Деньги не пахнут 8 (СИ) - Ежов Константин Владимирович

Попытался вернуть привычную игру, перекинуть груз обратно, как всегда. Но в этот раз именно этого и хотелось добиться.

— Да. Возьму.

Воздух вокруг будто стал плотнее, как перед грозой. Уголки губ сами приподнялись — лёгкая, уверенная, тягучая улыбка.

— Если предоставят полномочия CEO и мои решения окажутся неверными, если это приведёт к убыткам — компенсирую лично. Всем, что есть в доверительном фонде. И уйду из семейного бизнеса… раз и навсегда.

Тишина. Такая густая, что запах лакированного дерева стола вдруг стал почти осязаемым.

Это был шаг ва-банк. Всё поставлено на кон: наследство, будущее, место в семье.

Когда Сергей Платонов делал так — казалось безумием. Наблюдать со стороны было страшно. Но сейчас, проделав такое самому…

…внутри вспыхнуло что-то не просто тёплое — почти опьяняющее.

«Вот оно…»

Дофаминовый всплеск ударил так, будто кто-то распахнул окно, и в комнату ворвался леденящий ветер. Хотелось вдохнуть глубже — настолько приятно это было.

Дядя замолчал. Пришёлся ему удар в щиты — и он отступил. Тот, кто раньше казался скалой, вдруг стал мягким, маленьким, пустым.

И на этом сюрпризы не закончились.

Незаметно для всех на комнату опустилась тягучая, почти вязкая тишина. Аромат дорогого дерева от панелей на стенах будто стал сильнее, плотнее, словно сама комната затаила дыхание, ожидая развязки. Все взгляды — чётко чувствуемая тяжесть на коже, как прожекторы, — уставились на дядю.

Давление окутало его со всех сторон, стянуло воздух в грудной клетке, как будто пространство само подталкивало:

«Решай сейчас.»

Но дядя снова пошёл на отступление. Слова его прозвучали сухо, надрывно, будто треснула старая нить:

— Понимаю твою позицию. Постараюсь принять решение… к следующей неделе.

Оттяжка. Ещё одна. Запах разочарования, как будто в воздухе разлили холодный чай, ударил в нос.

«Если повернуло сюда…?»

Пришлось пойти на крайний шаг — единственный оставшийся.

— Раз к следующей неделе… значит, выхода нет. С сегодняшнего дня заявляю об уходе.

Слова вылетели резко, будто в воздух бросили холодный металл. Повернул голову к младшему дяде и добавил медленнее, отчётливее:

— И заранее предупрежу прессу. Скажу, что предупреждал о падении китайского рынка, но меня не послушали — потому что слишком молод.

Дядю словно ударили. Он напрягся, губы побелели:

— Если сделаешь это, потеряешь право на траст!

В семье Маркизов тайны хранили жестко. В правилах прямо было прописано: откроешь рот прессе — потеряешь наследство. Но сейчас…

— Не имеет значения. Уже сказано: поставлено всё.

Вот что страшно в ставке ва-банк: исчезает понятие потерь. Нечего беречь.

— Ты выставишь себя шутом! СМИ запишут в инфантильные нытики… — дядя уже не говорил, а сипел.

— Не это тебя должно тревожить, дядя. А если Чёрный лебедь всё-таки случится? Как и предупреждал?

Запах паники едва уловимо проскользнул по комнате — будто кто-то пролил спирт и пытается скрыть запах. Компания Маркизов в таком случае выглядела бы идиотами, проигнорировавшими информацию.

А это — семейный совет. Не собрание директоров, где считают деньги. Тут берегли честь, славу, лицо рода.

И ударить по репутации было самым чувствительным местом.

— Не послушали только потому, что молод? Если это выйдет наружу… скажут, что семья катится вниз.

— Ты… Ты собираешься опозорить род⁈ Готов ради мелких амбиций затоптать семью⁈ — дядя сорвался на визг.

Но в этот раз страх не шелохнулся внутри. Он выглядел загнанным, побледневшим, словно зверёк, загнанный в угол и пытающийся казаться хищником.

Пришла неожиданная мысль:

«А крикнуть в ответ… стоит попробовать?»

Голос до этого никогда не поднимался. Но сейчас руки сами легли на край трибуны, пальцы вцепились, чувствуя холодный лак, и громыхнуло:

— Сколько можно повторять⁈ Человек с лучшим алгоритмом в отрасли предупредил о Чёрном лебеде! Сказал действовать немедленно! А вы тянете время!

Ощущение вырвавшегося изнутри грома — напряглись плечи, кровь горячей волной ударила к вискам. Почти свобода. Нечто новое, ошеломляюще живое.

Ладонь снова опустилась на трибуну, звук разнёсся по комнате, как удар по барабану:

— Это вопрос выживания! Выживания, дядя! Думаете, тут игра? Всё делается, чтобы защитить Маркиз!

— Требуешь срочного действия… и полностью уверен?.. — голос дяди треснул.

— Уверен! Ставлено всё до последнего! А ты, дядя? Уверен, что задержка безопасна? Тогда докажи это! Делом, а не словами!

Ещё два удара по дереву — сухие, резкие, словно щелчки кнута.

Дядя осекся. Чтобы остановить такой натиск, ему тоже пришлось бы поставить на кон всё — место, наследство, имя.

Но он не смог.

Волна пошла в другую сторону. Вся тяжесть в комнате, всё напряжение словно перекатилось от дяди к тому месту, где стоял Джерард.

Пришлось оглядеть присутствующих.

— Ну… что скажете остальные?

В воздухе прошёл едва заметный дрожащий шорох — будто кто-то невольно передвинул стул. Все, кто молча наблюдал за перепалкой, вздрогнули.

На лицах появились выражения, которых никогда прежде не видели.

Старший дядя, который тихо надеялся на провал Джерарда, теперь сидел ошеломлённо, не понимая, как всё вышло из-под его контроля.

А тётя Джуди… смотрела так, будто впервые увидела собственного сына.

Тяжёлым холодком опустилась на зал тишина, будто кто-то приглушил даже дыхание в комнате. Взрослые, ещё недавно казавшиеся огромными, почти непоколебимыми фигурами, остолбенели, словно потеряли высоту. В воздухе висел запах старого дерева, тёплой проводки от ламп и чего-то ещё — едва уловимого, тревожного, как перед грозой.

Взгляд метнулся к секретарю, тонкому, беспокойному, который переминался у стены, будто пол под ним стал горячим.

— Сколько времени прошло с момента внесения инициативы? Почему до сих пор не начато голосование? — вопрос сорвался быстрее, чем успел остыть гул в голове.

Секретарь лихорадочно оглядел дядек, словно надеясь на спасение, но те сидели подавленными, словно лишённые опоры.

— Т-тогда приступим к голосованию… Все, кто поддерживает назначение Джерарда исполняющим обязанности генерального директора на один год, поднимите руки.

Послышался еле слышный шорох — ткани, движущийся воздух, дрожь пальцев. Голосование началось.

И итог оказался таким, какой витал в воздухе с самого начала.

— Решение принято. Джерард назначается исполняющим обязанности генерального директора сроком на один год…

В груди разлилось тяжёлое, тёплое облегчение. Победа.

В голове Джерарда звучал восторженный, едва сдерживаемый голос — будто в трубке шипел перегретый воздух. Удалось. Хоть на год, но удалось взобраться на вершину.

Тренировка не прошла зря.

Конечно, было бы идеально заставить дядек поставить на кон что-нибудь ещё, вытянуть из них дополнительные уступки. Но… слишком сложно, слишком рано.

Только-только начал вырываться из-под их гнёта, только-только появился воздух. Главное сейчас — следить, как по семейному совету прокатится первая волна.

Внутри уже дрожала тихая, уверенная догадка: пора ждать следующего звонка.

Тихий, послушный сын вдруг идёт ва-банк при старших? Джуди не могла остаться в стороне. Она, участвовавшая в первой всё-или-ничего ставке вместе с Джерардом, услышит об этом неизбежно.

Чужой голос в голове едва усмехнулся: «Сын вдруг говорит о Чёрном Лебеде и Касатке, да ещё использует те же приёмы? Разве мать не насторожится?»

И, как и ожидалось — тревожная вибрация телефона, будто комар пронёсся у самого уха.

Номер незнакомый, но голос — знакомый, мягкий и жёсткий одновременно.

— Вы можете не помнить меня. Это Джуди, мать Джерарда.

Ответ сорвался сразу, уверенно:

— Разумеется, помню. Более того — ждал вашего звонка.