Гений МАЗа (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич

Время было вечернее, через километр обнаружился единственный открытый гараж, один абориген колупался в «москвиче», второй обслуживал польский «фиат» на открытом воздухе. Ваньке я отдал собачью команду «сидеть» и вылез наружу.

Оба механика смотрели неприветливо.

— Витам паньство! Купите комплект резины R13 и комплект шаровых опор?

— Добры вечур! — один из них, почуяв выгодный гандель (торговлю), шагнул ближе, обтирая ветошью замасленные руки. — Ие коштуе твои кола?

С этим проблема. Цену на резину в Польше я не знал даже приблизительно, как и покупательную способность злотого. Вынужден был идти на самый невыгодный вариант.

— Сколько пан предлагает?

Он назвал сумму, торговался вяло, мол — не устраивает, ещё походи по базару. В итоге отсчитал нам мятые десятизлотовые купюры и за колёса, и за шаровые. Потом дал совет, стоивший не четырёх, а десятка шин: не возвращаться на трассу здесь, лучше проехать до центра Тересполя, повернуть после костёла налево и только там вернуться на шоссе, потому что недалеко от границы наверняка сидит в засаде дорожная полиция. Я пожал его тёмную от въевшейся грязи руку, в чём-то собрат, и погнал в центр — весьма аккуратно, там знаки 40.

Ваня, долго не въезжавший в мои маневры, оценил непреходящую мудрость вождя экипажа, только когда мы первыми из всех советских машин миновали КВ, имея запас времени в четверть часа. Позже узнали, что польские «народные» полицаи выщемили всех гонщиков с номерными знаками СССР, вписали им недетские штрафы, опустив в турнирной таблице, продержали каждую машину около получаса, включая «икарус» и МАЗ-техничку. Легковушки из Польши, ГДР и ЧССР проехали пост с ветерком и беспрепятственно. Вот так евродемократы любят советских граждан!

Получая карту допа на КП, мы с Ваней, конечно, об этой подляне не имели понятия. Пока ждали очереди на старт, я долил топлива. На сотке наша «шестёрка» жрёт умеренно, не больше обычной серийной машины, но штатный бак на 39 литров явно маловат для спортивной езды, там и 20 литров на сотку может сгореть.

В общем, погнали в ночь при свете батареи из шести фар по маршруту, никогда мной не хоженому, по чужой стенограмме. То есть если Ваня читает, что через триста метров крутой поворот и за ним прямая дорога, то я должен принять это на веру и пройти его на максимальной скорости, а фары выхватят пейзаж за поворотом только после выхода из него. Вдобавок, скоростной режим выбираю точно также — лишь при свете фар, прыгающем по кустам да по деревьям.

Нервная система привыкла к полёту в неведомое наугад и на «авось», но упрямое рациональное сознание подсказывает: рано или поздно во тьме ждёт нежданчик. Вдобавок полил дождь.

Вопреки наихудшим предположениям мне для начала повезло. С ревом форсированного до недоступной мне мощности двигателя нас обогнала литовская «шестёрка» и поморгала аварийками. Приняв приглашение, я уцепился за хвост. Стасис? Кастис? Наверно — кто-то из них. Они часто ездят в Польшу, вполне вероятно, уже ходили этот доп.

Прибалты протянули меня километров 40 из 76-километрового участка, иногда не используя полных возможностей подготовленного и заряженного «жигуля». Коллеги моргнули огоньками и исчезли впереди, когда до финиша, по подсчётам Вани, оставалось чуть больше десятки, по пути до прощания с лоцманом мы обогнали несколько «вартбургов», «шкод» и польских «фиатов», стартовавших ранее.

А потом раздался мощнейший удар, в лобовом образовалась здоровенная дыра, остатки стекла-триплекса прогнулись внутрь.

— Очки! Выдавливаем стекло!

От резкого торможения оно вылетело на капот и упало впереди, а я снова надавил на газ до полика.

— Что это было? Птица?

— Вань, потом. Не отвлекайся.

— Да… Прыжок-трамплин, 300!

Ехать в очках можно, но на них нет стеклоочистителей. Я едва видел дорогу через размытые капли, трикотаж подшлемника моментально намок. Штурману пришлось не лучше.

Когда затормозили на КП, я, наконец, обернулся и увидел на заднем сиденье, что именно вышибло нам стекло. Там лежал кирпич! Fair play (честная игра) по-польски. Выскочил вместе с штурманом, закричал судье, что в нас засадили кирпичом, едва не убили кого-то из экипажа, скорость-то больше сотни… Судья заявил, что не понимает по-русски. Я повторил на ломаном английском — с тем же успехом. Потребовал полицию — здесь явное покушение на нашу жизнь. Поляк, уловив знакомое слово, просветил: нет здесь никакой полиции.

— Сергей! Пока мы не ёхнем его домкратом по голове, сволочь не врубится.

Вопреки заверениям о непонимании русского, гадёныш, услышав угрозу, отступил на шаг, подняв ручонки с флагом, мокрым от дождя.

— Руки марать? Поехали.

Вот так, с мокрыми рожами, мы дотянули до Варшавы, выдержав среднюю скорость. Было уже под утро, дотерпели до МАЗа и «икаруса». Высоцкий заикнулся, что стоило ждать на трассе подхода технички, а штраф за опоздание аннулировали бы за кирпич в стекло, и сам осёкся, понимая: паны заявят, что мы сами себе высадили лобовик, лишь бы не получить минусовые очки за медленную езду.

Установка нового стекла — быстро, но я уже не стал ждать и отправился прикорнуть хоть несколько часов, на ралли надо дорожить каждой минутой сна.

Валя не дорожила, подорвалась и накинулась на меня, едва только поднялся в «икарус».

— Что с вами случилось? У тебя нос — как наждаком тёртый!

— Случилось. И если бы ты ехала на заднем сиденье посерёдке, вечная па-амять. Поляки засадили кирпичом в лобовое.

Об этих польских проделках писал в мемуарах Олег Богданов, не верилось. Даже на ралли Париж-Афины с нами бодались только гонщики, никто не пытался повредить машину. И вот — первый же раз в ПНР принёс целый комплект подарков.

Степашина, не слушая протестов, залила мне в нос протаргола, заставила глотнуть аспирина, боялась — простужусь. Не слушая, что литр адреналина в крови сильнее литра антибиотиков, упорхнула доставать Ивана.

Едва выспавшийся, я привёл «шестёрку» в составе колонны к Королевскому замку над Вислой, там движение автотранспорта запрещено, как и на Красной площади, но из нас делали шоу.

Присутствовали человек двенадцать из дипмиссии, в том числе — Чрезвычайный и Полномочный Посол Советского Союза, несколько армейских генералов из ЗГВ, другие официальные лица, от поляков — тоже богато. Лились речи о нерушимой польско-гэдеерово-советской дружбе, о прогрессе автопрома социалистических стран, а когда у микрофона распинался очередной чин, на этот раз — восточно-немецкий, я покинул кучку пилотов и отправился прямо к послу.

— Уважаемый! В этой стране ездить небезопасно и бессмысленно! — перед словом «стране» я вставил весьма недипломатическое прилагательное и кратко рассказал о «честной игре» по-польски. Посол переменился в лице, зашипел: «Прекратите устраивать международный скандал!»

Меня оттащили в сторону двое в штатском с ГБ-шными замашками и пара военных — подполковник и полковник, закончив движение напротив генерал-майора в общевойсковой повседневке — плащ хаки и фуражка.

— Вы правду говорили?

— Спросите моего штурмана, а также техников, менявших стекло и достававших кирпич. Что касается дикой задержки у Тересполя, подтвердят все советские члены делегации.

Приняв к сведению, генерал весомо так кинул человеку в штатском:

— Проверьте, вопрос серьёзный, — снова мне: — Во сколько вы стартуете к немецкой границе?

— В шестнадцать по местному.

— Успеем. Продолжайте ралли, Сергей Борисович, и больше ничего не опасайтесь.

Не знаю, какой властью обладал тот генерал и какую должность занимал, но практически вся дорога до Познани и по самому городу кишела советскими армейскими патрулями. Поляки, заявлявшие, что в 1944−45 гг. немецкая оккупация сменилась советской, могли довольно потирать руки с выражением «мы же говорили».

Самое интересное наблюдалось раньше Познани, после КП за Лодзью. Там столпились 9 машин с польскими номерами: 5 «Фиат-128» и 4 «Фиат-125», один «сто двадцать пятый» разбился на допе и сюда не доехал. Экипажи, выдворенные из салонов, о чём-то лихорадочно спорили с армейцами.