Инженер 1: паровая империя (СИ) - Тыналин Алим

— Судите сами. За последние пять дней я обработал таким способом четырнадцать больных с различными ранениями. Ни у одного не развилось заражение крови. А ведь обычно из четырнадцати как минимум трое-четверо получили бы осложнения.

Струве достал из кармана небольшую записную книжку и показал мне страницу с аккуратными записями:

— Вот, смотрите. Капрал Семенов — пулевое ранение бедра, обработка спиртом и тут же заживление без осложнений. Рядовой Козлов — осколочное ранение плеча, то же самое. И так далее.

— А что говорят другие врачи?

— Пока молчат, — Струве понизил голос. — Я действую осторожно, не афиширую. Но результаты говорят сами за себя. Старший ординатор Крупенников уже спрашивал, отчего у меня больные стали поправляться быстрее.

— И что вы ему ответили?

— Что стал внимательнее следить за чистотой. Он пока не придал этому значения, но скоро заметит закономерность.

Струве задумчиво потер переносицу:

— Александр Дмитриевич, я хочу заручиться вашим согласием на распространение этого метода на весь госпиталь. Официально, с разрешения главного лекаря.

— Боюсь, Беляев отнесется к этому скептически, — возразил я. — Он человек консервативный, не любит нововведений.

— Зато любит хорошую статистику, — усмехнулся немец. — А если показать ему цифры? Снижение смертности на тридцать процентов — это серьезный аргумент.

— Но ведь нужно будет объяснить, на чем основан метод. А я не могу сослаться на научную теорию, это ведь не моя сфера знаний…

— А и не нужно! — воодушевился Струве. — Мы представим это как развитие идей Игнаца Земмельвейса. Венский врач еще десять лет назад доказывал важность мытья рук хлорной известью. Правда, его не очень-то слушали, но статьи его публиковались.

— Земмельвейс… — повторил я, пытаясь припомнить. Но откуда? Пришлось выстрелить наугад. — Да, он работал с беременными, боролся с родильной горячкой.

— Именно! Мы скажем, что развиваем его подход, адаптируя для лечения ранений. Винный спирт доступнее хлорной извести, да и запах приятнее.

Струве наклонился ближе:

— Александр Дмитриевич, представьте: если внедрить этот метод во всех военных госпиталях России, сколько жизней можно спасти! Тысячи, десятки тысяч солдат и офицеров!

В его голосе звучала искренняя страсть ученого, увидевшего возможность принести пользу человечеству.

— Карл Иванович, — осторожно начал я, — а что, если Беляев потребует теоретического обоснования? Объяснения, почему спирт помогает?

— Я сейчас разрабатываю свое объяснение. Но время не терпит. Скажем, что спирт уничтожает миазмы, — быстро ответил Струве. — Вредные испарения, которые вызывают нагноение. Это соответствует принятым теориям, никого не удивит.

— А расход спирта? Василий Порфирьевич наверняка спросит, во что это обойдется госпиталю.

— Пустяки! — махнул рукой немец. — Для дезинфекции достаточно самого дешевого винного спирта. На весь госпиталь в месяц уйдет ведра два, не больше. А сэкономим на лекарствах для лечения осложнений во много раз больше.

Он поднялся и прошелся по палате, обдумывая детали. Сидоров следил за ним блестящими глазами, прислушиваясь к нашему разговору.

— Знаете что, Александр Дмитриевич? Давайте действовать систематически. Сначала я подготовлю подробный отчет с цифрами и фактами. Потом мы вместе пойдем к Беляеву и представим наше предложение как логическое дополнение к системе вентиляции.

— Дополнение?

— Конечно! Чистый воздух и чистые инструменты — это две стороны одной медали. Комплексный подход к борьбе с госпитальными инфекциями. Это будет звучать солидно и научно.

Мысль показалась мне разумной. Действительно, представив оба нововведения как единую систему, можно будет избежать впечатления, что мы то и дело приходим с новыми экспериментами.

— А что, если пригласить на демонстрацию других врачей? — предложил я. — Пусть сами убедятся в эффективности метода.

— Отличная идея! — обрадовался Струве. — Можно устроить что-то вроде практического занятия. Показать, как правильно обрабатывать инструменты и руки, объяснить принципы…

— Только нужно быть осторожным с Крупенниковым, — предупредил я. — Он и так косо смотрит на наши эксперименты.

— Крупенников… — задумчиво протянул немец. — А знаете, что может его убедить? Личный интерес. У него самого рука после операции плохо заживает. Если предложить обработать ее нашим методом…

— Рискованно. Вдруг не поможет?

— Поможет, — уверенно заявил Струве. — Я уже видел, как быстро заживают раны после спиртовой обработки. А если Крупенников сам испытает эффект на себе, станет нашим сторонником.

Разговор наш прервал молодой лекарь Соколов, который вошел в палату с подносом лекарств.

— Карл Иванович, — обратился он к Струве, — Василий Порфирьевич просит вас зайти к нему после обхода. Говорит, есть важные дела.

— Хорошо, скажите, что подойду, — кивнул немец, затем повернулся ко мне: — Александр Дмитриевич, а что если воспользоваться случаем? Пойдемте к Беляеву вместе. Я расскажу о результатах дезинфекции, а вы поддержите как автор первоначальной идеи.

— Сейчас?

— А почему бы и нет? Лучше действовать, пока результаты свежи в памяти. К тому же, чем быстрее внедрим метод, тем больше жизней спасем.

Я взглянул на Сидора Петрова, который смотрел на нас с соседней койке. Еще неделю назад этот человек был на краю смерти, а теперь спокойно выздоравливает. Разве это не достаточное доказательство правильности наших действий?

— Хорошо, Карл Иванович, — решился я. — Пойдемте к Василию Порфирьевичу. Попробуем убедить его в необходимости новых мер.

Врач указал на вереницу кроватей с больными:

— Мне понадобится завершить обход. А уж после я к вашим услугам.

Мы договорились встретиться через час. Струве ушел, а я, оставшись один после ухода Соколова, поднялся с койки и подошел к небольшому шкафчику, где хранились мои пожитки.

Предстоящий разговор с главным лекарем требовал подобающего вида. Нельзя являться к начальству в госпитальном халате.

Мой офицерский мундир висел на деревянных плечиках, аккуратно начищенный стараниями госпитальных служителей. Темно-зеленое сукно с черными бархатными воротником и обшлагами, медные пуговицы с двуглавыми орлами.

Форма инженерных войск образца 1854 года. На воротнике красовались серебряные погоны капитанского чина с двумя просветами и звездочками.

Под мундиром белая полотняная рубаха с накрахмаленным воротничком и черный шелковый галстук. Панталоны темно-зеленого сукна с красными лампасами по боковым швам, отличительный знак офицеров инженерного корпуса. К мундиру полагались белые лосиные перчатки, но в госпитальной обстановке они были бы неуместны.

На ноги полагались высокие сапоги из черной кожи с медными шпорами. Шпоры, правда, в стенах лечебного заведения выглядели бы чудачеством, но снимать их означало нарушить форму одежды.

Особое внимание привлекал офицерский темляк, плетеный шнур с кистями, который полагалось носить на эфесе сабли. Саблю в госпитале, естественно, не носили, но темляк можно прикрепить к поясу как знак офицерского достоинства.

Переодевшись в полную форму, я ощутил то особенное чувство, которое дает военная выправка. Спина выпрямилась, движения стали более четкими и уверенными. В мутном зеркальце, висевшем на стене, отражался не больной, а офицер русской армии.

— Что же вы, ваше благородие, уже выписаны? — полюбопытствовал Петров, но я только покачал головой.

— Нанесу визит к главному врачу, а для этого требуется выглядеть офицером, — пояснил я и уселся обратно на кровать.

Теперь можно приступить к подсчету средств. Я достал кожаный кошелек, где хранились деньги, собранные в офицерском собрании. Разложив на одеяле монеты и ассигнации, принялся внимательно их рассматривать.

Большую часть составляли серебряные рубли, массивные монеты с профилем императора Николая Павловича на одной стороне и государственным гербом на другой. Серебро звенело под пальцами мелодично и весомо, каждая монета приятна на ощупь. Тридцать восемь рублей, солидная сумма.