вам ли не знать.

Я промолчал, но про себя оценил красоту игры. Он подтверждал наши догадки, предлагал негласный пакт и втягивал нас в свою игру против австрийцев.

— А что до Крестового похода… — он усмехнулся, и в сетке морщин у его глаз промелькнуло что-то мальчишеское. — Поверьте, генерал, у меня сейчас забот куда больше. Французские янсенисты доставляют мне больше головной боли, чем все ваши старообрядцы вместе взятые. Воевать с вашим императором из-за того, как именно он осеняет себя крестным знамением? Оставьте эти сказки для протестантов. У Рима нет интересов в Московии. Пока…

Последнее слово он произнес с нажимом, оставляя многоточие. Сегодня мы партнеры, а завтра — посмотрим. Но сейчас угрозы не было. Он приехал, чтобы подтвердить это. Чтобы успокоить нас и, что еще важнее, через нас передать сигнал в Вену и Лондон: не рассчитывайте на меня, ребята, играйте в свои игры сами.

Ужин закончился далеко за полночь. Мы расстались почти приятелями. Орсини был циничным, умным и до мозга костей прагматичным политиком, с которым можно иметь дело.

Возвращаясь к себе, я физически ощущал, как с плеч спадает тяжелый груз. Наши враги просчитались: их главный козырь, идеологическая война, оказался бит. Они поставили на религиозный фанатизм, а столкнулись с политической математикой, в которой нам с Папой было выгоднее держать нейтралитет.

Уже лежа в кровати, вспоминая испещренную пометками карту, я подводил итоги. Северный фланг обеспечен. Южный — тоже. Западный — прикрыт союзом с Францией. А теперь еще и Ватикан, главный идеологический центр Европы, фактически занял дружественную нам позицию. Кольцо, которое пытались сомкнуть вокруг нас, развалилось на части.

Впервые за весь этот безумный поход пришло осознание: мы действительно победили в большой, стратегической игре. Кажется, можно было наконец-то выспаться. Угроза миновала.

Версаль гремел прощальным балом. Вскоре мы планировали откранятся в сторону юга Франции. Музыка, смех, звон бокалов — все сливалось в пьянящий, триумфальный гул. Победа висела в воздухе, дробилась в сотнях отражений Зеркальной галереи, читалась в уважительных поклонах вчерашних недругов и в откровенно заискивающих улыбках мелких немецких князей. Счастливый Пётр ходил по залу, хлопая по плечам послов, оглушая их хохотом и заставляя пить водку из кубков размером с ведро. Даже Людовик, казалось, оттаял и с улыбкой наблюдал за этим варварским весельем.

У высокого окна, глядя на темные сады, я впервые за долгое время ощутил почти забытое чувство — спокойствие. Можно выдохнуть и подумать наконец о чертежах Петергофа… черт бы его побрал.

Бесшумно выросший рядом кардинал Орсини тоже выглядел довольным. Старый лис блестяще выполнил свою миссию: и нас успокоил, и австрийцам с англичанами нос утер.

— Ваша взяла, генерал, — тихо произнес он, глядя на Петра, который в этот момент пытался научить какого-то баварского герцога танцевать вприсядку. — Ваш император обладает энергией стихии. Сопротивляться ей бессмысленно, разумнее направить ее в нужное русло.

— В этом, ваше высокопреосвященство, и заключается вся политика, — ответил я.

Он усмехнулся. Мы понимали друг друга.

И в этот миг грохот распахнутых дверей заставил скрипки фальшиво пискнуть и оборваться на полуноте. Разговоры смолкли. Все обернулись. В проеме, тяжело дыша, стоял человек — весь в дорожной грязи, с разорванным камзолом и запекшейся кровью на щеке. Диким, затравленным взглядом он искал кого-то в толпе.

— Кардинал! — выдохнул он и, заметив Орсини, рванул через зал. Гонец, как одержимый, прорвался и упал на одно колено у ног старика, протягивая запечатанный воском тубус.

— Срочная депеша из Рима, ваше высокопреосвященство! — прохрипел он. — Едва прорвался!

Спокойная, ироничная маска слетела с лица кардинала. Его пальцы слегка дрожали, ломая печать. Развернув пергамент, он пробежал глазами первые строки.

Я стоял в двух шагах. Кровь отхлынула от его лица, сделав кожу серой, пергаментной. Он вскинул на меня дикий, недоумевающий взгляд — словно увидел не меня, а самого дьявола.

— Ваше высокопреосвященство, что случилось? — тревожно спросил мгновенно оказавшийся рядом де Торси.

Орсини не ответил. Как заведенный, он снова перечитал депешу, отказываясь верить своим глазам. Затем медленно поднял голову.