Воронцов. Перезагрузка. Книга 8 (СИ) - Тарасов Ник

Василий Кузьмич, увидев меня, подошёл:

— Барин, всё по вашему чертежу делаем, что вы Грише передали. Вот, смотрите — квадрат четыре на шесть аршинов разметили. Сейчас лёд убираем, потом сваи начнём забивать.

— Хорошо, — одобрил я, подходя ближе к краю проруби. — Главное — сваи ставьте прочно, глубоко в дно забивайте да камнями побольше обложите. Чтоб весенним паводком не снесло.

— Не беспокойтесь, барин, — заверил Василий. — Мы это дело знаем. Сваи забьём так, что и через десять лет стоять будут.

Я обернулся к Григорию:

— Григорий, а меха где будут стоять? Ты уже прикинул расположение?

Он развернул чертежи, показал пальцем:

— Вот смотрите, Егор Андреевич. Четыре группы по три меха. Две группы здесь, по краям площадки, две — в центре. Все будут подключены к общей компрессионной камере, которая будет стоять вот тут, на берегу.

Я прикинул в уме:

— Да, это правильно. Так и делайте. И не забудьте про защиту от льда для свай — те самые ледорезы, о которых я говорил.

— Помню, Егор Андреевич, — кивнул Григорий, делая пометку на чертеже. — Уже Василию Кузьмичу сказал, он понял, как делать.

Я посмотрел на Григория с одобрением. Парень действительно схватывал всё на лету, быстро учился. Из него получится толковый мастер.

— Когда сваи забьёте и настил сделаете — сразу зови меня, — сказал я. — Я приеду, проверю всё лично, прежде чем турбины ставить начнёте.

— Обязательно позову, — пообещал Григорий.

Я ещё немного постоял, наблюдая за работой.

— Гриш, — сказал я. — Ты через пару дней пригласи Савелия Кузьмича или сам к нему зайди. Мне с вами обоими переговорить нужно. И тетрадку свою не забудь.

— Хорошо, Егор Андреевич. А о чем говорить будем?

— Да терзает меня одна мысль, вот её и будем думать, — без конкретики ответил я. Потом повернулся к Захару:

— Ну что, Захар, пожалуй, можем ехать. Здесь всё под контролем.

— Домой, Егор Андреевич? — уточнил он.

Я задумался. День перевалил далеко за обед, Машенька наверняка уже беспокоится.

— Да, домой, — кивнул я. — Пора и отдохнуть немного.

Мы сели в сани и поехали обратно. По дороге я обдумывал всё, что было сделано за день. Работа на заводе началась, с Иваном Дмитриевичем договорился о производстве эфира и организации клиники. Дела двигались хорошо.

Когда мы подъехали к дому, я увидел на крыльце Машеньку. Она стояла, кутаясь в шаль, и махала мне рукой. Рядом суетилась няня Агафья, причитая что-то о том, что нельзя на морозе стоять в её положении.

Я спрыгнул с саней, поспешил к крыльцу:

— Машунь, что ты тут делаешь? Замёрзнешь же!

— Соскучилась, — улыбнулась она.

Няня Агафья тут же подхватила:

— Вот видишь, Егорушка! А я ей говорю — иди в дом, в тепло, а она — нет, буду мужа ждать! Упрямая как…

— Как я в молодости, — закончила за неё Машенька, и мы рассмеялись.

Я обнял жену, повёл в дом:

— Пойдём, солнышко. Расскажу, как день прошёл.

В гостиной уже накрывали на стол — обед был готов. Бабушка сидела в кресле у печи, вязала что-то. Увидев меня, кивнула:

— А, внучок пришёл. Ну, рассказывай, как дела?

Я сел за стол, Машка устроилась рядом. Матрёна принесла щи, жаркое, пироги. Пока ели, я рассказывал о поездке на завод, о встрече с Иваном Дмитриевичем, о планах по производству эфира и организации клиники.

Бабушка слушала внимательно, время от времени кивая:

— Вот молодец, внучок. Дело делаешь, государственное. Не зря я тебя в Уваровку отправила — гляди-ка, каким ты стал!

Я улыбнулся. Бабушка всегда найдёт способ напомнить о своей заслуге.

После обеда я поднялся в спальню, лёг ненадолго отдохнуть. Машенька устроилась рядом. Мы лежали молча, наслаждаясь близостью и тишиной.

Глава 8

До вечера я никуда больше не ходил. Честно говоря, после всех разговоров и поездок по заводу накопилась усталость — не физическая, а скорее ментальная. Слишком много информации, слишком много планов, которые нужно было держать в голове и просчитывать на несколько шагов вперёд.

Я сидел в кабинете — да, у меня теперь был свой кабинет в этом доме, небольшая комната на втором этаже с письменным столом, креслом и книжным шкафом — и перебирал в уме всё, о чём договорился с Иваном Дмитриевичем. Производство эфира, обучение мастеров, организация клиники… Особенно клиника — это был амбициозный проект, который мог изменить медицину в России. Но для его реализации нужен был правильный человек во главе.

И этим человеком должен был стать Ричард.

Я позвал Матрёну, попросил передать Ричарду, что хочу с ним поговорить. Через несколько минут в дверь постучали.

— Войдите, — сказал я.

Дверь открылась, и в кабинет вошёл Ричард. Он выглядел немного обеспокоенным — видимо, подумал, что случилось что-то с Машенькой.

— Егор Андреевич, — начал он с лёгким акцентом, который всё ещё выдавал его английское происхождение, — вы звали меня? Что-то случилось с Марией Фоминичной?

— Нет-нет, Ричард, с Машенькой всё в порядке, — поспешил успокоить я, жестом приглашая его сесть в кресло напротив стола. — Я хотел поговорить с тобой о другом. О деле.

Он сел, всё ещё настороженный, но уже более спокойный. Я откинулся на спинку кресла, сложил пальцы домиком, обдумывая, с чего начать.

— Ричард, помнишь, как мы применяли эфир во время операции? Как мы говорили о том, как он может изменить хирургию?

— Конечно помню, — кивнул он, глаза его загорелись интересом.

Сегодня я встречался с Иваном Дмитриевичем. Мы обсудили производство эфира в больших масштабах. Государство готово вложить ресурсы, найти людей, наладить выпуск. Но есть одна проблема.

Ричард наклонился вперёд:

— Какая?

— Эфир сам по себе — это просто химическое вещество, — объяснил я. — Его ценность только в том, как его использовать. А для этого нужны обученные лекари. Люди, которые будут знать, когда применять эфир, в каких дозах, как правильно его подавать пациенту, как следить за его состоянием во время наркоза.

— Это действительно важно, — согласился Ричард. — Неправильное использование может привести к смерти пациента, вы об этом еще прошлый раз говорили.

— Именно, — кивнул я. — Поэтому я предложил Ивану Дмитриевичу создать клинику. Не просто лазарет, а настоящее медицинское учреждение, где будут проводиться сложные операции, где лекари смогут учиться, обмениваться опытом, практиковаться под руководством более опытных коллег.

Ричард слушал внимательно, не перебивая.

— И вот, — я сделал паузу, глядя ему прямо в глаза, — я хочу, чтобы ты возглавил эту клинику.

Наступила тишина. Ричард смотрел на меня широко распахнутыми глазами, словно не понимая, что только что услышал. Потом он моргнул, покачал головой:

— Простите, Егор Андреевич, я, кажется, ослышался. Вы хотите, чтобы я…

— Возглавил клинику, — повторил я твёрдо. — Стал её главным врачом, организовал работу, обучал других лекарей, проводил операции, делился знаниями.

Ричард побледнел. Он встал, прошёлся по кабинету, потом остановился, потирая виски:

— Егор Андреевич, это… это невозможно. Я не могу. Я…

— Почему не можешь? — спросил я спокойно.

Он обернулся, и я увидел в его глазах страх:

— Потому что это слишком большая ответственность! Целая клиника! Обучение лекарей! Я… я всего лишь военный врач, я привык работать в полевых условиях, зашивать раны, ампутировать конечности. А вы говорите о создании учреждения, о преподавании, о… о масштабе, который меня пугает!

Я встал, подошёл к нему:

— Ричард, послушай меня. Я понимаю твой страх. Это нормально — бояться такой ответственности. Но давай подумаем рационально.

Он посмотрел на меня, всё ещё обеспокоенный, но готовый слушать.

— Во-первых, — начал я, отходя обратно к столу и присаживаясь на его край, — ты не просто военный врач. Ты человек, который получил образование в Англии — одной из самых передовых стран в области медицины. Ты знаешь анатомию, хирургию, вы проводили сложнейшие операции в условиях, когда каждая секунда решала, выживет пациент или нет.