Инженер Петра Великого 12 (СИ) - Гросов Виктор

Бежать было некуда. Оставалось ждать. Через паутину сохранивших верность осведомителей к нему, подобно мусору в сточной канаве, стекались обрывки информации. Складывая их воедино де Торси с ужасом наблюдал, как вырисовывается уродливый лик его поражения.

Ночи напролет он занимался самобичеванием, препарируя каждое свое решение. Старый, напыщенный глупец! Гордыня ослепила его. Считая себя мастером европейской интриги, он попался в капкан, рассчитанный на тщеславного дилетанта.

Главный просчет касался стихии. Русские. В своих уравнениях маркиз отводил им роль бездумного тарана, инертной массы, ждущей указующего перста. Реальность же была иной: московиты оказались самостоятельными игроками. Их безумный марш, ломающий все каноны военной науки, не был тактикой. Это было отрицание правил. Пока европейские кабинеты расписывали партии по нотам, варвары просто действовали наобум.

Англичане тоже удивили. Вместо ожидаемого рыцарственного противостояния двух великих держав, «торгаши» цинично купили ключи от Франции у предателей в самом Версале. Но горше всего было разочарование в герцоге Орлеанском. Принц крови, надежда нации, на поверку оказался мелким оппортунистом, готовым сдать страну за гарантии личной безопасности. Это подсказывали последние вести.

В тот час, когда отчаяние, казалось, достигло дна, дверь каморки бесшумно приоткрылась. На пороге возник призрак из прошлой жизни — один из последних осведомителей, писарь из канцелярии.

Копия тайного протокола к англо-версальскому пакту.

Скользя взглядом по строкам, де Торси ощущал, как внутренности сковывает могильный холод. Герцог Орлеанский — тряпичная кукла. План был чудовищен в своем цинизме: как только русские корпуса будут перемолоты, союзные войска Англии и Австрии войдут в Париж «для восстановления законности и порядка». Трон займет марионетка, угодная Лондону и Вене. Франция, великая держава Людовика XIV, подлежит разделу и забвению.

Мозаика сложилась. Русские были наживкой. Идеальным куском мяса, брошенным, чтобы стравить всех со всеми, расколоть нацию и под шумок «священной войны» расчленить страну. И он, Жан-Батист Кольбер, патриот до мозга костей, всю жизнь положивший на алтарь величия Родины, своими руками смастерил эшафот для Франции.

Отпустив осведомителя, маркиз долго стоял у окна, вслушиваясь в гул чужого, враждебного города. Он проиграл. Партия сдана.

И именно в этой точке абсолютного, кристально чистого краха внутри что-то встало на место. Личная судьба, карьера, жизнь — все это больше не имело значения. На весах лежало существование Франции.

В обезумевшем мире оставалась лишь одна переменная, способная сломать уравнение союзников. Русские. Даже окруженные, даже обреченные на заклание, они оставались единственной силой, неподвластной логике лондонских банкиров и венских стратегов.

Добраться. Предупредить. Вручить им то, что жгло грудь под подкладкой камзола — личное послание Понтифика, последний козырь в рукаве шулера.

Это было безумием. Самоубийством. Для своих он — государственный преступник, для русских — подозрительный француз. Но выбора история не оставила.

Из тайника на свет появился грубый балахон странствующего монаха. Острая бритва прошлась по лицу, уничтожая холеные усы и эспаньолку — гордость маркиза. Из осколка зеркала на него смотрел чужой человек. Изможденный, с ввалившимися щеками и горящими глазами фанатика, которому больше нечего терять.

— Что ж, — прошептал брат Жан своему отражению, пряча письмо на груди. — Пора нанести визит вежливости нашим северным друзьям.

Попытка покинуть Лион напоминала стремление просочиться сквозь кирпичную кладку. Город кишел гвардейцами кардинала, которые сменили мушкетеров. Заставы перекрыты, патрули прочесывают каждый переулок. Время, отведенное судьбой, утекало, как песок сквозь пальцы.

На столе, прижатая огарком, развернулась карта городских коммуникаций. Дороги — верная смерть. Оставался единственный путь, о котором благородные господа предпочитали не знать. Вниз. В лабиринт древних, еще римских стоков.

— Монсеньор, вы отдаете себе отчет? — Жак, бывший контрабандист с лицом, исполосованным шрамами, с сомнением покачал головой. — Там крысы размером с бочку. А миазмы такие, что валят с ног.

— Я предпочитаю задохнуться в дерьме, чем болтаться в петле на площади Белькур.

Приготовления были короткими. Главный козырь — пакет с личной печатью понтифика — был надежно вшит в подкладку грубой рясы. Последний аргумент. Если он дойдет.

Вылазка началась под аккомпанемент ливня, превратившего улицы в бурные реки. Спуск через люк в подвале заброшенной таверны стал схождением в преисподнюю Данте. В нос ударил смрад тысячелетних нечистот. Ледяная жижа мгновенно залилась в сапоги. Стены туннеля, покрытые жирной слизью, давили, угрожая сомкнуться и похоронить беглецов заживо.

Легкие разрывало от спертого воздуха с привкусом тлена и аммиака. Ноги скользили по невидимым в темноте камням.

«Я, двигавший армиями одним росчерком пера, теперь ползу на брюхе по колено в фекалиях за беглым каторжником», — мысль была, но отрезвляющей.

Часы слились в бесконечную пытку. Когда мышцы уже отказывались повиноваться, а сознание начало мутиться, впереди забрезжил серый, размытый свет. Выход. Заброшенный водосброс в нескольких лье от городских стен.

Выбравшись на поверхность, они жадно глотали воздух. Дождь лил стеной, скрывая горизонт. Впереди раскинулось раскисшее, черное поле, но он знал, что там, вдалеке, сквозь пелену ливня, находится русский лагерь.

— Прорвались, монсеньор, — выдохнул Жак, утирая грязь с лица. — А теперь — бегом, пока нас не…

Договорить он не успел. Со стороны города, перекрывая шум дождя, долетел яростный крик, а следом — сухой треск мушкетного выстрела. Пуля чавкнула в грязь в шаге от ноги проводника.

— Взяли след! — взревел Жак. — Люди кардинала!

За спиной, в пелене дождя, заплясали желтые пятна. Лай гончих псов разорвал ночную тишину. Де Торси рванул вперед, не чувствуя ног, хрипя, как загнанная лошадь. Сапоги вязли в жирной глине, каждый шаг давался с боем. Спасительная кромка леса.

Они долго шли, обходя дозоры и притаившиеся армии врагов русского посольства. Наконец, из-за гребня холма, разрывая пелену дождя, выползла исполинская угловатая тень. Железный левиафан, не имеющий ничего общего с повозками или каретами.

Мгновение и с лязгом из тьмы материализовался корпус — хищный, скошенный, чернее самой ночи.

Десяток черных зрачков-стволов, торчавших из бортов этой адской колесницы, уставились прямо в грудь маркизу.

— Стой! Кто идет⁈ — Голос прогремел над полем, перекрывая гром и рев ветра. Это был глас иерихонской трубы, от которого хотелось вжаться в грязь.

Де Торси, полумертвый от усталости, поднял трясущиеся руки. Он набрал в грудь воздуха, чувствуя вкус дождя и закричал на том ломаном, варварском наречии:

— Я — де Торси! К генералу Смирнову! Срочно!

Глава 9

Набирая обороты, взревел двигатель, и корпус машины отозвался крупной дрожью, прошивающей подошвы сапог. Механик уже налег на рычаг подачи пара, «Бурлак» дернулся, готовый сорваться в последний путь, однако по броне ударили.

Настойчиво. Железом по железу.

— Стоп! — гаркнул я в переговорную трубу. — Тормози!

Клюнув носом, махина с лязгом замерла. Откинув запор люка, я подставил лицо мокрому ветру и запаху гари.

— Какого дьявола⁈

Внизу, посреди чавкающего месива, паниковали глаза поручика из оцепления. Его бойцы уже крутили руки какому-то бродяге, пока второй — мокрая крыса в лохмотьях дорогого бархата — висел на руках гвардейцев тряпичной куклой.

— К нам гости, Петр Алексеич! — просипел офицер, пытаясь перекричать ливень. — Срочно требовали аудиенции!

«Крыса» вскинула голову. Грязь маской застыла на лице, вместо напудренного парика череп облепили седые космы, но взгляд… Эту затравленную, волчью безысходность ни с чем не спутаешь.